Женский голос ввинчивается мне в ухо, и я, на секунду замерев, рывком сажусь на кровати с одеялом на макушке. Так и не выросла из этой детской привычки укрываться с головой. Поворачиваю голову и провожу рукой по другой стороне кровати – холодная. Тут же сдергиваю одеяло и поворачиваюсь к ванной. И там никого. С тяжелым вздохом вновь откидываюсь на подушку и теперь уже под шум водопада слышу голос.

– Луна, уже семь двадцать, просыпайся!

– Да встаю я, встаю, – ворчу я. – Ну вот, теперь писать хочется.

Черт. Это все будильник, подаренный Камиллой. Не удивлюсь, если у нее сейчас горят уши, – столько нелестных слов я ей мысленно адресую. Накрываю подушкой это адское устройство и зарываюсь обратно в одеяло. Мягкий солнечный свет, проникнув через шторы, которые я, судя по всему, забыла задернуть с вечера, выжигает мне сетчатку. Голова болит так, будто кровоточит изнутри. Все, больше не пью.

Ну, за исключением особых случаев.

Ладно, может, Камилла и права. Представлять, что тебя ласкает аудиозапись будильника – это уже клиника. Сила моего недотраха не описана еще ни в одном жалком дамском романчике. Возбуждение так и не спало, поэтому тянусь к тумбочке за Зигмундом^[10], чтобы расслабиться в душе, когда утонувший в текиле мозг наконец улавливает суть. Погодите-ка. Что она сказала? Семь двадцать?

Как пантера выпрыгиваю из постели. Точнее, выпрыгнула бы, если бы не жуткое похмелье. Ноги цепляются за одеяло, и я всем телом падаю на какую-то коробку, оставленную посреди комнаты. Раздается грохот. Острая боль пронзает бока, и я с трудом сглатываю поднимающуюся желчь. Ауч. Если бы я так не спешила, не мучилась от похмелья и не опаздывала, сама бы над этим посмеялась.

На четвереньках вползаю в ванную и быстро оцениваю в зеркале урон, нанесенный вчерашним загулом: в волосах свито гнездо, темные круги под глазами расползлись на пол-лица. Все очень плохо. Подрываюсь с места и залетаю под душ – необходимого минимума хватит. Через пять минут до меня дойдет, что я ничего не приготовила с вечера и что мне почти нечего надеть.

Ну и черт с ним. Натягиваю вчерашние джинсы и черное боди, а затем хватаю черный оверсайз-пиджак и, конечно, лодочки на двенадцатисантиметровой шпильке. Чтобы убрать волосы от лица, собираю их в пучок на макушке и оставляю нижнюю часть распущенной. Беру сумку, ключи и выбегаю из дома.

Семь сорок пять. Сойдет.

Как и все ньюйоркцы, завтракаю я всегда на ходу. Стэн, бариста из кафе на первом этаже, завидев меня на пороге, начинает улыбаться и жестом подзывает к себе. Я неловко пробираюсь сквозь утренний наплыв посетителей, жаждущих испепелить меня взглядами. По утрам мой заказ обычно уже готов – остается только забрать. Этот фаворитизм трогает меня до глубины души.

– Привет, киска. Твой латте.

Его русский акцент звучит как музыка.

– Спасибо, Стэн, – улыбаюсь я.

– Ты такая красотка сегодня. Тебя взяли на работу?

Добрый и внимательный, вот как я бы его описала. Его теплая улыбка сразу расположила к общению. Если бы я была готова с кем-то встречаться, у него были бы все шансы. Подтвердив его догадку, еще раз благодарю за то, что он делает мою жизнь чуточку лучше, и в поиске такси выхожу на тротуар. Одно тут же останавливается возле меня. Невероятно.

Спасибо тебе, мой ангел-хранитель.

В машине называю водителю адрес офиса и принимаюсь обновлять макияж, чтобы снова стать похожей на человека. Отпив глоток кофе, замечаю на стаканчике номер телефона, написанный черным маркером. Номер Стэна уже заносится в «Мои контакты», когда на экране всплывает оповещение о новом сообщении.

Номер не определен

Ты была великолепна вчера вечером.

