Эрнест Сетон-Томпсон: Рольф в лесах. Лесные рассказы

Посвящается бойскаутам Америки

Серия «Иностранная литература. Большие книги»

Ernest Thompson Seton

ROLF IN THE WOODS. WOODLAND TALES

Перевод с английского Анастасии Бродоцкой, Ирины Гуровой, Игоря Куберского, Марии Ланиной

© А. М. Бродоцкая, перевод, 2022, 2025

© И. Г. Гурова (наследник), перевод, 2025

© И. Ю. Куберский (наследник), перевод, 2022

© М. М. Ланина (наследники), перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025 Издательство Азбука®Рольф в лесах

Рольф в лесах

Предисловие^[1]

В этой истории я предпринял попытку исследовать некоторые силы, влиявшие на американское юношество сто лет назад и сделавшие из молодых людей сначала добропорядочных граждан, а затем, во дни бедствий, героев, одержавших победу при озере Эри, Платтсбурге, Новом Орлеане и в великих морских сражениях под командованием Портера, Бейнбриджа, Декейтера, Лоренса, Перри и Макдоно^[2].

Особенно меня интересовали подробности жизни лесных скаутов, поскольку я надеялся помочь другим мальчикам пройти по этому тернистому пути до самых высот.

Что касается исторических событий 1812–1814 годов, то я руководствовался в первую очередь «Морскими сражениями 1812 года» Теодора Рузвельта, «Историей озера Шамплейн» Питера С. Палмера и одноименной книгой Уолтера Хилла Крокетта (1909). Однако я нашел и другой источник сведений, более личный. Благодаря доброму расположению моего друга Эдмунда Сеймура, уроженца окрестностей озера Шамплейн, а ныне жителя Нью-Йорка, я обследовал исторические места, пользуясь рукописями нескольких неопубликованных путеводителей, и выслушал рассказы о войне от детей тех несгибаемых бойцов с фронтира; познакомившись с этими личными воспоминаниями, более яркими и живыми, я с радостью обнаружил, что обеим сторонам были свойственны не только доблесть и героизм, но и милосердие и рыцарский дух. Истории, написанные участниками событий того времени, следует отложить в сторону. Они проникнуты злобой и ненавистью писателей той поры, однако сами воины были избавлены от этих чувств, и многие описанные здесь проявления сострадания и благородства взяты с натуры, и о них рассказали мне потомки тех, с кем это случилось. Я убежден, что эти истории отражают подлинные чувства, царившие в те дни.

Я весьма обязан мисс Кэтрин Палмер из Платтсбурга, которая по доброте своей позволила мне познакомиться с неопубликованными рукописными мемуарами своего деда Питера Сэйли, бывшего во время войны сборщиком налогов в Питсбургском порту.

Другой целью этой истории было описать настоящего индейца с его представлениями о добре и зле.

Те, кто ничего не знает об этой расе, скривятся с презрением и скажут, что никогда не слышали о верующих краснокожих. Те, кто хорошо знаком с ней, заметят: «Все верно, однако вы подарили своему восточному индейцу песнопения и обряды, принадлежащие западным племенам, к тому же из другой эпохи». Последним я отвечу так: «Вам известно, что у западных индейцев были такие песни и молитвы. Откуда вы знаете, что их не было у восточных индейцев? У нас не сохранилось никаких записей, помимо критических отзывов, полных слепой ненависти и презрения к любым религиозным традициям, кроме своих собственных. Безусловно, песня пляски духов принадлежит к гораздо более современной эпохе, однако это чисто индейское явление, а в целом принято считать, что все расы континентальной Северной Америки в родстве между собой, поэтому у них не было фундаментальных различий в обычаях и мировоззрении».

Призыв к владыке дня предоставил мне Фредерик Р. Бертон, автор «Примитивной американской музыки». Ее и в наши дни исполняют в племени оджибва.

О песнях вабанаки можно прочитать в «Мастере Кулоскапе» Ч. Г. Лиланда.

Песня пляски духов приводится в обработке Элис К. Флетчер, чей труд «Индейские песни и рассказы» станет настоящим откровением для тех, кто пожелает углубиться в этот предмет.

