Шел пятый месяц года, ночью все еще подмораживало, особенно в Рассветном дворце, где и так всегда царила прохлада. Фэнцзю откинула полог и вновь повернулась к спящему Дун Хуа. Вздохнув, убрала обе его руки под одеяло. Считай, сделала доброе дело. Немного подумав, она наклонилась и подтянула одеяло повыше, плотно укрыв владыку по самую шею. Когда Фэнцзю разогнулась, то поняла, что ее длинные черные волосы переплелись с его серебряными и разделить их было решительно невозможно. Поскольку она еще не знала, сколько продержится ее заклятье, ей оставалось только сотворить ножницы и безжалостно отрезать спутанные пряди. Не став пытаться их разобрать, она стремительно поднялась. Однако телу, долгое время находившемуся в форме платка, никак не удавалось поймать и удержать равновесие в человеческом облике. Фэнцзю завалилась на ширму у кровати, наделав много шума. На мгновение у нее сердце ушло в пятки, но, похоже, она весьма продвинулась в заклинательстве, раз ее чары оказались такими устойчивыми. Дун Хуа так и не проснулся. Чуть-чуть погордившись собой, она, все еще слегка пошатываясь, двинулась к выходу из покоев.

Уже на пороге она вдруг вспомнила об одном незавершенном деле. Вернувшись на пару шагов назад, она одно за другим выпустила в полог несколько сонных заклинаний. Только убедившись, что ее магия подействовала и пурпурная ци растеклась по небесно-голубой занавеси, да так, что даже стоявшая в горшке у ножки кровати трава куша ^[39] поникла, Фэнцзю успокоилась, прикрыла за собой дверь и, пройдя по дорожке вдоль дома, вышла в маленький сад, где Дун Хуа больше всего любил проводить время.

Там Фэнцзю взмахнула своим длинным рукавом, и тотчас, разогнав мрак, перед ней появилась жемчужина Ночи размером с апельсин. С ее помощью девушка быстро отыскала кустик Морозной травы, которую когда-то посадила в этом саду.

Если бы этой ночью она не оказалась в Рассветном дворце вследствие череды недоразумений, она бы и не вспомнила об этом драгоценном растении. Корень этой травы являлся лучшим лекарством от всех забот, а ее цветы – прекрасной приправой. Как-то Сы Мин отправился в Чистый предел на западе послушать толкования об учении и привез ей оттуда семечко Морозной травы. Как он сказал, в Линшане отыскали последнее семя этой травы в мире. Увы, к тому времени она уже заключила сделку с демоном и жила рядом с Дун Хуа в форме обычной лисички, у которой, разумеется, не нашлось подвесного кошеля, чтобы спрятать такое чудо, поэтому ей пришлось закопать семечко у Дун Хуа в саду. Однако прежде чем Морозная трава успела расцвести и завязать плоды, Фэнцзю уже разорвала все отношения с Дун Хуа и покинула Девять небесных сфер. Тогда ей было так плохо, что она забыла забрать свое сокровище. Хоть и говорят, что поздно чинить хлев, когда овцы пропали, исправить совершенные ошибки не поздно никогда. Поэтому Фэнцзю вернулась за своей Морозной травой.

После долгих поисков лисичка наконец отыскала ее. Морозная трава совсем затерялась рядом с цветами двойного лотоса ^[40]. Фэнцзю осторожно выкопала ее, стараясь не повредить корневище, бережно завернула в тряпицу и убрала в рукав. Только после этого она подняла голову, чтобы осмотреться.

Когда она была служанкой, Чжи Хэ всячески усложняла ей жизнь, не разрешая даже приближаться к саду, где часто отдыхал Дун Хуа. Разумеется, когда Фэнцзю превратилась в лисичку, которой позволялось следовать за Дун Хуа куда угодно, она могла резвиться в этом саду сколько хотелось. Однако все же мир, открывающийся глазам лисички, совершенно отличается от мира, который видит человек. Мир, который видела Фэнцзю сегодня, был уже не тем, что прежде.

Фэнцзю прищурилась, осматриваясь. Хотя сад не поражал размером, он определенно был единственным в своем роде. На противоположной Фэнцзю стороне с высоты в один чжан ниспадала водная завеса, отделявшая этот сад от прочих дворов. С двух других сторон сад окружали кирпичные стены, оплетенные ветвями деревьев познания и возрождения. В обычное время цветы этих деревьев ничем не отличались от прочих, однако ночью от их лепестков исходил тусклый свет. Каждый бутон походил на маленький изящный фонарь, что очень радовало взор. Недаром у этих цветов имелось другое, весьма поэтичное название – ночные цветы полнолуния.

