Марина Индиви: Хорошие девочки попадают в Ад

Глава 1

Ники

Ненавижу Новый год. Я вообще зимние праздники ненавижу. Начнем с того, что именно под Новый год от отца ушла мама. Хотя ушла – это еще мягко сказано. Она нас кинула: меня, его, просто решила, что ей без нас будет лучше. Ну и хрен с ней. Я старалась об этом не думать. Я каждый год стараюсь об этом не думать, но…

– Это ты во всем виновата! – орет Роб. – Ты! Из-за тебя все!

Я замужем чуть меньше пяти лет, и поначалу все было нормально. То есть, наверное, не было, но когда ты влюблена по уши, ты этого совершенно не замечаешь. В любимом мужчине даже торчащее из жопы бревно не заметишь, не говоря уже о соломинке. Не помню дословно, как эта пословица звучит, но с глазами у Роба все в порядке, а вот характер оказался дерьмо.

Мы переехали в Москву сразу, как поженились. Отец был против этого брака и сделал все, чтобы разрушить наши отношения еще когда они только начинались. Бизнес Роба, его клуб – все пошло по пизде. Нам буквально пришлось уехать, с отцом мы разосрались так, что до сих пор не общаемся. Если честно, я не общалась ни с кем из своей прошлой жизни, а в новой…

– Я виновата в том, что ты мне изменяешь? – уточняю я.

Получается устало. Мне не так много лет, для кого-то возраст вообще детский. Двадцать четыре – не те годы, в которые можно устать от жизни, но я устала. Устала быть во всем виноватой. Устала чувствовать себя ненужной, устала знать, что я все делаю не так – даже если все так, и даже больше.

Роб выпучивает глаза. Раньше я не замечала, как это дико выглядит, сейчас же… Нет, он красивый мужчина, высоченный, широкоплечий. На него западали и западают девушки, да что говорить – я сама была такой девушкой, которая впервые запала на его сильные руки, на харизму, на властность. На его умение подчинять.

Все эти годы я была его хорошей девочкой, я была только для него. Я не заводила подруг, потому что «все они шлюхи», я не устроилась на работу, потому что «нечего там сверкать сиськами и крутить жопой перед похотливым начальством». Я просто перевелась, когда мы переехали, закончила универ – но даже тогда он умудрялся говорить, что я смотрю на однокурсников, и обвинять меня в том, что они смотрят на меня.

Хотя все это был бред чистейшей воды (я не смотрела ни на кого, кроме него), я это принимала. Потому что думала, что он меня любит, потому что верила, что это просто такой характер. Потому что знала, как ему тяжело. Он уехал со мной из города-миллионника в Москву, потому что отец испортил ему жизнь. Бросил свой клуб, свою практику, свою частную клинику. Он был известным врачом и известным в своих кругах бизнесменом, а в Москве неожиданно оказался… никем.

Я понимала, что нам придется начинать с нуля, но не представляла насколько. Поначалу Робу удалось устроиться в хорошую частную клинику, но он оттуда быстро уволился. Потому что привык руководить, а не подчиняться. Потом было еще несколько мест, но все с одинаковым финалом, и в конце концов он заработал себе такую репутацию, что его перестали приглашать на собеседования.

В итоге ему пришлось принять условия очередного начальства, смириться с весьма посредственной зарплатой. Смириться с тем, что он теперь не руководитель, а рядовой врач. Даже не завотделением, как было, когда мы только приехали. Разумеется, он во всем винил меня. Сначала Роб это не озвучивал.

Хотя стоило бы понять: он стал жестоким. Жестоким физически, жестоким морально, все чаще язвил, все чаще меня наказывал. Не так, как раньше, раньше ему нравилась эта игра, теперь ему нравилось просто причинять мне боль, а после жестко трахать. Хотя, может быть, и раньше все было иначе, просто когда любишь, искренне веришь всему, искренне веришь, что любимый мужчина никогда осознанно не причинит тебе вред и не сделает… гм, больно сверх меры.

– Ты забыла о том, кто ты, а кто я? – рычит он. – Ты никто, Ники. Ты всегда была никем без меня. До меня.

