Я сделала первый шаг. Снег был мягким и холодным. Я побежала. Мои маленькие легкие глотали ледяной воздух, и он был сладким, потому что это был воздух его мира. И вот его лапа. Шершавая, надежная, испещренная шрамами невидимых битв, которые он вел в мое отсутствие. Я взбежала по ней, не касаясь, почти летя. Его шерсть пахла звездной пылью и вечностью. Я прижалась к его шее, к горячей коже под густым мехом, и закрыла глаза. Здесь был мой дом. Здесь бился источник всего моего бытия.

– Люблю, – прошептала я, и мой писк был так тих, что услышать его мог только он.

Он поднялся. Мир перевернулся, и я ощутила знакомый вихрь энергии. Наш свет. Наш кокон. Он рождался из нашего желания быть вместе, прикоснуться не как зверь и мышка, а как две равные сути.

Вспышка. Исчезла тяжесть его формы, исчезла хрупкость моей. Мы стали чистым духом, чистым чувством. Я чувствовала, как его сущность сплетается с моей, как лед и пламя, встречаясь, рождают новую жизнь. Это было не больно. Это было… цельно. Как будто я тысячелетие была разлучена с половиной самой себя и наконец-то обрела ее.

Свет угас. Я стояла на двух ногах, чувствуя, как розовые волосы струятся по моей спине. Я подняла руку – человеческую, тонкую – и коснулась его лица. Его белые волосы были шелком на моих пальцах. Он смотрел на меня, и в его глазах я видела отражение своих – синих, в которых теперь танцевали новые звезды, звезды нашего будущего творения.

– Я ждал, – сказал он. Его голос был тем самым гулом ледника, тем самым голосом из моих снов.

Я улыбнулась. Радость переполняла меня, грозя разорвать грудь. Я хотела петь, танцевать, кричать от счастья.

– А я летела, – ответила я, и мой голос зазвенел, как те самые хрустальные миры, что мы создали в прошлый раз. – Все время летела к тебе.

Нам не нужны были слова. Вся наша история, все наши разлуки и встречи были здесь, в этом взгляде, в этом прикосновении. Его пальцы сплелись с моими, и это сплетение было совершеннее любой галактики. Его рука была моим якорем, моим единственным ориентиром в мироздании.

– Океан ждет, – сказала я, и почувствовала, как из глубины моей души поднимается смех – легкий, беззаботный, как полет пушинки.

– Ждет нас, – кивнул он, и в его улыбке была вся нежность вселенной.

И мы побежали. Рука в руку. Босые ноги не чувствовали холода снега, потому что мы сами были источником тепла. Мы бежали к темной воде, которая была для нас не бездной, а колыбелью. Каждый наш шаг отдавался эхом в моем сердце, выстукивая тот же ритм, что и в его: Любовь. Творение. Дом.

Глава 3 Он

Ее рука в моей была легкой и уверенной. Мы бежали по снегу, и казалось, не наши ноги касались земли, а сама планета несла нас навстречу судьбе. Ветер свистел в ушах, срывая с губ смех – ее серебристый и мой, низкий, рождавшийся где-то в глубине груди, которую я уже отвык чувствовать.

Океан приближался. Сперва он был безмолвной черной гравюрой, потом – бархатной скатертью, усеянной алмазными бликами звезд, и вот теперь я слышал его дыхание. Тихий, ленивый вздох, с которым вода накатывала на лед, целовала его и отступала. Этот звук был древнее нас. Он был саундтреком к самому первому нашему пробуждению.

Мы резко остановились у самой кромки. Пена, светящаяся нежным фосфоресцирующим светом, омыла наши ступни. Холод? Нет. Это было прикосновение старого друга.

Я повернулся к ней. Ее розовые волосы развевались на ветру, словно живое пламя. Синие глаза, в которых я тонул тысячелетиями, смотрели на воду с жадным любопытством и мудростью праматери всех миров.

– Готов? – спросила она, и ее голос был шелестом звездной пыли.

– С тобой – всегда, – ответил я, сжимая ее пальцы.

Мы вошли в воду. Она не была мокрой. Она была плотной, энергией, готовой принять нашу волю и превратить ее в плоть. По колено, по пояс… Вода струилась вокруг нас, и с каждым шагом свечение усиливалось. Это были не просто блики. Это были триллионы крошечных существ, искр жизни, дремавших в глубинах и пробуждающихся от нашего присутствия.

Мы остановились, повернувшись лицом к бескрайнему космосу. Четыре луны смотрели на нас, как строгие, но любящие свидетели.

– Помнишь планету оранжевых пустынь? – вдруг сказала она, не глядя на меня. – Где жизнь пряталась в пещерах и пела песни эха?

Память вспыхнула, как вспышка сверхновой. Жаркий ветер, два солнца на малиновом небе, мелодичный шепот, рождавшийся в каменных лабиринтах.

– Помню, – кивнул я. – Их песня была грустной. Они тосковали по небу.

– А мы дали им крылья, – улыбнулась она. – Всего на одно поколение. Чтобы знали, что такое полет.

В ее словах была вся наша философия. Мы не диктаторы. Мы – садовники. Мы даем возможность, шанс. А дальше – жизнь сама найдет свой путь.