В сердце сада рос клен, столь высокий, что макушка его уходила далеко в небесную пустоту. Сбоку от него располагался лотосовый пруд, на котором возвышалась шестиугольная беседка из белого сандалового дерева. Фэнцзю вздохнула. Столько лет прошло, а в этом саду будто ничего и не изменилось. Как нарочно, это место хранило в себе множество воспоминаний.

Фэнцзю была не из тех девиц, что обожают пострадать и пожалеть себя. Да, во времена своей влюбленности в Дун Хуа она нередко прикладывалась к молодому вину, пытаясь заглушить любовную тоску. Но с тех пор, как она приняла решение порвать с ним все связи, она ни разу не притронулась к кувшину и даже воспоминания о Дун Хуа поблекли в ее памяти. Однако сегодня она оказалась в таком судьбоносном месте, полном самых разных чувств, и звезды на небе сияли так щемяще нежно и одиноко, что непрошенная тоска сжала грудь тисками. Погрузившись в свои мысли, Фэнцзю скользнула взглядом по хрустальному табурету и скамье, стоявшим внутри беседки, чтобы с удивлением обнаружить: она, с трудом запоминавшая буддийские каноны, оказывается, отчетливо помнила то, что произошло здесь несколько сотен лет назад. Образы вставали перед глазами, как живые.

На самом деле, когда Фэнцзю выбралась из Лотосового предела Десяти зол и получила право сопровождать Дун Хуа в любое время дня и ночи, на этом пруду еще не было шестиугольной беседки.

Стоял разгар лета. Фэнцзю варилась заживо в своем лисьем меху. Единственным спасением было сидеть на одинокой лодке посреди озера, спрятав мордочку под двумя лотосовыми листьями. Дун Хуа, полюбовавшись на ее плачевное состояние, несколько дней спустя срубил пару сандаловых деревьев и построил беседку прямо на воде. Вместо пола он установил покрытие из водонепроницаемого и холодного, как лед, горного хрусталя. Растянуться на нем во весь рост было настоящим удовольствием. Фэнцзю подумала, что Дун Хуа – очень полезный мужчина. Позже она поняла, что таланты Дун Хуа не ограничиваются строительством. Все благовония, которые использовали в Рассветном дворце, делал он сам; он выращивал чай, который они пили; всю посуду для вина вылепили и обожгли его руки; все веера и ширмы Рассветного дворца расписал он.

Фэнцзю гордилась своей проницательностью. Если она выйдет замуж за Дун Хуа, они немало сэкономят на домашних расходах. Чем больше она думала о будущей выгоде, тем счастливее становилась и тем больше ей нравился Дун Хуа.

Обожание застило ей глаза. Ей казалось, что Дун Хуа хорош во всем. Всякий раз, как он делал что-то новое, она первой выказывала свое восхищение и одобрение. Со временем у Дун Хуа выработалась привычка сперва приносить все свои новые творения маленькой лисичке на оценку. Поскольку Дун Хуа обладал неисчерпаемым запасом времени, за что бы он ни брался, все у него удавалось наилучшим образом. Порой Фэнцзю думала, как, должно быть, одиноко и скучно ему живется.

Ничто не предвещало беды. Ужасно голодная, Фэнцзю лежала в беседке животиком кверху, уныло смотрела на звезды и размышляла, что еще она могла бы сделать, чтобы завоевать сердце Дун Хуа. Чем больше она размышляла, тем громче урчал живот, и чем громче он урчал, тем сильнее портилось ее настроение. Чья-то тень заслонила звездный свет. Фэнцзю моргнула. Рядом с ней присел Дун Хуа. В руках он держал среднего размера блюдо из белого фарфора. На блюде лежала рыба в кисло-сладком соусе и источала безумно приятный аромат, медленно заполнивший беседку.

Дун Хуа поставил тарелку на стол и бросил на лисичку короткий взгляд. Неожиданно в его голосе прозвучало колебание:

– Только со сковороды, сам готовил.