Сейчас мне кажется, что кем-то я была исключительно до него, но спорить с ним, разговаривать, что-то объяснять бессмысленно. Во мне что-то сломалось, когда я узнала, что он мне изменил. Точнее, что изменяет регулярно.

У него их было двое: близняшки Катя и Арина, студентки МГУ, и он развлекался с ними, пока я сидела дома и ждала его, как примерная жена. Готовила ему обеды, ужины, завтраки (никаких домработниц, Ники, ты должна знать свое место), пока я старалась прийти с прогулки домой за час до него, чтобы встретить его должным образом. Я действительно была готова ради него на все, но, когда я узнала об измене, во мне что-то сломалось.

Хорошая девочка сломалась. Сломались остатки чувств и желание оправдывать мужчину, который переложил ответственность за свою жизнь на меня.

– Я ухожу от тебя, Роб, – тихо сказала я.

Кажется, его я тоже сломала. Таким заявлением. Потому что муж на мгновение замирает, как биоробот из фантастических фильмов, у которого кончился заряд или закоротило схемы. Правда, очень быстро приходит в себя.

– И куда ты пойдешь? – усмехается он. – Где будешь жить? Под мостом? Денег я тебе не дам, и не надейся.

– Даже не думала просить их у тебя.

– А у кого думала? – Он приближается ко мне, раздувая ноздри. – У тебя кто-то есть?! Я так и знал! Знал, что ты та еще шлю…

Пощечина прерывает наш диалог: хлесткая, резкая, неожиданная. Неожиданная даже для меня, что уж говорить про него. В нашей паре пощечины дозволялись только от него. Мне.

– У Дианы, – сухо говорю я и поднимаюсь, пока он не опомнился.

Диана Астахова – мое прошлое. Моя лучшая подруга. То есть была когда-то. К сожалению, с ней я разорвала все отношения, и мне очень хочется сказать «из-за Роба», но чем я тогда буду отличаться от него? Из-за себя. Из-за того, что была полной дурой, из-за того, что доверилась тому, кому доверять не следует. Я чувствовала себя отвратительно в последний год: каждый раз, когда заходила на ее странички в социальных сетях и видела ее жизнь. Я ей завидовала. Я ее ненавидела, я хотела, чтобы у меня было так же… Я надеялась, что у меня будет так же. Но становилось только хуже.

У меня до сих пор был ее номер, кто бы знал, как это было страшно – писать ей и просить о встрече. А как будет страшно просить у нее денег… тем более, что я не представляю, когда смогу их вернуть. У меня ни опыта работы, ни представлений о том, чего я на самом деле хочу. Хобби Роб тоже не одобрял, он считал, что мне вполне хватает того, что есть между нами. Вот выбор новых наручников он одобрял. Или нового ошейника. Никогда не забывал говорить о том, как в Москве все дорого, и на какие жертвы он идет ради меня. Мы переехали в обычную «свечку» на Белорусской два с половиной года назад, поэтому сейчас, когда он открыл рот, я предупредила:

– Не ори. Соседи нажалуются.

Под нами жила бабуля, которая неоднократно стучала на нас арендодательнице. Когда мы немного «увлекались». Наверху – семейные с тремя детьми, которые регулярно стучали по голове уже нам, в смысле, у них было три сына, пяти, семи и девяти лет, поэтому в любое время дня и ночи мы слышали топот, драки, плач, ругань, что-то громко падающее на пол или ударяющееся о стену и прочие составляющие простого семейного счастья. К счастью, квартира сбоку давно стояла закрытая, и в ней никто не жил.

– Ты… – начал было Роб. – Ты-ы-ы…

Но договорить не успел: в дверь позвонили. Он сверкнул на меня глазами и пошел открывать, а спустя полминуты ввалился обратно в комнату. Держась за ребра, с выпученными теперь уже от боли глазами, хватая ртом воздух. Следом за ним вошли трое, все как на подбор. Бритоголовые, крепкие, в коже. Прямо экскурс в прошлое моих родителей или «Слово пацана».

– Деньги до конца года отдашь, ушлепок, – сказал один из мужиков, очевидно, главный. – Или тебе пиздец.

Выдержал драматическую паузу и посмотрел на меня:

– А ты поедешь с нами. Прямо сейчас. По-хорошему или по-плохому.