Я поднял нашу сцепленные руки.

–Пора.

Она кивнула, и ее взгляд стал сосредоточенным. Мы оба смотрели на воду у наших ног. Она начала менять цвет с темного на молочно-белый, потом на серебристый. Энергия вибрировала, наполняя воздух гулом невидимых струн.

Я отпустил ее руку, и мы одновременно, как в отрепетированном танце, опустились на колени, погрузив ладони в светящуюся воду.

Прикосновение было ударом молнии. Чистой, созидающей силы. Она входила в меня через руки, заполняла каждую клеточку, выжигая всю усталость, всю грусть разлуки, оставляя только первозданную, яростную радость бытия.

Я зачерпнул пригоршню воды. Она была тяжелой, как ртуть, и переливалась всеми цветами, которых нет в названиях. Я встретился с ней взглядом. В ее глазах было то же напряжение, та же готовность. Мы были двумя полюсами одного магнита, двумя половинами одного сердца.

– За жизнь, – прошептал я.

– За любовь, – ответила она.

Я видел, как одна из звездочек, алая и яростная, уносилась прочь, и я знал – из нее родится мир огненных великанов. Другая, изумрудно-зеленая и гибкая, сулила царство летающих лесов. Там, где они упадут, через миллионы лет будут стоять города или петь неведомые звери, любить и страдать существа, даже не подозревающие о нашей миссии.

И мы были их началом. Ее смех, смешиваясь с гулом творения, был самой прекрасной музыкой. Она прыгала в светящихся брызгах, и капли, падая с ее пальцев, рождали целые созвездия.

На этом можно было бы остановиться. Но это был лишь первый аккорд. Мы зачерпнули снова и снова. Каждый бросок был актом любви, воспоминанием, надеждой. Мы поднимали целые каскады света, и они, отрываясь от наших ладоней, дробились на миллионы искр. Каждая искра – не просто клетка, не просто аминокислота. Это была возможность. Это была история, ждущая своего начала.

Вдруг ее смех оборвался. Она замерла, глядя куда-то за мою спину, и ее глаза расширились не от восторга, а от тревоги.

– Смотри, – тихо сказала она.

Я обернулся. И увидел.

Глава 4 Она

Это было самое чистое счастье. Быть с ним. Творить с ним. Чувствовать, как вселенная рождается на кончиках наших пальцев. Каждая звездочка, уносившаяся в темноту, была нашим общим дыханием, нашей общей надеждой. Я смеялась, и смех мой звенел в такт пульсации света, вырывавшегося из наших рук. Я смотрела на него – его сосредоточенное лицо, развевающиеся белые волосы, сияющие карие глаза – и думала: Вот он. Мой вечный дом.

И вдруг… что-то изменилось.

Сначала это было едва уловимое ощущение. Словно кто-то выключил звук в оркестре мироздания. Мелодия творения еще играла, но в ней появилась фальшивая нота. Глухая. Пустая.

Я перестала смеяться. Вихрь радости внутри меня замер, уступая место настороженности. Я почувствовала, как по спине пробежал ледяной мурашек, не имеющий ничего общего с холодом воды или снега. Этот холод шел изнутри. Из самой глубины космоса.

– Смотри, – прошептала я, и мой голос прозвучал чужим.

Он обернулся. И я увидела, как его глаза, только что сиявшие созиданием, сузились, наполняясь свинцовой тяжестью. Он увидел то же, что и я.

Это не были существа в привычном понимании. Это были… дыры. Проплешины в реальности. Серые, беззвучные пятна, плывущие над океаном. Они не излучали ничего. Ни злобы, ни любопытства. Только абсолютное, всепоглощающее НИЧТО. Они были концом всякой музыки, концом всякого света.

«Тени Небытия», – прошептал во мне какой-то древний инстинкт. Облики энтропии. Пожиратели смысла. И они пожирали наши звездочки.

Одна из Теней, похожая на клубящийся туман без формы, накрыла россыпь только что рожденных искр. Искры не взорвались, не погасли с треском. Они просто… исчезли. Схлопнулись. Перестали существовать. От целого мира, который мог бы родиться из них, не осталось ничего. Даже памяти. У меня сжалось сердце. Это была не просто потеря. Это было кощунство. Убийство в колыбели.

– Нет! – его рык прорвал гул творения, полный ярости и боли.

Он бросился вперед, вставая между Тенями и потоком жизни. Он поднял руки, и от него хлынул сокрушительный поток чистого света. Он бил в серые пятна, отбрасывая их, заставляя дрогнуть. Но они не исчезали. Они расступались, как вода, и снова смыкались, продолжая свою безмолвную работу. Они были бесчувственны к его гневу. Его свет был для них лишь временным неудобством.

Я стояла, парализованная ужасом. Сила его была огромна, но она была силой созидания, а не разрушения. Он мог отогнать их, но не уничтожить. А ритуал был прерван. Океан, чувствуя угрозу, начал отступать, его свет мерк. Еще немного – и окно возможности закроется. Тысячелетие ожидания пройдет впустую.

И тогда я поняла, что наша сила не в отражении атак. Она – в любви. А любовь – это всегда готовность отдать.