– Крепись, – похлопывает меня по плечу Лев, тепло улыбнувшись. – Они те еще сплетницы, им твои рассказы даже пирожными заедать не надо.

– Пошел ты! – сказала я, и все заржали.

Я бессильно роняю лицо в ладони.

Глава 2. Данила

PIZZA – Оружие

Пожар – это пазл из тысячи деталей. Пепелище – примерно пятая часть головоломки, из которой нужно сложить картину, чтобы можно было разгадать остальное. В этом и состоит моя работа.

Обывателю кажется, что огонь уничтожает абсолютно все на своем пути. На это же надеются и поджигатели. Но они ошибаются. И моя задача – каждый день опровергать их убеждения.

– Старший дознаватель, майор внутренней службы Адамов, – представляюсь я шокированному мужчине, сидящему на бордюре напротив догорающего деревянного дома. – Даниил Сергеевич.

– Ага… – мычит он, устремив взгляд на дым, поднимающийся к небу.

– Вы хозяин строения?

– Нет. Это… это дом моего соседа, он умер три года назад. Наследников нет, пустует.

– То есть никто здесь не проживает?

– Нет. – Он вздыхает и облизывает пересохшие губы. – Бомжи, бывает, ночуют. Но мы их гоняем. Чтобы не… не случилось чего, – мужчина качает головой. – Черт, я же видел, как один из них вчера тут терся! Прикрикнул на него. А если он вернулся и…

Он морщится. Ему неприятно думать о том, что кто-то мог пострадать. К счастью, огонь не успел перекинуться на соседние строения, иначе жертв могло бы быть значительно больше.

– Может быть, вы заметили что-то еще перед пожаром?

Пока он рассказывает, я детально все записываю. Опросить свидетелей и потерпевших прямо на месте невероятно важно. На эмоциях люди обычно не утаивают правду. Уже позже, когда чувства поулягутся, а мысли придут в порядок, они начинают менять показания, чтобы выпутаться из неприятностей самому или выгородить близких, что затрудняет расследование. Поэтому я всегда стараюсь собирать сведения по горячим следам.

– Обнаружен «пакет», – докладывает мне один из пожарных, прерывая опрос свидетеля. – Заканчиваем проливку, потом можешь заходить.

Я киваю.

– Спасибо.

– Пакет? – оживляется свидетель.

– Может быть, вы видели возле дома кого-то еще? – спрашиваю я, игнорируя его вопрос.

Мужику незачем знать, что словом «пакет» пожарные и диспетчеры иногда обозначают труп, найденный на пожаре. Бывалые могут выразиться еще циничнее и хлеще – например, «шашлык». Но это точно не для ушей посторонних, ведь подобный сленг может шокировать. И дело не в том, что нам плевать на человеческие жизни – это не так. К нашей работе никогда не привыкнуть, особенно когда дело касается пострадавших детей. Просто со временем мы закаляемся. Учимся отвлекаться от чужих бед, спасаемся черным юмором, а иначе недолго и сойти с ума.

– Мне показалось, это парень, – вспоминает свидетель. – Худой такой, в черном худи. Капюшон на пол-лица. И самокат! Да. Самокат! – оживился мужик. – Он его из кустов подобрал и поехал: вон, туда, вниз по улице.

Я киваю, продолжая записывать. Уже двое видели подростка на месте пожара, а, значит, это вряд ли просто совпадение. Мы имеем дело с серийным поджигателем. И мысль об этом заставляет меня поежиться.

– Данила Сергеич, – жмет мне руку, сняв краги, командир пожарного звена, когда я, закончив опрос, подхожу к пепелищу.

На мне боевка, шлем и специальные сапоги с металлическими вставками на подошвах, чтобы не наступить на гвоздь, что нередко случается на местах осмотров. В руке – оранжевый криминалистический чемоданчик, настоящая переносная экспертно-криминалистическая лаборатория, в которой собрано все необходимое: от совка (чтобы собирать золу и угли для исследований) до сложных приборов типа газоанализатора (улавливает в воздухе следы легко-воспламеняющихся жидкостей) и пирометра (измеряет температуру поверхности обгоревших стен, предметов и вещей). В общем, чувствую себя практически Шерлоком, только таких, как я, у нас зовут Лопатой – из-за того, что нам приходится копаться в углях и пепле в поисках улик. Не слишком поэтично, да? Но как есть.

– Привет, – говорю я командиру. – Чем обрадуешь?

Его зовут Павлом, и он из той же части, в которой я начинал и где базируются наш офис и испытательно-пожарная лаборатория. Мы ждем, что нас перевезут в помещение побольше уже года три – с тех пор, как я перевелся в дознание и поступил на службу в этот сектор. Места крайне мало, поэтому мне приходится довольствоваться каморкой два на три метра: все эти годы я подозреваю, что когда-то в этом помещении был туалет, настолько там тесно. А вот персонал пожарной части, с которым мы контактируем практически ежедневно, на редкость душевный. Я всегда рад их видеть, когда мы выезжаем на одни и те же объекты.

– В жилой комнате на полу, – с сожалением сообщает Павел. – Мужчина. Обгорел не сильно, поэтому смею предположить, ему лет шестьдесят. Не удивлюсь, если эксперт поставит гипоксию и ацидоз. Скорее всего, завалился переночевать в брошенном доме и уснул пьяный.

– Что-то часто стали гореть бесхозные дома в районе, – замечаю я, оглядывая сгоревшее здание.

– Думаешь о том же, что и я?

– Он начинал с мусорных баков, затем перешел на сараи. Теперь ему и этого недостаточно.

– Повышает градус, – кивает Павел.

– Хорошо, я доложу, – я снова жму ему руку. – Спасибо.

Достаю фонарик и направляюсь к дому, откуда только что вышли пожарные. Устойчивый запах сгоревшего тела ощущается уже на расстоянии, его ни с чем не перепутать. И пресловутый «шашлык» в качестве сравнения тут совершенно ни к месту. Едкая вонь с примесью тошнотворной гнили, сладости, металла, серы и мускуса. Запах смерти. Его невозможно забыть, он будто остается в носу навсегда.

Я двигаюсь медленно, осматриваю каждый метр пространства. Пытаюсь мысленно воссоздать обстановку до происшествия. Моя задача – определить, когда и где возникло первоначальное возгорание, установить, с какой скоростью распространялось горение, выяснить, какова была температура нагрева, и самое главное: определить его причину – техническую или человеческий фактор. Даже если у меня есть твердые догадки, я обязан рассмотреть все возможные версии.

Наклоняюсь над трупом. Погибший лежит в позе эмбриона. Вскрытие назначит следователь из МВД, но я предварительно согласен с версией Павла. Скорее всего, это бомж. Тонкий матрас под ним обгорел, личных вещей немного – рюкзак с ними неплохо сохранился, выглядит неопрятно. Окурков рядом с телом я не нахожу, собираю другие улики, беру образцы копоти, работаю с «пожарным мусором» (всем, что попадается на пути, аккуратно разбираю его до напольного покрытия), пытаюсь установить место наиболее интенсивного горения и степень повреждения конструкций.

Обнаружив под разбитым окном на кухне следы легковоспламеняющихся жидкостей, которые могли быть использованы для поджога, я собираю образцы для экспертизы и составляю протокол. Тот, кто сделал это, прокрался в сад и швырнул в окно зажигательное устройство. Он мог и не знать, что в доме кто-то есть. Но это не освобождает его от ответственности.

– Кем бы ты ни был, – тихо говорю я, аккуратно складывая в пакет для улик осколки стекла, – теперь ты еще и убийца.

Выпрямляюсь во весь рост и вижу, как к дому подъезжает следственная группа.

* * *

Только вечером, сидя в машине на парковке у ресторана, я возвращаюсь мыслями к утреннему вызову. Обычно мы выезжаем на происшествие одновременно с пожарными расчетами. Важно с самых первых минут оценить ситуацию, сделать выводы о скорости и направлении распространения огня, опросить свидетелей и потерпевших. Но нередко бывает так, что возгорание масштабное, не хватает рабочих рук, и приходится помогать огнеборцам выводить людей из горящего здания, обходить квартиры, информировать жильцов об эвакуации или подниматься по пожарной лестнице и принимать пострадавших.