Глава 1
Вигвам под скалой

Весеннее солнце вот-вот должно было появиться из-за горизонта. Куонеб, последний индеец синава в Мьяносе, вышел из своего вигвама под обрывом у восточного берега Асамука и взобрался на вершину величественной скалы, венчающей обрыв. Устремив взгляд туда, где над морским простором между Коннектикутом и Сиванаки должен был вспыхнуть первый проблеск солнца, он молча ждал, взывая про себя к Великому Духу.

Но вот из низкой гряды облаков над морем вырвался золотой луч, и Куонеб запел древнюю индейскую песню, призыв к владыке дня:

Тебя, встающего из низкой тучи
Залить всю вышину огнем,
Тебя приветствую, тебе я поклоняюсь.

Он пел под гудение тамтама до тех пор, пока облака не рассеялись и алое чудо зари не завершилось.

Куонеб спустился в свое жилище, притулившееся под каменным выступом, вымыл руки в вырезанной из липы плошке и принялся стряпать нехитрый завтрак.

Вода в луженом медном котелке над огнем уже закипела. Индеец всыпал в нее горсть кукурузной муки, бросил несколько съедобных ракушек и хорошенько все размешал. Потом взял кремневое гладкоствольное ружье, осторожно поднялся к гребню, укрывавшему вигвам от северо-западного ветра, и устремил зоркий, как у сокола, взгляд на широкое зеркало заводи у высокой бобровой плотины, перегородившей русло ручья Асамук.

Середину еще покрывал лед, но на хорошо прогреваемых отмелях он успел растаять, и на чистую воду иногда опускались утки.

На этот раз там не оказалось ни одной, зато у кромки льда виднелся пушистый шар, в котором индеец, несмотря на дальнее расстояние, распознал ондатру.

Можно было бы прокрасться по берегу запруды на расстояние выстрела, однако Куонеб поспешил назад в вигвам и сменил ружье на охотничье снаряжение своих предков: лук, стрелы и длинную леску. Ондатра мирно грызла корневище аира^[3], не подозревая, что в пятнадцати шагах от нее индеец уложил леску аккуратными кольцами на землю, привязал конец к стреле и натянул тетиву. Вззз! Стрела, разматывая леску, пронзила цель.

В тучах брызг ондатра исчезла подо льдом, но охотник, крепко держа другой конец лески, начал осторожно ее сматывать. Зверек показался из-подо льда, и точный удар палки завершил охоту. Подстрели индеец ондатру из ружья, быть бы ему без добычи.

Куонеб вернулся в вигвам, съел свой скудный завтрак и накормил привязанного к центральному шесту золотисто-рыжего песика с совершенно волчьей мордой.

Потом он аккуратно снял шкурку с ондатры: сделал надрез вокруг хвоста и вывернул ее, как перчатку. Теперь осталось только растянуть шкурку для просушки на согнутом упругом пруте и через день-два отнести в лавку и продать. Тушку он тщательно выпотрошил и повесил в тени для будущего обеда.

В лесу послышались тяжелые шаги. Под треск валежника и шорох сухих листьев на опушку вышел грузный верзила с красным носом и лихо закрученными седыми усами. При виде индейца он остановился, презрительно оглядел его утреннюю добычу, злобно буркнул: «Крысоед!» – и направился к вигваму, явно намереваясь заглянуть внутрь. Однако достаточно было индейцу спокойно и внятно сказать: «Не подходи!», как он передумал, обругал краснокожих бродяг и зашагал по направлению к ближней ферме.

Глава 2
Рольф Киттеринг и дядюшка солдат

Коли человек болтает, так уж обязательно всякую чепуху!

(Из изречений Сая Силванна)

Шел месяц Ворон, который белые называют мартом. Близился месяц Трав, и на север потянулись косяки черноголовых казарок, трубными кликами оповещая всех внизу, что Голодный месяц кончился, что на землю пришла весна. Высоко на сухом суку покрикивал глухарь, а зеленый дятел, весь в темных пестринах, уже барабанил по облюбованному стволу; в лесу барабанил крыльями воротничковый рябчик, а в небе строй за строем пролетали утки, и крики их сыпались сверху, как барабанная дробь. Удивительно ли, что и индеец взял барабан, чтобы излить душу в песне?

