Пахло книгами и папиным табаком. Подойдя к книжным полкам, вытянул свой любимый корешок – «Маленький принц». Папа подарил мне его на десятилетие.

– Габриэль! – услышав возглас Оливии, прижал книгу к груди и юркнул под папин рабочий стол.

Как только спрятался, дверь в кабинет открылась. Синьора осмотрелась, но, не найдя меня, ушла.

Усевшись по-турецки, поставил книгу на колени и открыл на странице, где мы с папой остановились. Внимание привлекла наша фотография. В тот день папа впервые взял меня на охоту, и мы поймали дичь, с которой, конечно, нужно было сфотографироваться на память. Снимки делала мама, которая шла с нами и громко заливалась смехом, когда папа шутил и играл с нами в прятки.

И тут от моего безразличного выражения лица ничего не осталось. Слёзы стали постепенно пачкать страницы романа, заставляя буквы расплываться.

Я просидел так до самого вечера, пока Оливия не нашла меня под столом, заснувшего прямо на полу.

– Пойдем, я накормлю тебя, милый, – поглаживая меня по голове, улыбнулась женщина. – Я приготовила запечённый картофель с индейкой.

Мой живот заурчал, и я согласился, последовав за ней. Каир тоже остался с нами, поэтому ужинали мы вместе. Теперь стол казался ужасно пустым без мамы и папы.

Поужинав, Оливия решила, что сегодня мы будем спать все вместе, поэтому они с Каиром расположились на полу, а я в своей кровати. Мой ночник тускло освещал детскую, а в коридоре вовсе было темно. Каир и Оливия давно уснули, а я не мог сомкнуть глаз, беззвучно поддаваясь слезам.

Обычно папа и мама приходили пожелать мне спокойной ночи, а потом, заливаясь смехом, убегали вниз, танцевать под старые итальянские серенады с бокалом красного вина. Именно под эти мелодии я засыпал, а сейчас не мог.

«Раз мама не пришла, пойду к ней сам», – подумал я и вскочил с постели, стараясь тихо передвигаться, чтобы не разбудить гостей.

Родительская спальня распологалась на другом конце коридора, поэтому я медленно направился туда. Дверь мамы была наглухо закрыта, и когда я постучал, ответа не пришло, поэтому открыл её сам.

Мама лежала в постели, укутанная одеялом, и тихо плакала. Уже не так громко, но я всё равно слышал. Её плечи тряслись от плача.

– Мама, – шепнул в темноту, освещаемую маленьким ночником на прикроватной тумбе.

Мама затихла и резко присела на постели. Она была красива, даже если её глаза сильно опухли. Мама была чистокровной итальянкой. У неё были густые и длинные волосы, немного вьющиеся и пахнущие календулой. Тёмно-зелёные глаза с длинными чёрными ресницами, которыми она умело очаровывала папу, когда он упрямился. Её губы были тонкими, но так широко улыбались, что освещали всё вокруг.

Увидев меня, она улыбнулась, стирая слёзы, но улыбка была такой мертвой. Внутри меня что-то окончательно треснуло.

Она придерживалась за свой округлившийся живот, где жила моя сестрёнка. Мама и папа очень хотели второго малыша, и спустя одиннадцать лет их мечта сбылась. Наша семья ждала пополнения.

– Мой мальчик, – всхлипывала она, раскрывая объятия для меня, в которые я тут же нырнул. Мама стала осыпать моё лицо поцелуями и крепко прижала к груди, где я услышал её размеренное сердцебиение.

– Всё будет хорошо, – твердила она, покачивая меня, но казалось, этим она хотела успокоить себя.

– Можно мне остаться с тобой? – поднял я взгляд.

– Конечно, – мама раскрыла одеяло и мягко похлопала по месту рядом, куда я прилёг.

Она перестала плакать, что успокоило меня. Вместо этого мама тихо напевала мне песни, под которые мои веки стали тяжёлыми, и сонное царство унесло меня подальше.

Это был самый крепкий сон. Наверное, я знал, что в последний раз обнимаю маму. В последний раз вдыхаю её цветочный аромат и слышу её голос.