Пальцы крепко сжимают стаканчик, а пульс ускоряется так, что я едва не проливаю кофе на джинсы. На шее затягивается удавка плохого предчувствия. Против воли начинаю трясти ногой в такт сердцу, неистово колотящемуся о грудную клетку.

Номер не определен

Это Кельвин, надо было сразу написать. У меня поменялся номер. Надеюсь, скоро увидимся.

Опять? Уже во второй раз с тех пор, как мы познакомились. Вздох облегчения получается таким громким, что водитель бросает на меня подозрительный взгляд в зеркало заднего вида. Это всего лишь Кельвин. Не найдясь с ответом, отправляю ему подмигивающий смайлик. Спустя немногим больше получаса мы наконец прибываем в пункт назначения. На входе в здание называю свое имя охраннику, выбрасываю в мусорку стаканчик с остатками кофе и спешу к лифту.

Восемь сорок девять. Успела.

Представление начинается. Разноцветный опен-спейс кишит людьми. Моя стихия. Вежливо здороваюсь с теми, кто меня замечает, сворачиваю в коридор и, ускорив шаг, стучу в приоткрытую дверь кабинета Саманты.

– Доброе утро, Саманта.

– А, Луна. Ты вовремя. Новый гендир скоро будет здесь.

Она поднимается из-за стола, и мы вместе отправляемся в конференц-зал.

– Прости, что поздно тебя предупредила, – говорит она. – Он должен был приехать не сегодня, а через два дня. Захотел всех собрать перед отъездом в Чикаго.

– А кто этот грозный гендир? – озадаченно спрашиваю я у нее. – Почему о нем никто ничего толком не говорит?

– Он предпочитает избегать лишнего внимания.

К нам с широкой улыбкой подходит симпатичная мулатка с каштановыми кудрями до плеч.

– Луна, представляю тебе твою ассистентку, Кимберли Эдвардс. Я скоро вернусь, а вы познакомьтесь пока.

И она бросает нас вдвоем посреди коридора.

– Предупреждая твой вопрос, да, она всегда такая резкая. Давай на ты?

– О да, конечно. И заранее извини, если я буду странно себя вести, у меня просто никогда раньше не было ассистентки.

Кимберли смеется, чтобы сгладить неловкость, как вдруг все вокруг, перешептываясь, замирают.

– Что происходит?

– Он идет.

Она говорит это с таким благоговением, будто объявляет пришествие мессии. Когда девчонки задерживают дыхание, тоже поворачиваю голову, чтобы ничего не пропустить. Их напряжение передается и мне: ладони внезапно потеют, а нога, как обычно, начинает трястись.

– А вот и он, – шепчет Кимберли, указывая подбородком в нужную сторону. – Черт, ну какой же он красавчик. Мне кажется, я только что испытала микрооргазм.

Я непонимающе щурюсь. Мы точно видим одно и то же?

– Ты говоришь про чувака с сальными волосами, у которого ногти длиннее моих?

– Чего? Да нет же! Это Гераклит из службы безопасности. К слову, лучше держись от него подальше – а то рискуешь очнуться с голым задом посреди глухого леса. И это я еще молчу про костюм кролика… Я про него!

♪ Стоит моему взгляду остановиться на том, кого Гераклит сопровождает, как все внутри обрывается. В висках отдается стук собственного сердца, отчаянно бьющегося в груди. Меня – от пяток до кончиков волос – затапливает боль, и я уже не понимаю, в сознании ли я или уже лежу на полу без чувств.

Лиам Джуд Дэвис.

Вот он. Прямо передо мной. Нас разделяет метров сорок – не больше. Мой лучший друг детства. Он – Огонь, а я – Земля. Я и не знала, что почти не дышала после нашей разлуки. Семь лет я не слышала его голос, не прикасалась к нему. Целую вечность.

Посмотри на меня. Неужели ты по-прежнему так меня ненавидишь?

