Меня выдергивает из мыслей в реальность рывком, когда я понимаю, что мы едем в Питер. Это уже не Москва, это, мать его, гребаное государство в государстве, как Ватикан в Риме, если бы Ватикан был криминальным.

– Куда вы меня везете? – вопрос идиотский, особенно учитывая обстоятельства, но меня впервые за все это время захлестывает самая настоящая паника. Я еще пытаюсь ее контролировать, но она уже змеей обвила шею и душит, впрыскивая в кровь отраву некотролируемых эмоций. Яд, добавляющий в голос рваных ноток и заставляющий меняться в лице. Собирающий в груди давящий ком, а в руках – отвратную дрожь.

– В Санкт-Петербург, детка, – отвечает громила за рулем, осклабившись. – Знаешь такой город? Северной столицей еще называют.

Я вижу его ухмылку в зеркале заднего вида, и меня окончательно накрывает. Я рывком бросаюсь к двери, пытаюсь дернуть ручку, кричу, кусаю волосатую руку, пытающуюся заткнуть мне рот.

– Сука! – слышу за своей спиной, а в следующий момент мне в шею входит игла. Реальность начинает размываться, а тело становится ватным, я как кукла, из которой выдернули все ниточки.

– Все, блядь, – раздается сверху. – До Питера точно спать будет.

На этой оптимистичной ноте я сползаю прямо на сидящего слева и последнее, что чувствую – это его руки на своих бедрах.

Глава 2

Ники

Когда я прихожу в себя в следующий раз, моя голова напоминает пустое ведро, по которому всю ночь колотили все кому не лень. В ушах звенит, веки кажутся тяжелыми, тело словно принадлежит не мне. А еще дико хочется пить. Я открываю глаза и словно оказываюсь в сцене из фильма «Крестный отец». Мой отец смотрел его раз пятьдесят, поэтому сложно не запомнить шикарное кожаное кресло и восседающего в нем дона мафии. Разница только в том, что у этого на коленях сидит не кот, а собачка. Маленькая лиловая чихуахуа. А я лежу на диване в его кабинете, что само по себе кажется странным. Настолько странным и диким, что все, начиная от этого стильного кабинета и заканчивая собачкой кажется мне глюком, спровоцированным той дрянью, которую мне вкололи, но…

– Блядь, – говорит «крестный отец», и я понимаю, что это не глюк, он вполне себе реальный. – Я тебе за что деньги плачу? Чтобы завтра, завтра же…

Оказывается, он сидит в наушниках, и в этот момент поворачивается ко мне. Видит, что я проснулась и произносит:

– Перезвони через полчаса. – После чего смотрит на меня. – Ну что, спящая красавица, очнулась?

До Марлона Брандо ему, конечно, как до Сатурна раком. Его голос скорее скрипучий и неприятный, хотя пугающие нотки в нем тоже есть. Седина, путающаяся в волосах, ухоженная, но все равно этот лоск кажется наигранным, ненатуральным. Точнее, плагиатом. Так бывает, когда смотришь на произведение искусства и его копию, или на бренд и реплику. Разница колоссальная.

Хорошо, что он не может читать мои мысли, поэтому сейчас я медленно сажусь и говорю:

– Пить хочется.

– Пей, – хмыкает он и кивает на свой стол. Там стоит поднос, два чистых стакана, графин. В самом кабинете плотно закрыты жалюзи, но даже так мне понятно, что сейчас ночь. Что, в принципе, логично: мы выехали после обеда, пока добрались, пока я пришла в себя. Если не ночь, то поздний вечер точно.

Поднимаюсь, подхожу к столу и беру стакан. Наливаю воду и жадно пью, искренне надеясь, что сейчас меня не поведет, и я не рухну прямо на пол. К счастью, голова не кружится, а значит, я смогу говорить, смогу осмысленно вести беседу. Подделка-не подделка, но он всяко лучше тех, кто меня забрал.

– Садись, – он кивает на кресло раньше, чем я успеваю опомниться. Чихуахуа недовольно смотрит на меня и вообще выглядит так, как будто хочет меня тяпнуть. Я испытываю нелогичное желание показать ей язык. – Садись-садись. Разговор есть.

