Никон же в ответ искоса взглянул на царского постельничего.

– Жду, пока государь выйдет.

– Дело важное, владыка? – не унимался Ртищев.

– Дел много, а какое важнее, государь решит.

– Так почивать он лег, владыка. С охоты соколиной приехал государь, так ко сну отходить стал. Насилу раздели. Умаялся.

Никон кивнул:

– Я вон вижу, что умаялись. Весь дворец Коломенский спит.

– Так полдень, владыка, не грех, – пробухтел Ртищев.

– Знаю, что не грех, однако и у меня время не терпит.

– Ну, жди тогда, владыка. Может, велишь квасу тебе подать?

– Велю, – довольно пробухтел патриарх.

– Это мы мигом! – Ртищев скрылся в дверях.

– Вот срамота-то какая, в государстве еретик на еретике сидит, да таким же погоняет, а они спать удумали.

Запах цветущих яблонь ударил в нос Никону.

– Хорошо, что из Москвы переехали. Душно там и дурно. – Алексей Михайлович накинул на плечи домашний халат, подаренный ему персидским шахом, и сел у открытого окна. Перед ним тут же возникла фигура Ртищева с широкой улыбкой на лице. По лицу царя можно было увидеть, что государь хорошо отдохнул после охоты и находится в благостном расположении духа. Грех тревожить его мирскими делами. Но патриарх не ушел. Никон продолжал сидеть на скамье в одном из царских покоев. Ртищев заметил по лицу патриарха, что разговор у него с царем будет долгим и трудным. А как ему не хотелось разрушать это благолепие.

«Приперся Никон с делами!» – про себя выругался Ртищев. Он хорошо знал, что после разговоров с патриархом у государя бывает скверное настроение. Ломал новый патриарх Русь наживую. Кости выворачивал своими устремлениями. Только вздохнул народишко после Смуты великой, обтесался, детишек нарожал. Ему бы крепнуть да крепнуть, а тут Никон со своими реформами церковными.

Царь втянул ноздрями воздух:

– Пахнет-то как, Федя. Не зря сад обихаживали.

Ртищев довольно закивал:

– Не зря, государь, не зря.

Царь обернулся и, пристально посмотрев на постельничего, спросил:

– Где царица?

Ртищев тихо пролепетал:

– Спит еще государыня. Тревожить не посмели.

Царь, улыбнувшись, согласился:

– Пущай спит.

– Государь… – Ртищев осторожно присел на скамью рядом с царем. – Никон здесь. Аудиенции твоей патриарх ждет.

– Уже? – удивился царь.

– С утра еще сидит Никон, – заметил Ртищев. – Как ты на охоту уехал, так и он поспел.

– Ну что за человек! – Царь развел руки в стороны. – Торопится Никон. Торопится патриарх.

– Может, не принимать его? – осторожно поинтересовался Ртищев. – Сошлемся, мол, занемог государь. Ногу подвернул.

– Нельзя, – покачал головой царь. – Патриарх все же.

Ртищев пожал плечами:

– Воля твоя, государь. Звать его?

Ртищев словно застыл в ожидании ответа от царя. Алексей Михайлович продолжал смотреть в открытое окно. Где-то в стороне Москвы звенел колокол, затем трижды выстрелила пушка. Ее выстрел утонул в бесчисленных березовых рощах вокруг столицы и растворился в пении соловьев в царском саду. Где-то внизу завизжали девки-служанки и разнеслись крики приказчиков. Двор просыпался.

– Зови Никона! – твердо и решительно заявил царь.

Фигура патриарха заслонила весь проем двери. Дойдя до середины зала, Никон остановился и демонстративно сложил обе ладони на навершии патриаршего посоха.

– Думал я, государь, ты будешь вспоможение моим замыслам, – тяжело произнес патриарх.

Глаза Ртищева тихо округлились. Пьян патриарх али обезумел. Никон сейчас не смотрел в сторону царя. Его взор был обращен на икону над троном московских государей.

Алексей Михайлович тихо встал со скамьи у окна и подошел к патриарху.

– Полно тебе надуваться, владыка, – улыбнувшись, произнес царь. – Говори, что случилось. Али обидел кто?

Никон присел на одну из скамеек у окон и, тяжело вздохнув, спросил:

– Видано ли, государь, чтобы монахи перечили предстоятелю церкви?

– Не видано, святейший!

– Вот и я о том, государь… – Никон перекрестился и опустил голову.

В тронном зале воцарилась тишина. За резными наличниками окон пели соловьи, разносились крики царской дворни и стрелецкого караула. Федор Ртищев, достав из кармана кафтана четки и осторожно их перебирая, изредка выглядывал наружу, ожидая решения царя. Патриарх был дерзок. Слишком дерзок. Сейчас он не оставлял царю выбора, это беспокоило царского постельничего.

– Не боишься, патриарх, что Русь всю против себя настроишь? – очнувшись от размышлений, тихо произнес Алексей Михайлович.

– Коли боялся бы, государь, не взялся бы за дело великое.

Царь утвердительно кивнул.

– Помощь моя будет тебе, патриарх.

– Так дашь, государь, полки стрелецкие для усмирения Соловецкой обители? – переспросил Никон, словно желая утвердить слова царя.

Алексей Михайлович замолчал и отошел в сторону. Ртищев испуганно переводил взгляд с царя на патриарха. Царский постельничий сейчас не верил собственным ушам. Русский патриарх желает при помощи стрелецких полков взять штурмом православную обитель. Такого не бывало со времен святого князя Владимира.

– Хорошо, святейший, будь по-твоему, – задумчиво ответил царь. – Зови думного дьяка, составляйте указ, я подпишу.

– Не прочтешь сам, твое величество?

Алексей Михайлович сдвинул брови.

– Сам укажи все, что положено для благочестия церкви нашей.

– А кого пошлешь, государь? – поинтересовался Никон.

– Ртищев, поди сюда. – Царь поднял правую руку, облаченную в длинный халат с восточными узорами. – Позови, Федя, ко мне стряпчего нашего Игнатия Волохова. Его отправим.

Ртищев понял, почему выбор царя пал на Волохова, но перечить государю не стал. Метнулся к дверям царских покоев и кого-то громко кликнул. Никон и Алексей Михайлович встретились взглядами. Ртищев у двери удивленно застыл, не понимая, чего это государь и патриарх так пристально смотрят в глаза друг другу. Силой духа меряются? Кто кого переломит? Кто истинный государь на Руси – царь али патриарх?

Федор тихо, стараясь не прерывать ментальной дуэли, прикрыл дверь в покои и сел на лавку. То ли набегался он сегодня по двору, то ли с харчей царских мутит, но перед глазами постельничего пролетело множество сверкающих звезд, и царские покои, словно лодка, закачались на волнах.

– На том и порешим, государь! – Жесткий, уверенный голос Никона вырвал Ртищева из неги подступившего сна.

– Федька, не заболел ли, часом? – услышал он голос царя.

Ртищев помотал головой и бросился к царю.

– Прости, государь, сморило.

Алексей Михайлович крепко сжал руку Ртищева.

– Иди, Федя, отдохни, мы пока с патриархом договорим.

Федор направился к дверям. Оглянувшись, он заметил, что патриарх и государь как ни в чем не бывало, сидя на лавке у окна, мирно беседуют.

В дверях Ртищев столкнулся с Волоховым и покачал головой. Непростая служба стряпчему поручалась. Не каждый боярин согласится Соловецкую обитель со стрельцами брать. Никон-то, он недавно патриархом стал, а Соловки уж сколько столетий примером монашеского благочестия являются. Еще сам Иван Грозный обитель землями и холопами жаловал. Да и стены в обители попробуй возьми. Да сам царь опричный и повелел каменную крепость заместо деревянной насельникам Соловецким ставить. Но Волохову пока были неведомы замыслы государя, потому Ртищев, проходя по длинному расписному коридору, тяжело вздыхал и даже жалел царского стряпчего.

Спустившись по деревянной лестнице, крытой красными коврами, царский постельничий вышел во двор и перекрестился. Царские ловчие провели мимо свору гончих собак. Проехала карета кого-то из иностранных послов. Герба на дверках Ртищев не разглядел. Запомнил только, что ось на колесах давно не мазана.

Отвязав от привязи своего коня, Ртищев ловко заскочил в седло и дернул поводья.

– Нелегко Волохову будет, – вновь усмехнулся он, выправляя коня в сторону Москвы.

Окна в царских покоях были распахнуты настежь. В них то и дело мелькала темная фигура патриарха Никона.

– Звал, государь? – Волохов поправил кафтан и ремень.

На резной скамейке у окна грозно возвышалась фигура Никона. Было в его пристальном взгляде что-то зловещее, отчего у царского стряпчего мурашки по спине пробежали. Царь стоял у стола под образами и перебирал бумаги.

– А чего без оружия-то, Игнат? – довольно заметил Алексей Михайлович.

Взгляд у царя был добрый, не то что у патриарха. Но все равно, как опытный царедворец, