В ней есть все то, что есть в любой другой, у нее обычные, непримечательные черты, но на ее лице они выглядят по-особенному. Никто так филигранно не сочетает в своей внешности силу и хрупкость, и ни одна девушка из всех, кого я знаю, не держится столь величественно и не смотрит на меня с таким вызовом, что по спине пробегает дрожь.

Я все еще вижу ее выпускницей в коротком зеленом сарафанчике, безупречно подчеркивающем зелень ее больших, красивых глаз. Любуюсь водопадом ее гладких, слегка волнистых темных волос, в которые она то и дело запускает пальцы, волнуясь. Скольжу взглядом по ее острым худым плечам и снова чувствую себя уязвимым и слабым. И это ощущение потрясает. Пугает. Да, она меня пугает, ведь я чувствую себя беззащитным перед очарованием Евы.

Я сглатываю и трясу головой, пытаясь отогнать наваждение. Не особо помогает, так как видение всплывает вновь и вновь. Я закрываю машину и иду в ресторан. Марина жестом приглашает меня за дальний столик. Она как всегда безупречно выглядит: молочного цвета строгое платье, легкий шарфик, аккуратные серьги-гвоздики в ушах и капля изысканных духов, аромат которых я чувствую, приближаясь.

– Я заказала тебе пасту с морепродуктами и бокал вина, – сообщает она, едва коснувшись моих губ в коротком поцелуе.

– Спасибо, – благодарю я, натянув улыбку.

Пожалуй, предпочел бы сейчас отбивную, но ее забота мне приятна. К тому же мы редко видимся, и я ценю те моменты, когда Марина находит для нас время в своем плотном графике. Она – карьеристка и неудивительно, что выкладывается по полной на своей новой должности в мэрии. Я и сам постоянно занят на работе, хорошо, что нам вообще удается увидеться пару раз в неделю.

– Как на службе?

Ее вопрос застает меня врасплох, вырывает из тягостных мыслей.

– Все нормально, ничего нового, – отвечаю я, глядя на руку Марины, которой она накрывает мою ладонь. – А у тебя?

Она начинает рассказывать, и я с трудом подавляю зевок. Нам приносят заказанные блюда, и меня накрывает облегчение: можно занять себя едой. Сейчас мы покончим с ужином, поедем к ней, она переоденется в шелковый халатик, я сниму его с нее и трахну ее на холодных и скользких шелковых простынях. Потом сошлюсь на то, что завтра тяжелый день, а мне рано вставать, пожелаю спокойной ночи и свалю, не дожидаясь, пока Марина начнет уговаривать меня остаться. Господи, как же все это теперь меня душит…

– Я нашла чудесную квартирку в центре, – вдруг говорит она. – Недалеко от мэрии, и полчаса до твоей части. Милый вид из окна, ремонт не очень, но чистенько. На первое время подойдет, а потом можно…

Марина не договаривает, потому что я мотаю головой. У меня это происходит почти инстинктивно.

– Что? – Ее глаза округляются.

– Прости, не буду ходить вокруг да около, – с трудом выдавливаю я. Мои руки начинают трястись от волнения и чувства вины. Мне трудно собраться с мыслями, но, видимо, так и бывает, когда ты вдруг осознаешь нелепость того, что еще вчера составляло обыденную картину твоего мира. – Марин, мы совершенно не подходим друг другу.

– В смысле? – Теперь ее голос звучит растерянно.

Я пытаюсь смотреть ей в глаза, но выдержать этот взгляд так же трудно, как лезвие гильотины на своей шее. Меня раздирает пополам. Мне жаль. Я сочувствую ей, но по-другому, кажется, поступить сейчас не могу.

– Нужно было давно тебе сказать, – произношу я, чувствуя себя настоящим чудовищем. – Не уверен, что мои чувства достаточно сильны. Тем более, чтобы съезжаться и жить вместе. Ты точно достойна большего.

– Ты что, предлагаешь мне… расстаться? – произносит она, хмурясь.

– Да, – мне тяжело даются эти слова. – Извини.

– С чего вдруг? – спрашивает Марина после паузы. На ее лице шок, непонимание, и это заставляет меня испытывать чувство вины размером с небоскреб. – Когда это ты понял, что мы не подходим друг другу?!

Выходит чуть громче, чем предполагают правила приличия. На нас оборачиваются гости ресторана, некоторые начинают перешептываться.

– Сегодня, – отвечаю я честно. – Прямо сейчас.

– Разве ты не… мы не… – Она опускает взгляд в стол и трясет головой.

Мне так хочется сказать что-то такое, что успокоит ее, но понимаю, что это бесполезно после того, как я только что самым подлым образом порушил ее планы и разбил ей сердце.

– Посуди сама, нам даже не о чем поговорить. – Мой голос звучит жалко.

Теперь Марина смотрит на меня во все глаза. Ее захлестывают эмоции. Несколько секунд проходит в смятении, затем она тихо произносит:

– Я думала, ты тоже хочешь создать семью.

– Да, – подтверждаю я, надеясь, что она разглядит в моих глазах сожаление и боль. – Но семью нужно создавать с тем, кого любишь, а я… не уверен…

– Это шутка? – Марина багровеет от злости.

И это лучше, чем если бы она заплакала. Но все равно приятного мало. Я никогда не говорил ей, что люблю ее, но, видимо, все же каким-то образом давал понять, что наши отношения довольно серьезны. И сейчас она на грани истерики.

– Не знаю, почему так, – выдавливаю я, пожав плечами. Вранье. Знаю, конечно. – Еще вчера я вроде мог представить, как мы покупаем дом и растим в нем наших детей. Таких же красивых и целеустремленных, как ты. Но больше не могу. Не получается, как ни стараюсь. – Мой голос дрожит. – Э… Дело не в тебе.

– Да? А, может, тогда в тебе? – Ноздри Марины раздуваются от гнева. Она перестает казаться мне миловидной. – Или, может, ты нашел себе кого-то?

– Нет, – заверяю я.

И это тоже не совсем правда. Просто прошлое так резко ворвалось сегодня в мою жизнь, что для настоящего в ней не остается больше места. И даже логика не может совладать с этим странным внутренним порывом.

– А впрочем, – восклицает Марина, вскочив из-за стола и швырнув в меня тканой салфеткой. – Мне все равно, из-за чего ты решил со мной порвать!

– Спасибо, – говорю я, и это злит ее еще сильнее.

Я не нарочно. Честно. Просто вырвалось.

– Хочу попросить только об одном, – цедит она через сомкнутые зубы, наклонившись ко мне через стол. – Не приходи, когда поймешь, что облажался! Понял? Забудь обо мне! Ты потерял меня. Больше такой девушки, как я, у тебя не будет! – Марина хватает сумочку, разворачивается и стремительно покидает зал. И только когда я изумленно выдыхаю, решив, что все позади, она возвращается, чтобы швырнуть в меня последнюю фразу. – Ты… – она замахивается, но прижимает ладонь к груди, – ты ничтожество, Адамов! Понял? Полное ничтожество! Вот ты кто!

И пулей вылетает из зала.

Я беру бокал и под любопытные взгляды присутствующих выпиваю его залпом. Что ж, пора подвести итог вечера. Под воздействием неясных чувств я разрушил двухлетние отношения, которые плавно шли к совместной жизни, девушка, с которой я подумывал ее связать, меня теперь ненавидит, а ту, из-за которой у меня поехала крыша, я видел сегодня лишь мельком и вряд ли увижу вновь. Недурственно. Похоже, Марина права. Я – полное ничтожество и заслужил осуждение всех этих людей, которые не сводят с меня взгляды.

– За любовь, – говорю я с усмешкой, поднимая бокал Марины.

И выпиваю и ее вино тоже.

Глава 3. Ева

Линочка Ли – Попутный ветер

– Когда мне нужно обсудить мою личную жизнь, я иду к девчонкам. – Делаю последнюю попытку избежать неприятного разговора, но парни лишь рассаживаются удобнее и устремляют на меня внимательные взгляды.

– Мы должны знать, с чем имеем дело, – объясняет Артём и поворачивается к товарищам. – Просто представьте, из горящего здания выходит чувак, у него на руках полумертвый кот, и он начинает делать ему массаж сердца и искусственное дыхание! Уверен, кто-нибудь снимал на видео, и вечером мы увидим сюжет об этом в новостях, а Ева не хочет ничего нам рассказывать.

– Я даже приревновал, – соглашается с ним Илья, многократно кивая.

Я двигаю его локтем, он ржет.

– Адамов всегда любил производить впечатление, – вспоминаю я, сделав глоток кофе. – Геройствовал, игнорировал приказы, подвергал свою жизнь неоправданному риску. Это ужасно бесило Батю. Сколько помню, он регулярно отчитывал его у себя в кабинете. Орал так, что стены дрожали. Его запреты лезть в самое пекло действовали на Данилу как вызов: если отец приказывал ему держаться подальше от стены, это означало, что через мгновение он взберется вверх по балконам и спасет задыхающегося в дыму ребенка. И так каждый раз. «Нельзя» – значит «можно». Если бы Адамову не вручили медаль «За отвагу на пожаре», Батя уволил бы его: он так и собирался сделать за минуту до того, как позвонили из министерства.

– Отмороженный, – замечает Соло, качнув головой.

– Да, – киваю я. – Иметь дело с таким подчиненным – настоящий геморрой. Думаю, отец видел в нем потенциал, раз все время прощал и давал новые шансы.

– Но сегодня он был реально хорош! – встревает Илья.

– Он просто хотел привлечь внимание, – фыркаю я.

– Ну, мое он точно привлек!

– Я только одно не поняла, – произношу я, вдруг поймав себя на интересной мысли. – Адамов не из тех, кто любит просиживать штаны в кабинетах или сортировать пожарный мусор. Почему он променял боевые выезды на дознание? Чтобы потом лезть в огонь, когда его не просят?

– Значит, не дает он тебе покоя, да? – подначивает меня Илья, пихая локтем снова и снова.

– Может, после того случая в гостинице на набережной три года назад? – раздается чей-то голос.

Мы оборачиваемся. У выхода, навалившись на дверной косяк, стоит Никита Плахов. Один из тех ребят, с кем мы можем спорить до посинения, но все равно обожаем друг друга.

– Вспоминайте. Такое не забывается, – говорит он, дернув плечами. – Десять погибших, в том числе и трое пожарных. Обвалились перекрытия между этажами.

– Это были ребята из семьдесят первой части? – припоминает Лев, нахмурившись.

– Да, – киваю я. По моей спине пробегает холод. – Батя ездил на похороны. Некоторые из этих ребят работали под его руководством еще до того, как он вышел на пенсию.

Единственное, что меня тогда интересовало, был ли среди них Данила. Узнав, что он не пострадал, я испытала настоящее облегчение. Но на похороны с отцом не поехала, чтобы избежать встречи с ним.

– Они все из одного звена, – объясняет Никита, направляясь к нам. – Адамов – единственный, кто выжил.

Он делает себе кофе, а мы переглядываемся. Я чувствую, как кровь отливает от моего лица. Мне хотелось как можно меньше слышать о Даниле, но этот факт мне точно нужно было знать.

– Откуда ты знаешь? – поворачиваюсь я к Никите.

– Через общих знакомых, – отвечает он. – Плюс, мы сталкивались пару раз на выездах в прошлом году: командир просил дать ему разъяснения по тушению.

– Так он ушел из-за… трагедии?

Никита берет чашку с кофе и садится за стол напротив меня. Он пожимает плечами.

– Или из-за чувства вины. Ты ведь знаешь, как это бывает у выживших? Ты не понимаешь, почему товарищи погибли, а ты все еще здесь. – Никита усмехается. – Ну, или он реально прокосячился. Сама знаешь, нам лучше держаться рядом на задании. И если Адамов ослушался приказа… – он громко отхлебывает кофе, – лучше спроси у отца, он наверняка в курсе.

– Мне это неинтересно, – бросаю я, напустив на лицо безразличие. – Ушел и ушел из части. Наплевать. Все равно с его характером он вряд ли бы сделал там карьеру. Мог бы уже дослужиться до подполковника, если бы не перечил.

– Формально – да, Адамов больше не огнеборец, – улыбается Никита. И мне не нравится его улыбка. Я чувствую подвох и, как оказывается, не зря. – Но его кабинет все еще в семьдесят первой. А как вы все помните, восточное крыло нашей части в этом месяце вводят в эксплуатацию после отделки, и кто туда переедет?

Мое сердце как будто останавливается. Я вспоминаю слова начальника. Он что-то говорил об этом. Семнадцатая располагается в просторном современном комплексе, где часть совмещается с гаражом, диспетчерской, жилым сектором, спортзалом, учебными классами и… пустующим крылом, в которое после ремонта должны въехать пожарно-технические эксперты!