В моей жизни случалось всякое. Отец тоже не ягненком был, и ему приходилось решать разные вопросы с разными людьми, но прямо сейчас я поняла, что это пиздец. Потому что Роб скукожился и отполз в сторону, явно не собираясь меня защищать и вообще как-то возражать бритоголовым.

– Мы можем решить это иначе, – сказала я. – Я сейчас позвоню отцу…

– Ебал я твоего отца, детка, – осклабился главный. – И тебя тоже выебу, если прямо сейчас не закроешь хлебальник и не пойдешь за мной.

Он – шестерка, при всей его браваде. С ним говорить бесполезно. И в том, что он свою угрозу может исполнить, я тоже не сомневалась. Удивительно, но при всей патовости ситуации мои мысли выстроились в логическую цепочку похлеще логарифмических уравнений. Я могу заорать, добьюсь того, что меня вырубят, могу попытаться сбежать – еще смешнее, из квартиры мне не выскользнуть. Могу попытаться сделать и первое и второе, когда мы будем идти к машине, но здесь итог будет плюс-минус таким же, если не хуже. Мы хоть и живем в двадцати минутах ходьбы от станции метро Белорусская, полицию здесь днем с огнем не сыщешь. Коренные обитатели этих дворов – пенсионеры, мамочки с колясками и редкие прохожие, которые свернули не туда или решили довериться навигатору и срезать угол.

Нет, это не вариант. Надо ехать и говорить с тем, у кого мозги еще не отбиты.

– Хорошо, я поеду, – говорю я.

– У твоей девки и то мозгов больше, чем у тебя, – хмыкает главный, неприязненно глядя на Роба. Сплевывает прямо на ковер, а потом издевательски отступает, пропуская меня вперед.

– Мне надо переодеться.

– Ага, щас.

В итоге я как была, в простой домашней пижамке выхожу в коридор, накидываю длинный пуховик с капюшоном и вбиваю ноги в ботинки. Они тоже простенькие, с маркетплейса, я так никогда не одевалась, как в последние три года. Но не рвутся – и это главное. По крайней мере, для московской зимы подходят.

– Мобилу дай.

Не дожидаясь моего согласия, он выдергивает смартфон у меня из рук, бросает на пол и со всей дури наступает на него своим военным башмаком. Я морщусь, но ничего больше не говорю, иду к лифту, в который мы втискиваемся вчетвером. Раньше здесь были старые лифты, но пару лет назад, как раз почти сразу после нашего переезда их отремонтировали. Я смотрю в зеркало и отмечаю, как дико смотрятся три бугая с минимальной печатью интеллекта на грубых лицах и хрупкая, миниатюрная блондинка с каре. Почему-то в эту минуту мне кажется, что все это происходит не со мной, поэтому я почти смотрю фильм. В отражении. Который быстро заканчивается.

Пасть лифта выплевывает нас в затоптанный предбанник, знакомо пищит домофон на двери. Бритоголовый заталкивает меня в машину без малейшей учтивости, его коллеги садятся справа и слева.

– Дебил, – говорит он, и это вообще непонятно к кому относится.

То ли к Робу, то ли к парню, чуть не попавшему под колеса, когда мы выезжаем из двора. В машине тепло, воняет сигаретами, но не теми, от которых хочется выплюнуть легкие, чтобы это расчувствовать. Нет, здесь курят что-то подороже, тем не менее этот сладковатый, не менее химозный аромат, уже впитался в кожу сидений.

– Таха звонил сегодня, – неожиданно произносит главный. – Вы прикиньте? Совсем охерел…

Мне стоит немалых усилий «выключиться» из их разговора, потому что вникать в него совершенно не хочется. Мне надо основательно подумать: от того, что я скажу, зависит моя жизнь. По большому счету, единственный мой козырь – мой отец. Я бы ни за что к нему не обратилась, но в таких ситуациях выбирать не приходится. Хотя, конечно, Москва и регионы – это полюса. Если в своем родном городе я могла назвать имя своего отца, Леонид Савицкий, и все бы сразу все поняли, здесь возможны варианты. Именно эти варианты я и прокручиваю в голове, стараясь ничего не упустить. Поэтому пропускаю момент, когда мы сворачиваем к платной М11.