Тяжелая, безусловно, тема. И раскрывать будет сложно. Убитые горем родители общаться с ним вряд ли станут, да и он не зверь терзать в подобной ситуации вопросами. В школе – особенно если «проклятая гадина» действительно существует – приложат все силы, чтобы не выносить сор из избы. Все валить будут на «Синий кит», тут Олина одноклассница права.

Но способна ли эта (или иная, сменившая «кита» структура) спровоцировать ребенка на страшный поступок?

Диме очень хотелось выяснить.

Да и тема – точно вне политики. Для него это было принципиально.

И – вне криминала (крайне важно для Нади).

Ну и в Мурманске побывать интересно: никогда прежде туда не заносило.

А последний аргумент – находился наконец официальный повод из дома сбежать.

Два месяца назад Полуянов стал отцом.

Беременность у Надюшки распределилась на два диаметрально противоположных отрезка. Первый триместр прошел спокойно и даже благостно. Но дальше случилась беда. Митрофанова попала в больницу с отравлением хлороформом. И сколько ни повторяй, что виной всему ее собственное легкомыслие, – трагедия получилась не личная, а семейная^[2].

Поначалу вердикт врачи вынесли неумолимый: беременность необходимо прервать. Хлороформ – исключительный яд и может вызвать у ребенка непоправимые уродства.

Однако ключевое слово здесь может. Исследований на людях, понятное дело, не проводилось, а мышкам иногда везло и потомство у них рождалось здоровое.

И Митрофанова решительно заявила:

– Я буду рожать.

– Надечка, – голос Димы задрожал, – да стоит ли рисковать? Ведь может родиться бог знает что!

– Все равно. Я буду рожать, чего бы мне это ни стоило.

– Да Надечка! Ну перестань. Давай прервем беременность. От греха.

– Ты что, не понимаешь?! – Надин голос сорвался на крик. В глазах заблестели злые слезы. – Мне сколько лет – забыл?! Сорок с хвостиком! Я столько лет ждала, когда ты мне соизволишь ребеночка заделать! Может, это мой последний шанс! Самый последний! И я вот так, на полпути? В кусты? Уйду? Отступлюсь?

– Надя, – Дима и сам чуть не плакал, – да ведь опасно же! Для всех! И для тебя, и для ребенка.

– Ничего. Я каждую неделю буду УЗИ делать. И если вдруг врачи скажут, что есть опасность, пойду на аборт.

Глядя на то, какая непоколебимая решимость блистала в Надиных глазах, Дима понял, что спорить с ней бесполезно.

Кордоцентез (анализ пуповинной крови ребенка) никаких аномалий не показал, но радоваться было нечему. В их ситуации результат говорил лишь о том, что изначально был зачат здоровый малыш.

Оставалось надеяться: патологии смогут выявить на УЗИ. Их – самого разного уровня, вплоть до максимально экспертных – Наде за беременность делали раз пятнадцать. Перед каждым исследованием она впадала в страшнейшую панику, накануне до утра не могла уснуть, рыдала.

А когда на следующий день говорили, что все в порядке, снова горько плакала. Но не от счастья, а потому что врачи всегда предупреждали: серьезное отклонение они могут увидеть в следующий раз.

Да и метод, к сожалению, не всесилен. Слепоту, глухоту и умственную отсталость по УЗИ определить невозможно.

Поэтому к дате родов оба были на взводе. Надька даже объявила, что сходила к нотариусу и составила завещание.

– Господи, зачем? – возмутился Дима.

А она серьезно ответила:

– Если я твоего сына погубила, жить мне незачем.

И как ее вразумлять? Психологов не переносила на дух, от успокоительных, даже валерьянки, тоже отказывалась категорически: «Я и так малыша отравила, больше не буду!»

Полуянов и понимал умом, что надо постоянно успокаивать, заверять, что все хорошо будет, но не железный ведь! Был грех: орал. Срывался.

И на родах, как сейчас модно и принято, присутствовать отказался категорически.

А к моменту, когда малыш явился на свет, – еле шевелил языком. Он-то не беременный! И без коньяка эти двенадцать неопределенных и страшных часов вынести бы не смог.

Сын оказался здоров.

52 сантиметра, 3700.

По шкале Апгар 8/9 (шикарный результат для далеко не юной матери).

Митрофанова продолжала трепыхаться, что у сына могут сейчас найти аномалии. Но Полуянов, едва взглянув в голубые и почему-то уже наглые глаза младенца, мгновенно понял: нормальный парень.

Единственная проблема обнаружилась еще в роддоме: пацан у них получился удивительно крикливым. Причем по децибелам, как утверждали медсестрички, намного опережал всех прочих новорожденных. И повода поорать не искал. Раскричаться мог и сытым, и в чистом подгузнике. Ну а если медики распеленывали, чтоб осмотреть, или – совсем кошмар – делали прививку БЦЖ, то впору было даже привычным бежать за берушами.

У Надьки, понятное дело, новый повод для беспокойства: выписку врачи задержали до выяснения причин. Подвергали младенца все новым и новым обследованиям, но в итоге вынесли вердикт: медицинских оснований для крика не имеется.

– Характер такой. Скандалисты, видать, у кого-то из вас были в роду, – сказал им старичок профессор.

И теперь юный скандалист Игнат надрывался в их квартире.

В первый день после выписки Надя с Димой жестко поссорились. Он честно выждал, пока она сына покормит. Поменяет подгузник. Даст укропной воды. Двадцать минут покачает на руках.

Потом сказал:

– Теперь клади в кровать – и по доктору Споку. Пусть вопит, пока самому не надоест.

Она взвилась:

– Как ты можешь?! Ему будет одиноко! Страшно!

Продолжала носить на руках. Игнат не унимался. Соседи (никакого уважения к новорожденному) взялись стучать по батарее. Дима ушел в другую комнату, надел наушники, поставил максимальную громкость – однако не помогло.

Через час к нему на диван пришла изможденная Надя.

Игнат продолжал орать в кроватке – теперь один.

У Митрофановой глаза на мокром месте, губы кусает. Дима открыл Спока, начал читать: «Когда ребенку время спать, вы можете сказать ему с улыбкой, но твердо, что ему пора спать. Сказав это, уходите, даже если он несколько минут покричит».

Несколько минут растянулись на десять. Потом на пятнадцать. На шестнадцатой Полуянов не выдержал сам. Ворвался в детскую, схватил Игната на руки, заорал:

– Ты когда-нибудь замолчишь?

– Ди-и-има! – возмущенно вздохнула Надя.

Младенец от грозного рыка вздрогнул.

А потом зевнул – и умолк.

– Вот и договорились, – усмехнулся отец.

Впрочем, приучить малыша засыпать одного в кроватке так и не смогли. Митрофанова начиталась антагонистов доктора Спока – неких Сирсов – и теперь утверждала: у них не наглый крикун, а ребенок «с повышенными потребностями». Поэтому – хоть Полуянов и возражал – таскала Игната на руках часами. В ущерб собственному сну. Ну и все прочие мамские инстинкты проявляла в максимальной степени. Крайне тщательно стерилизовала бутылочки для воды. Наглаживала пеленки. Уже в месяц купила Игнату первую книгу – на пластиковых страницах, с огромными картинками. С серьезным лицом младенцу объясняла: «Видишь? Это собачка!»

Полуянов от филиала дурдома в собственной квартире устал изрядно, так что с удовольствием наврал: удаленная работа у них в редакции теперь под запретом. И ездил в офис, словно на праздник.

А тут замаячил куда более радикальный вариант.

Мурманск, порт (моря-океаны Дима с детства обожал). Прозрачный северный воздух. Рыбка вкусная.

Отправился к главному. Скупыми мазками обрисовал тему.

Тот поначалу скривился:

– Самоубийство? Да еще школьница? Не ложится в нынешнюю повестку. У нас установка – народ не травмировать. Съезди лучше в Краснодар, там проект интересный. Семь свалок рекультивируют. На их месте парки будут строить.