Меня накрывает волной воспоминаний. Я слышу его смех, чувствую тепло его рук, его успокаивающие объятия, пьянящий запах. Шаг вперед – и я цепенею. Одна часть меня хочет встречи с ним, другая – бежать без оглядки. Эти противоречивые чувства тяжким грузом давят на плечи. А потом к ним присоединяется вина. Я причинила столько боли Лиаму и Чарли. В последний раз, когда я его видела, он едва стоял на ногах. «Не подходи ко мне больше, Луна. Я так нуждался в тебе, но ты бросила меня», – было последним, что он сказал мне. Вот уже семь лет я засыпаю и просыпаюсь с этими словами, разбившими мое сердце на тысячу осколков. Жгучая ненависть в его глазах до сих пор не дает мне покоя. В тот день, сам того не зная, он подтолкнул меня еще ближе к краю пропасти. Я ничего ему не ответила. В горле образовался ком, и я не не смогла раскрыть рта. Я подвела их обоих. Мне хотелось закричать, что и он был мне нужен, но тишина снова все поглотила. Тот вечер стал концом нашей дружбы и нашей любви. Я была без ума от своего лучшего друга, Лиама Дэвиса. Такая любовь не проходит бесследно. Она лишает тебя кислорода. Невозможно остаться невредимым после такой бури чувств – они слишком сильны. Слишком разрушительны. Без него я будто оказалась в открытом океане без компаса.

Вдруг, словно почувствовав мое присутствие, он оборачивается – и наши взгляды пересекаются. На долю секунды мне кажется, что я замечаю на его лице усмешку, искру надежды, даже любовь. Но через мгновение все исчезает. Лиам отворачивается и продолжает разговор. Так, будто он знать меня не знает. Так, будто я не была когда-то самым важным человеком в его жизни. Три секунды. Три секунды мы смотрели друг другу в глаза. Я почти слышу, как идет трещинами то немногое, что еще оставалось от моего сердца. И потому совершаю нечто совершенно абсурдное – инстинктивно начинаю пятиться. Шаг за шагом.

– Ой, простите! – извиняюсь я, толкнув какого-то молодого человека.

На углу сворачиваю в коридор и под недоумевающими взглядами редких прохожих несусь так, будто за мной гонятся адские псы. Влетев в первую же попавшуюся пустую комнатушку, понимаю, что это подсобка. Долбаная кладовка со средствами для уборки. Следующие секунды проходят в попытке выровнять дыхание, но воздух исчезает где-то на полпути между горлом и легкими. Наклонившись вперед, упираюсь ладонями в колени и пытаюсь перевести дух, чтобы не рухнуть в обморок.

Лиам. Его черные волосы, подстриженные на висках и слегка вьющиеся на макушке. Его загорелая кожа, крепкое тело и суровый, смертельно опасный взгляд изумрудных глаз.

– Луна? У тебя все хорошо? – спрашивает из-за двери Кимберли.

– Ага. Я тут просто… ищу кое-что.

– В подсобке? Тебе помочь? – добавляет она.

Черт, да она же всех сейчас на уши поднимет. Запускаю ее внутрь, чтобы она перестала шуметь, и сразу закрываю за нами дверь.

– Не переживай, все было по согласию. Просто он повернут на всяких костюмчиках…

Да что она несет?

– Господи, ты бледна как смерть. Тебе плохо? Ты…

Не успевает она договорить, как меня выворачивает в первое же попавшееся под руку ведро для мытья полов. Горло дерет, желудок отчаянно сжимается, по щекам текут слезы. Какой же у меня, должно быть, жалкий вид.

Господи, смилуйся, прикончи меня прямо тут, от меня будет больше пользы на небесах.

Отвращение на лице Кимберли только усиливает мое желание провалиться под землю. Кладовку заполняет отвратительная вонь.

– Вставай, пойдем. Умоем тебя. У моей сестры тоже бывают жуткие панические атаки.

А она мне уже нравится.

Выглянув наружу, мы понимаем, что собрание еще не началось. Я быстро умываюсь, и Кимберли засовывает мне в рот мятную жвачку. Спасибо ей, что не задает вопросов.

– От тебя так несет, что цветы вянут.

Я безрадостно посмеиваюсь. Понятия не имею, как ноги еще держат меня, пока иду в конференц-зал, в котором – учитывая, что за окнами апрель, – оказывается довольно холодно. При мысли о том, как Лиам близко, меня начинает знобить. Мечтая сбежать из собственного тела, усаживаюсь за круглый стеклянный стол и, не поднимая головы, останавливаю взгляд на зажатой в пальцах ручке так, будто в ней ключ к разгадке всех тайн вселенной.

Я боюсь встретиться с ним глазами и все же не хочу смотреть ни на кого, кроме него.