Я сажусь, и он переводит на меня тяжелый взгляд холодных светло-серых глаз.

– Олег Петрович. Про твоего отца я знаю, – выдает он раньше, чем я успеваю открыть рот. – Савицкий Леонид Ефремович, провинциальный воротила бизнеса.

– Он будет меня искать, – говорю я.

– Да неужели? – Фальшивый крестный отец изгибает бровь. – С какой радости? Вы с ним пять лет не общаетесь, или я не прав?

Откуда он столько обо мне знает? Почему?

– Давай начистоту, Никита…

– Ники, – поправляю я.

– Да мне похрен. Твой муж задолжал мне очень, очень много денег.

Догадываюсь, потому что близняшек надо было на что-то содержать. Сомневаюсь, что столичные девочки повелись на перспективу большой и светлой, прогулки по паркам или стильное щелканье хлыста. Недавно я узнала, что мой муж оборудовал себе студию в крутой новостройке, точнее, в одной из комнат. Он купил себе квартиру в новом доме и ничего мне не сказал, а вскрылось все случайно. Я нашла документы, которые он оставил в нашей прихожке, когда убиралась.

Мне просто стало интересно. Я просто туда поехала. Позвонила в домофон, и мне открыла одна из близняшек, Катя.

– Ой, я думала, ты одна из его девочек, – сказала она, когда все вскрылось. – Он иногда приглашает других. Но мы не ревнуем.

Да и с чего ревновать, если у них было все? Я видела обстановку этой квартиры, я видела, как одеты эти девочки. Видела их сумки, их украшения, их гиалуроновые лица и нарощенные волосы.

– Я собирался перевезти тебя туда, – рычал Роб, когда я задала ему пару вопросов. – Просто нужно было тебя подготовить. Ты же… совершенно невыносима! У тебя всегда столько претензий, хотя я делал для тебя все!

Все мои претензии заключались в одном: я хотела быть для него единственной. А Роб считал, что ему, как доминанту, единственная саба портит БДСМ-карму. Даже несмотря на то, что я его жена. Иными словами, он хотел, чтобы я оставалась его женой, а его девицы (близняшки и временно приходящие) скрашивали наш семейный досуг.

Я совершенно не знала собственного мужа, как оказалось. Но насколько я его не знала, я осознала только сейчас. Как ему в голову пришло связаться с мафией?!

– Он работал на меня, – продолжил Олег Петрович Не-Корлеоне. – Выручал… в неожиданных ситуациях. В Москве.

Теперь мне стали понятны и его ночные исчезновения, и даже бесконечные смены «когда он был очень нужен в клинике». Бандитам не всегда выгодно появляться в больницах, даже в частных клиниках, не говоря уже о государственных. О ножевых и огнестрельных ранениях сразу сообщают в полицию. Можно платить медсестрам и врачам, а можно… так.

– А потом решил, что может меня наебать, – мужчина снова посмотрел на меня, и посмотрел так, будто наебать его решила я. – Вряд ли он когда-нибудь расплатится, а вид его бездыханного тела может и принесет сиюминутное удовлетворение, но не прибыль. Не будем вдаваться в детали, Ники, но ты отработаешь его долг.

Господи, как банально. Я бы сказала это вслух, если бы моя жизнь не зависела от сидевшего по ту сторону стола любителя мелких пород. Кроме того, давящая обстановка кабинета: тяжелая дорогая мебель, классика в золотых корешках на полках книжного шкафа – да и обстоятельства в целом не располагали к сарказму.

– Моему мужу плевать на то, что со мной что-то случится, – сказала я. – Если вы изучали мою жизнь под микроскопом, наверняка это знаете.

– Знаю, и мне плевать, что ему плевать.

– Я не девственница. – Я сложила руки на груди. – И на рынке живого товара не котируюсь.

Кажется, впервые за все время нашего разговора в его глазах мелькнуло какое-то подобие удивления. Мелькнуло – и тут же растворилось в раздражении.

– Завтра у меня очень важный ужин, – сообщил он. – Деловая встреча. Будешь вести себя хорошо – будешь жить. Если мне что-то не понравится – отправишься на свалку. По частям.

Мог бы и не добавлять последнее. Я как никто другой понимала, что не на общественные работы водителем мусоровоза.