– А где здесь интрига? – парировал Дима. – Да и вы сами знаете: благостные очерки – не мой уровень. А тут хоть есть в чем покопаться. В письме речь о том, что одноклассница довела. У школы, как я понял, другая версия: «Синий кит» вернулся, у детей телефоны отобрали, дома к компьютерам не подпускают.

Главнюга внимательно посмотрел на журналиста и вдруг спросил:

– Ты когда высыпался в последний раз?

– Не помню, – честно ответил Дима.

– Ладно, Полуянов. Пусть будет Мурманск. Слова только тщательно подбирай – чтобы никакой кровищи, описаний жестокости, жутких подробностей. Я лично редактировать буду.

* * *

Прежде Надюшка решения мужа принимала безоговорочно (за то и ценил). Однако новый статус мамы ее характер испортил. Едва услышала про командировку, кинулась к компьютеру. Искать закон, согласно которому молодых отцов из семьи отсылать запрещено.

Дима хладнокровно парировал:

– Если ты про статью 259 Трудового кодекса, то она только матерей касается. А меня – отца – куда угодно могут отправить. И даже в армию призвать.

– А чисто по-человечески? – взглянула с убитым видом. – Как я одна с Игнатом справлюсь?

Полуянов – во сколько бы ни пришел после работы домой – обычно Надюхе давал час-другой отдыха. И ночами к младенцу вставал. Впрочем, толку от этого было мало, соска или бутылочка с водой сына не успокаивали, так что Митрофанова все равно в итоге поднималась сама, шла кормить.

– Так я тебе помощницу нашел! – улыбнулся лучезарно.

…Надину подругу Люсю – по чьей вине его любимая едва не погибла, а ребенок мог родиться больным – Дима не переносил на дух. Давно озвучил: в этом вопросе в семье патриархат – и если горе-мотоциклистка только появится на пороге, он лично ее спустит с лестницы. Однако у Люси имелась мама, и на ту, в отличие от непутевой дочери, положиться было можно. Женщина давно на пенсии, предложение подработать приняла с восторгом. С младенцами, как заверила, обращаться умела. Да и Наде благоволила.

– Будет приходить к тебе – на вечер, на полдня, на сколько скажешь! – разливался Полуянов.

Удалось супругу умаслить – от компьютера отошла, улыбнулась. А Дима продолжал нажимать:

– Я дней на пять максимум! И ты от меня отдохнешь, только представь: вся кровать в твоем распоряжении и никакого храпа! А я из Мурманска кучу вкуснятины навезу. Крабов. Трески соленой. Икры. Настойку на морских ежах – говорят, уникальное средство!

– Спиртовая настойка?

– Ну да. Как все лекарства.

– Главное, сам с ней не переусердствуй.

– Нет, она исключительно лечебная. А в плане выпить – там есть более интересные варианты. На морошке, к примеру, – сказал опрометчиво.

– Понятно. – Снова нахмурилась. – Едешь пить-гулять.

– Гулять точно вряд ли. Тема сложная. С ресторанами не коррелируется.

Рассказал Наде в двух словах.

Она побледнела, сразу Игната прижала к себе покрепче:

– Боже мой! Пятый класс. Это сколько девочке было лет?

– Одиннадцать.

Полуянов ждал: скажет сейчас, что лучше бы он на своих «добрых новостях» сидеть продолжал. Однако Митрофанова отрезала:

– Тогда езжай. Обязательно нужно выяснить правду. И вырвать жабры – тому, кто ее довел.

Дима хотел выразить удивление: обычно Надюшка в подобном тоне не выражалась. Но взглянул в ее решительное лицо и пообещал:

– Обязательно.

* * *

Оксана Юрьевна тоскливо посмотрела в окно и в который раз мысленно прокляла свою работу. Мало того что должность социального педагога оплачивалась по ставке чуть выше уборщицы, – еще и вечно приходилось на острие балансировать.

Детей в школе – больше тысячи. И каждый – хоть самый милый, благовоспитанный отличник – минимум однажды за время учебы да влипнет в историю. А добрая треть ее подопечных проблемы доставляла постоянно. Конфликтовали, дрались, притаскивали «запрещенку» – пришлось даже сейфом обзаводиться, доверху набит «электронками», обычными сигаретами, зажигалками и петардами.