Так случилось и в это утро. Зарево вспыхнуло на верхних этажах многоквартирного дома, озарив весь район, и пламя очень быстро стало распространяться вниз, на другие этажи. К моменту моего приезда во дворе собралось порядка шести машин, и тушение велось уже активно. Черт бы побрал ту бабульку с ее котом: мне не следовало входить в подъезд без дыхательного аппарата, но старушка так рыдала, что у меня дрогнуло сердце. Ее эвакуировали со второго этажа, и в панике она не смогла отыскать своего любимого питомца. Только полный безумец отправился бы туда на поиски животного, но, видимо, я он и есть.

Мне несказанно повезло выйти оттуда живым. Коту – еще больше. Я сам не верил, что получится его откачать, но ведь вышло. И вроде ничего особенного: пренебрег в очередной раз инструкциями, зато спас животное, я в порядке, бабулька плачет от радости, и все счастливы, но… ровно до того момента, как эту радость не выбивает у меня из груди появление Вольской.

Она возникает точно мираж. Я сначала упорно отказываюсь верить своим глазам. Нет, это не может быть Ева. Черная от сажи боевка, в руках закопченная шлем-каска, грубые сапоги – все то, что никак не вяжется с нежным девичьим лицом и хрупкой фигуркой. И эта ее коса, царственно возлегающая на плече (настоящее проклятье – знать, как она превращается в жидкий черный колдовской шелк, когда Ева распускает волосы). Резкое осознание этого перекрывает доступ кислорода к моему мозгу и моментально иссушает горло.

В последний раз, когда я ее видел, она готовилась к поступлению в вуз. Эта девчонка сводила меня с ума – своим присутствием, своими взглядами, своими колкими словами и дерзкими намеками. Но она была для меня совершеннейшим табу. По множеству других причин. Например, по тому, что я был ее недостоин – из-за моего происхождения, моего прошлого, моего шаткого статуса. И что хуже – она была дочерью моего начальника. Сурового, старого пожарного волка, от которого я еженедельно получал нагоняй за свои косяки. Петрович, или, как его все звали, – Батя, уволил бы меня в ту же секунду, как узнал, что я хотя бы посмотрел в ее сторону. Не то что думал о ней или представлял нас вместе.

А теперь…

На меня волной накатывает жар, когда я вспоминаю ее лицо и то, как она посмотрела на меня. Воинственно, презрительно. С холодным укором. Значит, все еще ненавидит. Все еще не простила.

Но ведь так даже лучше? Ненависть лучше безразличия. Из тлеющих горьких чувств еще можно разжечь пламя.

И вот я уже не могу думать ни о чем и ни о ком другом. Стоило ее увидеть, и все остальное стало неважным. И все прежние чувства снова обрели силу, словно все это время только и ждали сигнала.

Я прикладываю вспотевшие ладони ко лбу и шумно выдыхаю. Перед глазами картинками из прошлого стоят ее лукавый взгляд, звонкий смех, ее игривая, плавная поступь – изящная, словно у дикой кошки. Когда-то в прошлом из-за ловкости и смелости Евы я дразнил ее обезьянкой. Знал, как унижает и раздражает ее это сравнение. Но как еще я мог держать эту девчонку на расстоянии? Одно прикосновение, один поцелуй, и мы вместе упали бы в пропасть.

Теперь опасность миновала. Позади не дни, а годы. Ева, как видно, добилась того, о чем мечтала, – стала пожарным, делает карьеру. Она больше не глупая девчонка, она – молодая девушка, знающая себе цену, и у нее наверняка кто-то есть. А я? У меня ничего. Я все еще не простил себя за то, что отверг ее. Не смог нормально жить с этим дальше и никого так и не впустил в свое сердце.

– Ты опаздываешь, – сообщает Марина, когда я отвечаю на ее звонок.

– Уже подъехал, – отвечаю я и сбрасываю вызов.

А в голове так и стоит картина этого утра. Ева в грязной боевке – уставшая, вспотевшая и невозможно прекрасная. Мне хочется подойти, обнять, спросить, как ее дела, но вместо этого я просто киваю и затем ухожу, продолжая украдкой поглядывать в ее сторону.

И восхищаюсь.