– Мы друг друга поняли, Ники? – спросил Петрович.

Должно было получиться страшно и пафосно, но в этот момент чихуахуа потянулась и тявкнула.

– Поняли, – ответила я.

Чтобы сдержать рвущийся из груди нервный смешок.

Когда-то я сказала Диане, что плохие девочки попадают в Рай. Это было чисто по приколу, я имела в виду элитный клуб, в котором мы с ней регулярно зависали. Так вот, с того дня прошло уже очень много времени, и, если я что-то для себя поняла, так это то, что хорошие девочки попадают в Ад.

Хорошая девочка – это я.

Когда я вышла замуж за Роба, я перестала ходить на тусовки и встречаться с друзьями еще в родном городе. Я стала только его. Мне нравилось, как он говорит: «Кто моя хорошая девочка, Ники?» Это сейчас мне кажется, что так обращаются к собакам, тогда мне казалось, что это мило. Меня накрыло этим помешательством и не отпускало, и мир вращался только вокруг нас, каждый день. Каждый чертов день.

А потом нас не стало.

Мне бы очень хотелось плюнуть и растереть, как я раньше и делала. По поводу парней, по поводу проблем, по поводу любой ситуации, которая меня не устраивала, но это было очень давно. В прошлой жизни. Со стороны всегда кажется, что все это фигня, что чужие чувства – фигня, что через них можно перешагнуть. Легко, и пойти дальше, но теперь я знаю, что хрена с два это легко.

Потому что часть меня (та самая глупая часть, которая верила Робу все эти годы и в последние месяцы тоже верила в лучшее) сейчас крутит в голове мысль: он должен позвонить моему отцу. Он должен сделать хоть что-то, чтобы меня вытащить. Он не бросит меня.

Эта глупая часть все еще считает его героем, каким он был, когда я его впервые увидела в БДСМ-клубе, куда меня «фор фан» притащила Диана. Эта глупая Ники все еще видит того мужчину, который ради нее отказался от карьеры, от всего, что создал, переехал с ней в другой город. Надо было придушить ее еще тогда, когда она смотрела на него со слепым обожанием.

Потому что если бы не она, я бы не оказалась там, где я есть сейчас. В загородном доме питерского авторитета, откуда не сбежать, потому что бежать некуда. Я хорошо знаю такие дома: это уникальная крепость, возможно, где-то между Питером и Сестрорецком. А может, за Ломоносовым и Петергофом или где-то еще. Я не представляю, где это вообще, я просто вижу из окна высокую ограду, больше подходящую какому-нибудь средневековому замка. Камеры нашпигованы повсюду, как изюм в дешевые булочки: не пролетишь и не проползешь. Я могу попытаться выйти из дома, но дальше я не пройду. Этот дом может стоять как на большой улице какого-нибудь коттеджного поселка (что маловероятно), так и на отдалении от примерно таких же строящихся крепостей. По крайней мере, в моем городе было так.

А здесь… Я рассматривала темный пейзаж за окном, в котором светлого было – только снег и массивная каменная стена, пока у меня не начали слипаться глаза. Потом приняла душ и легла спать. Ни одна нормальная женщина в таких обстоятельствах не заснула бы, но меня даже с большим приближением нельзя назвать нормальной. У меня психика так устроена: если не можешь что-то пережить прямо сейчас, выключи это до лучших времен. Наверное, с детства пошло, когда отец пытался мне объяснить, почему мама ушла.

Будучи еще совсем крохотной морковкой, я уже тогда поняла, что можно здорово отъехать кукухой, если рыдать день и ночь напролет. Моей реакции удивлялись все: начиная от отца и заканчивая нашей домработницей Офелией. Я не стала ей говорить, что не хочу повторить судьбу ее тезки из «Гамлета», тем более что тогда я про Гамлета еще ничего не знала.

После разговора с владельцем особняка я поняла, что, пока я нужна Петровичу (про себя я решила звать его так), меня никто не тронет. Зачем я ему нужна на этой встрече – дело десятое, но факт остается фактом. Поэтому я заснула практически сразу, как у меня высохли волосы: переползла с мокрой подушки на сухую и спала, завернувшись в одеяло, как луковичка тюльпана.