Прежде Фэнцзю беспокоилась, что не найдет с Дун Хуа общий язык, ведь она не умела того, что умел он. Кто бы мог подумать, что он окажется так же сведущ в искусстве готовки, как и она? Наконец она могла успокоиться – два мастера нашли друг друга! От переполнявшей ее благодарности Фэнцзю сперва поставила обе передние лапки на колени Дун Хуа и только потом запрыгнула на стол. Сначала она думала обмакнуть в соус лапу, но, вовремя вспомнив, что сейчас не в облике человека и есть таким образом нельзя, убрала лапу и застенчиво лизнула рыбью спинку.

Она замерла, стоило ей распробовать соус.

Дун Хуа, подперев щеку рукой, смотрел на лисичку очень внимательно.

– Вкусно?

Фэнцзю убрала язык, но не отодвинула мордочку от рыбы. Ей хотелось закричать: кошмар-кошмар-кошмар! Вдруг она вспомнила, как тетушка рассказывала ей историю о молодой жене, которая плохо умела готовить. Однажды она захотела приготовить мужу суп на скорую руку. Муж съел все подчистую и заверил жену, что все было очень вкусно. Когда женщина мыла посуду, ее все же одолели смутные сомнения, и она попробовала бульон. Так она поняла, что муж солгал, чтобы не расстраивать ее. Это было так трогательно. Супруги прожили долго и счастливо, оставив потомкам интересную историю.

Фэнцзю закрыла глаза и стиснула зубы. Меньше чем за половину времени горения палочки благовоний она обглодала рыбину до костей. Положив лапку на живот, она постаралась состроить самую довольную лисью мордочку и посмотрела на Дун Хуа, всем своим видом показывая, что все было вкусно. Она надеялась, что Дун Хуа с его-то проницательностью считает некое напряжение в ее взгляде и сам попробует соус.

Дун Хуа и правда протянул к блюду палец, и она даже едва заметным движением подтолкнула его к нему поближе. Дун Хуа замер, и она толкнула блюдо еще раз. Владыка коснулся пальцем ее перепачканного в соусе носа и одарил ее долгим взглядом.

Наконец он протянул:

– Ты… хочешь добавки? Сегодня уже все, но завтра я приготовлю еще.

Она по-дурацки застыла, глядя на него широко распахнутыми глазами. Потом так стремительно, будто от этого зависела ее жизнь, ткнула его пальцем в соус. Наконец он понял, что она от него хотела. Дун Хуа нахмурился.

– Не стоит, я уже пробовал. Вышло отвратительно. – Затем владыка бросил на нее взгляд и продолжил: – Однако я подумал, что вкусовые предпочтения у разных видов наверняка тоже отличаются. Поэтому и принес тебе на пробу. – Дун Хуа снова на нее посмотрел и добил: – Отгадка найдена, вкусы у лисиц и правда необычные.

Фэнцзю остолбенела. Потом завыла и рухнула на стол.

Дун Хуа обеспокоенно спросил:

– Ты настолько хочешь добавки?

С этими словами он развернулся и ушел, но не прошло и мгновения, как перед мордочкой Фэнцзю появилось блюдо в два раза больше предыдущего, и лежало на нем целых две жирные рыбины. Фэнцзю некоторое время идеально круглыми глазами смотрела на это угощение, потом взвыла, заскребла когтями по столу, взвыла еще раз и притворилась мертвой.

С тех пор Дун Хуа каждое утро приносил ей жирненького карпа на завтрак. Что удивительнее – владыка умудрялся всегда готовить его одинаково отвратительно. Фэнцзю много думала. Например, о том, что Дун Хуа никогда не показывает своих истинных чувств. Если она не станет есть, вполне возможно, это станет ударом по его гордости. И хотя он никак это не выразит, однажды этот провал превратится в сердечную болезнь, которая будет терзать его всю жизнь. Однако продолжать есть приготовленную им рыбу было опасно для жизни, Дун Хуа действительно неправильно ее понял.

Как-то к ним пожаловала почтенная госпожа Тайшань. Очень кстати у этой бабушки духовным зверем оказалась снежная лисица. Фэнцзю ловко поделилась с нею доброй половиной своей рыбы прямо при Дун Хуа. Снежная лисичка вежливо откусила маленький кусочек и вдруг, вытянув шею, заверещала, что есть мочи царапая когтями горло. Наконец ее вырвало неосторожно проглоченным кусочком.

Фэнцзю с сочувствием смотрела, как снежная лисичка мечется по двору в поисках воды, явно чтобы избавить нутро от возможных остатков угощения. Фэнцзю заморгала и выразительно уставилась на Дун Хуа, будто бы говоря: «У нас, лисичек, вкусы самые обыкновенные. Я страдала каждый день только ради вас!»