Когда проснулся следующим утром, в комнату уже пробирались лучи утреннего солнца, но что-то очень неприятно холодное липло к коже, и я понял, что моя ночная футболка и штаны были мокрыми. Маленький я подумал, что обмочился, пока не открыл одеяло.

Я был в крови. Вся моя пижама впитывала липкую жидкость.

От страха упал с кровати в диком ужасе, прикусив язык и поднимая взор на маму. Она не отреагировала. Её рука без каких-либо признаков жизни свисла с кровати, и алые капли скатывались на дорогой паркетный пол.

Кап-кап-кап. Я возненавидел этот звук.

Я подбежал к ней и, окутав руками её холодное лицо, начал трясти.

– Мама, проснись, – судорожно просил я, чувствуя, как перед глазами мутнеет из-за слёз. – Мам, прошу. Прошу, открой глаза. Ты проснёшься? Ты же проснёшься? – я плакал громко и отчаянно, стирая слёзы и чувствуя кровь на губах. Мои слёзы заливали пол, а железный запах уже не смущал.

– Пошли завтракать, мама. Пожалуйста. Ну мам! – тянул я её за руку, но она не подавала признаков жизни.

По дому послышались спешные шаги, а потом крик Оливии, который пробил стены вместе с моими детскими рыданиями.

– Что с мамой, Оливия? – кричал я в сторону женщины. – Что с мамой?

Синьора стала оттягивать меня от мамы, но, прижавшись к её бездыханному телу, я не переставал умолять её открыть глаза и пойти со мной завтракать.

Я хорошо запомнил утреннюю картину того дня. Бледное, холодное и до жути обездвиженное тело мамы на кровати, простыни, напитавшие всё вокруг.

Позже мне скажут, что её сердце не выдержало.

Что оно просто… остановилось.

Слишком много боли. Слишком быстро.

Я кричал, рыпался и толкал всех, кто пытался ко мне прикоснуться. Наверное, я бы лежал так дальше, пока один из телохранителей силой не отодрал меня и не вытянул из комнаты.

Истерика была сильной.

И она была последней.

***

Что такое смерть? Как бог решает кому сегодня приходит смерть с косой?

В детстве я не знал ответа.

Папа умер.

Мама тоже.

А я остался. Почему?

Почему у меня забрали всех, кого я люблю? Разве я был недостаточно хорош?

Мама не попрощалась. Не посмотрела в глаза. Не сказала ничего.

Разве так любят? Разве так поступают матери?

Я больше не хотел быть слабым. Слезы для тех, у кого есть к кому идти. А у меня не было.

Я стал пустым. Как будто внутри дыра, и оттуда вытекает все: тепло, свет, вера.

Может взрослые называют это болью. Я не знал, как это называется. Но я точно знал: я больше никогда не буду прежним.

И никому не позволю отнять у себя еще кого-то.

С того утра моя жизнь разделилась на «до» и «после».

Сирота.

Бедный ребёнок.

А мать-то не подумала о бедном ребенке.

Как же он теперь…

Именно это я слышал, пока стоял на кладбище, где гробы мамы, отца и моей неродившейся сестрёнки закапывали в сырую землю. Тогда я думал: почему и я не ушёл вместе с ними? Зачем Бог оставил меня здесь одного?

День был солнечным, будто издевался надо мной. Жара была такой невыносимой, что мои ступни в туфлях горели от тепла, исходящего от сухой земли кладбища.

Я стоял между семьёй Филсов, скрестив руки спереди и глядя, как закапывают тела.

Не было ни слёз, ни тоски, ни звука. Все стояли, подобно статуям. Без движения, без жалости и сочувствия. В мафии смерть была обычным делом. Умирали каждый день. Похороны были чаще, чем дни рождения. Люди были давно привыкшими к смертям.

Когда все стали говорить слова в дань умершим, я не смог стоять дальше. Сорвался с места и побежал в сторону леса. Деревья дарили прохладу. Я сел под одно из них и сорвал с себя галстук, своим нажимом разъедающий шею. Стало намного легче дышать.

Где-то вдали каркали вороны. Один из них сел прямо на ветку над моей головой.

Папа всегда говорил, что вороны не приносят смерть, как говорят многие. Они охраняют тех, кто уже ушел. Что вороны – это не проклятье. Это стражи. Они смотрят сверху, чтобы ты не остался один. Что они помнят, даже тогда, когда все забудут.

Птица смотрела прямо на меня, а я, щурясь от солнца, закрывал уши, чтобы не слышать их карканья.

Только слабый девичий голос за спиной заставил меня убрать руки и глянуть на неё. Передо мной стояла маленькая девчонка. Её тёмные волосы были собраны в две косы, а лучи солнца делали её глаза пронзительно светлыми, из-за чего трудно было различить их цвет. На ней был чёрный сарафан с белым воротничком, который испачкался грязью и зеленью.

– Кто умер у тебя? – спросила она, крепко сжимая в кулак правую руку.

Я нахмурился. Она точно была не из нашего клана. По крайней мере, такую девочку я не видел. Может, она потерялась?

– Все. Все умерли, – буркнул я, обняв колени своими руками и уставившись на землю.

Неожиданно девочка плюхнулась рядом со мной и вытянула ноги в балетках и белых носочках с бантиками.

– Папа говорит, что люди не умирают – они лишь отправляются в другой мир, где их ждет бесконечное счастье, – покачала головой девчонка.

– Тогда почему они оставляют за собой одно несчастье?

– Не знаю, – пожала плечами незнакомка. – Хочешь, пойдём и спросим у моего папы? Он у могилы моей бабушки. Она отправилась в другой мир. Сегодня мы её провожаем. – Девочка была такой наглой, что взяла меня за руку и начала тянуть, но я упрямо сидел на месте.

– Не хочу, – цедил я.

– Ну пойдём же, мальчик!

– Нет, – я резко отдернул свою руку, отчего девчонка упала задом прямо в грязь.

Я не ожидал, что она упадёт, и почувствовал вину, поэтому тут же взял её за руку и поднял, начиная отряхивать от грязи.

– Прости меня, – тихо шепнул я, заглядывая в её глаза, а после признался: – Мои мама, папа и сестрёнка тоже отправились в другой мир.

Облокотившись об дерево, прикрыл глаза, чувствуя, как в них набирается влага. Я не плакал со смерти мамы – в то утро, когда следы её крови навсегда остались на моих руках.

А потом я почувствовал теплое прикосновение гладкой и нежной руки к моим щекам, что стирали мои слёзы.

– Смотри, – она протянула мне ладонь, и на ней показался гладкий серо-синий камешек округлой формы. – Это – счастливый камешек. Бабушка говорила: когда почувствуешь себя одиноко, просто прижми его к сердцу – и почувствуешь тепло. Возьми его, – она вложила камень в мою ладонь. – Я дарю! – весело улыбнулась она.

Камень был теплым от её пальцев и дарил тихое спокойствие, которого я не ожидал.

– Спасибо, – прошептал я и впервые за пару дней искренне улыбнулся.

Девочка кивнула и, не прощаясь, побежала обратно в сторону кладбища.

– Эй! – крикнул я ей вслед. – Как тебя зовут? – но она уже не слышала.

Какая ирония была в том, что я потерял всю семью – и обрёл всего лишь камешек. Только камень. Тёплый, крошечный и гладкий.

С тех пор, как бы глупо ни звучало, именно он не давал мне провалиться. Иногда – это было единственное, что я мог сжать, когда всё внутри кричало.

Этот маленький камень стал напоминанием: когда-то кто-то один, чужой и хрупкий, увидел мою боль – и не испугался.

Я не знал даже её имени. Но с того дня она стала моим тихим спасением, якорем и маяком в самые темные моменты моей жизни.

Теперь мне казалось, что я выжил только ради того, чтобы однажды встретить её.

Глава 1

Габриэль

Настоящее

Что чувствует человек перед смертью? Чувствует ли жертва приближение конца? Чувствует ли, как кровь в жилах стынет, а сердце начинает биться все медленнее, как синеют губы и дрожат ноги перед тем, как тело вовсе перестает функционировать?

Или же почувствует ли она, как легкие наполнятся кровью, когда я всажу пулю ей в сердце? Как сердцебиение станет пустым звуком, а губы посинеют через пару часов?