Но вскоре, словно что-то вспомнив, он направился вдоль обрыва на юг, туда, где гребень горы кончался, открывая дорогу ручью. Индеец обогнул край Стриклендской равнины, поднялся на каменистый холм и увидел на вершине, как видел каждую весну, голубой глазок печеночницы, первый нежный цветок весны. Куонеб не стал его срывать, просто опустился на землю и устремил на него пристальный взгляд. Он не улыбался, не пел, не шептал, не называл цветок, а просто сидел рядом и смотрел на него. Ведь он и пришел сюда, зная, что увидит голубые лепестки. Кто смеет говорить, что душа индейца не чувствительна к красоте?

Потом Куонеб достал трубку и кисет, но тут же вспомнил, что кисет пуст. Он пошел назад, в свое жилище, снял с особой полки растянутые шкурки – десять ондатровых и одну норки – и вышел по тропке через лес на Стриклендскую равнину, поднялся на каменную гряду и спустился с нее в портовый городок Мьянос.

Над дверью, в которую он вошел, висела вывеска:

Сайлас Пек

Торговый склад

Внутри толпились мужчины и женщины: что-то покупали, что-то предлагали купить у них. Индеец скромно стоял в стороне. Наконец лавочник Пек обслужил всех и окликнул его:

– Эй, Куонеб! Что нынче хорошенького принес?

Куонеб разложил перед ним шкурки.

Лавочник прищурился на них и буркнул:

– Мех-то уже не зимний! Водяным крысам семь центов штука – красная цена, ну а за норку, так и быть, семьдесят пять центов дам.

Индеец молча собрал шкурки и повернулся к двери. Но Сайлас тут же его окликнул:

– Ладно уж! Так и быть, бери за крыс по десять центов.

– По десять центов за крыс, за норку доллар. И наличными. Я сам куплю, что мне надо, – ответил Куонеб.

Сайлас больше всего на свете опасался, как бы кому-нибудь из его клиентов не вздумалось перейти через дорогу к двери под вывеской:

Сайлас Мид

Торговый склад

Поэтому сделка, теперь уже честная, была заключена, и индеец ушел с запасом табака, чая и сахара.

Он направился вверх по берегу речки Мьянос, торопясь осмотреть свои ловушки на ондатр. Добычу могли присвоить городские мальчишки, считавшие эти места своими охотничьими угодьями.

Час спустя он вышел к Круглому пруду, а оттуда направился прямиком через лес до Рысьей просеки, которая привела его к обветшалому домишке Мика Киттеринга. Он слышал, что фермер продает свежую оленью шкуру, и хотел ее купить. Мик Киттеринг вышел из сарая ему навстречу, и оба тотчас узнали друг друга. Куонеб повернулся и зашагал назад к лесу. Но фермер вспомнил, что его «оскорбили», и, грязно выругавшись, погнался за индейцем, чтобы «выдубить ему шкуру», как он пробурчал себе под нос. Куонеб стремительно обернулся и смерил Мика спокойным взглядом.

Некоторые люди не отличают сдержанность от трусости. До поры до времени. Что-то подсказало белому: «Берегись! С этим краснокожим лучше не связываться!» И он только злобно прошипел:

– Убирайся, не то за полицейским пошлю!

Индеец продолжал холодно на него смотреть, и фермер, пятясь, удалился восвояси. Только тогда Куонеб повернулся и исчез в лесу.

Киттеринг особой симпатии не внушал. Он утверждал, будто был солдатом, и внешность его, во всяком случае, это подтверждала: седые усы были свирепо закручены в два воинственных рога по сторонам багрового носа, который, впрочем, не слишком отличался цветом от остального лица.

Плечи он держал прямо, ходил вразвалку и располагал запасом ругательств, каких в Коннектикуте еще не слыхивали, что придавало ему известной внушительности. Уже не молодым Мик женился на женщине, из которой вышла бы хорошая жена, если бы он это допустил. Но, сам завзятый пьяница, он принялся обращать супругу в свою веру, в чем, к сожалению, преуспел.