Детей у них не было, однако за несколько месяцев до описываемых событий им пришлось взять к себе племянника, пятнадцатилетнего паренька, в котором при других обстоятельствах они могли бы обрести надежного помощника и опору в старости. Но Мик слишком уж утратил человеческий облик.

Когда-то слабоволие в нем соединялось с искренним добродушием, но все его лучшие качества давно утонули в спиртном. Хвастливый и раздражительный, он весь мир делил на две половины: старших по чину, перед которыми пресмыкался, и на всех прочих, которых считал ниже себя, при всяком удобном случае ругательски ругал, а то и пускал в ход кулаки.

Правда, былая доброта еще чуть теплилась в его сердце, давая о себе знать в тех редких случаях, когда он не был пьян или, наоборот, не пребывал в мрачном унынии с похмелья. К счастью, племянник, сын его брата, пошел не в отцовскую родню, а в мать, дочь ученого богослова, который позаботился дать ей книжное образование – большая редкость по тем временам, – но не оставил ей после своей кончины ни денег, ни умения как-нибудь их зарабатывать.

На сто лет раньше ее умственный склад и странности привели бы ее на костер, как колдунью, а лет через пятьдесят снискали бы ей репутацию пророчицы. Но она родилась не на гребне той или другой волны, а, так сказать, в ложбине между ними. Собственный взгляд на многое, в том числе и на вопросы веры, не навлек на нее смерти в языках пламени, но и не вызвал к ней почтительного уважения окружающих. Жители деревушки смотрели на нее как на полоумную, а привычка женщины толковать Библию на свой лад внушила им убеждение, что Бог ей этого так не спустит. Ведь вместо того, чтобы призывать кары на головы нечестивых, она утверждала, что доброта – вот истинный Божий завет.

Горящие глаза бедной женщины, пылающие лихорадочным румянцем впалые щеки, еще более впалая грудь и хриплый кашель укрепляли соседей в их мнении, и, когда чахотка наконец убила несчастную, они только многозначительно покивали.

Так Рольф остался сиротой. Кроме того, чему его обучили в деревенской школе, он досконально знал Библию и «Робинзона Крузо». Всех окружающих он от души ненавидел и даже подумать не мог о том, чтобы искать у них помощи.

И сразу после похорон Рольф ушел из деревушки Реддинг по незнакомой дороге на юг, в незнакомый край, где рассчитывал найти приют на ферме почти незнакомого ему дяди Мика.

В первый день он прошел пятнадцать миль^[4], переночевал в заброшенном сарае, на следующий день прошел еще двадцать пять миль и отыскал свой будущий дом.

– Входи, входи, малый! – почти ласково приветствовал его дядя.

По счастливой случайности приход Рольфа совпал с одним из редких припадков добродушия, да и крепкий пятнадцатилетний подросток на ферме никогда не лишний.

Глава 3
Рольф ловит енота и находит друга

Красноносенькая остроглазая тетушка Пру поначалу держалась с ним стеснительно, но все церемонии были забыты, едва Рольф до тонкости постиг, как кормить свиней, кур, телят, а также доить коров, и на него были возложены неисчислимые обязанности, знакомые ему с раннего детства. «А оставила ли тетушка Пру хоть что-нибудь на свою долю?» – мог бы спросить посторонний человек, но Рольф привык трудиться. Он работал без отдыха и очень старался, но весьма скоро убедился, что никакие старания не заслужат похвалы и разве что избавят от наказания. Дядины припадки добродушия случались все реже. Тетка оказалась сварливой пьянчужкой, и вскоре Рольф вспоминал жизнь впроголодь с больной, но любимой матерью как золотую пору невозвратного детства.

Вначале доблестный дядюшка не мог толком разобрать, надо ли ему побаиваться тихого подростка или, наоборот, держать его в страхе, но Рольф оказался послушным и исполнительным, и Мик, осмелев, уже не скупился на затрещины. Впрочем, вечное ворчание и придирки тетки терпеть было еще труднее, и мало-помалу все хорошее, чему учила сына мать, начало стираться в его душе.

К вечеру Рольф так уставал, а утром так хотел спать, что скоро совсем перестал молиться. От дяди и тетки мальчик уже не ждал ничего хорошего и все же был ошеломлен, когда понял, что куры, которых Мик притащил домой в очень поздний час, попали к нему без согласия и ведома их владельца. Мик только похохатывал, а потом добавил, что и Рольфу «надо бы побыстрее обучиться ночной работке». И ведь это был только один случай из многих и многих! Мальчик понял, что судьба привела его в очень скверное место.

У Рольфа не было времени обзавестись приятелями в городке, однако счастливый случай помог ему найти друга.

Как-то по весне еще до рассвета он отправился в лес, где паслась корова, и вдруг, к большому своему удивлению, увидел, что из-за дерева его манит какой-то человек…

Незнакомец был высокий, смуглый, с на редкость прямой осанкой, хотя в его темных прямых волосах уже пробивалась седина. Он протянул Рольфу мешок и сказал:

– Тут в дупле енот, подержи мешок, а я его выгоню.

Рольф охотно прижал мешок к отверстию в стволе, а индеец быстро влез на дерево, туда, где темнело дупло поменьше, и засунул в него длинную палку. Рольф услышал шорох, царапанье, и мешок у него в руках сразу стал тяжелым. Мальчик торопливо затянул веревку. С веселым смешком индеец спрыгнул на землю.

– А зачем он тебе живой? – спросил Рольф.

– Собаку обучать.

– Где?

Индеец махнул в сторону бобровой запруды.

– Значит, ты тот самый поющий индеец и живешь под скалой Эйба?

– Ак!^[5] Так меня называют. Но мое имя Куонеб.

– Подожди часок! Я приду тебе помогать, – попросил Рольф; в нем взыграл охотничий инстинкт.

Индеец кивнул:

– Если меня не найдешь, крикни три раза.

Он вскинул на плечо толстую палку, на конце которой на безопасном расстоянии от его спины свисал мешок с енотом, и зашагал прочь. Рольф погнал корову на ферму.

Обещать-то прийти он обещал, но едва взялся за обычную работу, как сообразил, что тетка ни за что его не отпустит «бить баклуши». Тщетно он ломал голову, какой бы предлог придумать, но затем, сам того не подозревая, положился на древнюю мудрость: «Если не знаешь, что предпринять, не предпринимай ничего» и «Не можешь найти окольного пути – иди напрямик».

И вот, когда он задал корм лошадям, вычистил конюшню, подоил корову, налил пойло свиньям, накормил кур и теленка, наколол дрова и уложил их в сараюшке, выгнал на пастбище овец, разлил молоко по кастрюлям отстаиваться, засыпал кукурузу в бочку с водой, чтобы набухала, наточил кухонный нож, помог перемыть посуду после завтрака, починил изгородь, принес картошку из погреба и переделал еще много всяких дел под аккомпанемент нескончаемых попреков тетки, настало время снова погнать корову в лес. Шагая следом за ней, Рольф твердо решил вернуться не раньше, чем сам того захочет.

Глава 4
Охота на енота до добра не доводит

Прошел не час, а целых три, когда Рольф наконец увидел перед собой Длинную запруду, как ее называли. Он никогда тут прежде не бывал, но Куонеб, стоявший на высокой скале, сразу ответил на условный сигнал и проводил мальчика в вигвам, стоявший с южной стороны скалы.

Рольф словно вступил в иной мир. В Реддинге их соседи, бывалые охотники, знавали индейцев, и он наслушался всяких удивительных историй об обычаях и лесной сноровке краснокожих. Но речь шла об индейцах, еще живших по обычаям своих предков, худые же смуглые люди в жалких лохмотьях, которые раза два-три проходили через деревушку, мальчику совсем не понравились.

Но Куонеб выглядел совсем не так. Правда, одет он был как бедный белый фермер, но волосы его не закрывала шапка, а на ногах посверкивали бусами настоящие мокасины. Пусть вигвам покрывала парусина, но она была разрисована индейскими символами, а посуда, не считая медного луженого котелка, какие издавна привозились из Англии для меновой торговли с индейцами, была вырезана из липы или сделана из бересты. Ружье и охотничий нож принадлежали миру белых, но лук, стрелы, лыжи и расшитый иглами дикобраза ружейный чехол были творениями индейского искусства, и материалы для них дал окружающий лес.

В вигваме Рольфа встретило свирепое рычание – пес сразу учуял ненавистный запах белого, хотя был еще почти щенком. Куонеб похлопал его по голове – индейский знак, означающий: «Успокойся, это свой», отвязал веревку, и все трое вышли наружу.

– Дай-ка мне! – индеец указал на мешок, висевший на палке между двумя деревьями.

Пес подозрительно повел носом в сторону мешка и заворчал, но Куонеб его к мешку не подпустил. Рольф попробовал приласкать щенка, тот огрызнулся, и индеец сказал:

– Не приставай к Скукуму^[6]. Он сам с тобой подружится, когда захочет. А может, и никогда не подружится.

Они направились к лугу ярдах^[7] в трехстах от вигвама. Там енот был выпущен из мешка. Когда он опомнился и бросился наутек, Куонеб отвязал Скукума, науськивая его на зверя. С оглушительным лаем щенок ринулся за енотом, но тут же был укушен и с визгом отскочил. Енот удирал что было мочи, охотники бежали следом, а Скукум было вырвался вперед, но енот обернулся, свирепо рявкнул и преподал щенку второй урок. Зверь бежал, увертывался, кидался в бой и наконец добрался до леса. Под невысоким толстым деревом он отразил очередную атаку и быстро забрался на ветку.

Охотники продолжали усердно науськивать щенка, который с оглушительным лаем прыгал под деревом и даже пытался вскарабкаться по стволу вверх. Это им и требовалось. Скукум хорошо усвоил первое задание: преследовать зверя, который пахнет так-то и так-то, а потом облаивать дерево, на котором этот зверь спрятался.

Затем Куонеб, вооружившись веревочной петлей и рогатиной, влез на дерево. После долгой возни ему удалось накинуть петлю, енота без особых церемоний стащили вниз, запихнули в мешок и унесли под скалу, где он был посажен на цепь, чтобы обучение могло продолжаться своим чередом. Скукуму предстояло еще раза два-три загнать енота на дерево; затем предполагалось спустить его с привязи, когда енот уже скроется из вида, чтобы пес научился находить его по следу, а затем подошло бы время последнего урока: Скукум выследит енота, загонит на дерево и получит желанное право прикончить сбитого выстрелом зверя, а потом будет вознагражден за все труды его мясом. Впрочем, этой награды он лишился: накануне последней охоты енот сумел ночью высвободиться, и утром о нем напоминали только лежащая на земле цепь да пустой ошейник.

Но все это было еще впереди, хотя для Рольфа оказалось достаточно и первого дня: в нем проснулся охотник. Он испытывал веселое волнение и жгучий интерес. Тем более что ничего отталкивающе жестокого в происходящем не было. Скукум, правда, повизгивал, когда енот его кусал, но продолжал в веселом азарте рваться вперед. И Рольф всем сердцем предвкушал радости настоящей охоты на енота, когда Скукум пройдет школу обучения.

Как этот час был не похож на тяжелое, унылое существование, которое он влачил в доме дяди! Даже резкий запах енота его зачаровывал. Глаза мальчика горели от возбуждения, и он не заметил появления на сцене третьего человека, привлеченного шумом травли. Но Скукум оказался более бдительным и оглушительным лаем известил о появлении незваного гостя на обрыве над вигвамом. Опухшее лицо и свирепые усы было легко узнать даже на расстоянии.

– А-а, так вот ты где, паршивец! – крикнул любящий дядюшка. – Ну, я тебя, бездельника, проучу!

Собака была привязана, индеец казался робким и безобидным, а мальчик перепуганным, и Мик совсем расхрабрился. Он грузил дрова на телегу в лесу по соседству, и в руках у него был ременный кнут. Минуту спустя в воздухе взвилась черная змея и обвилась вокруг ног Рольфа, опалив его огнем.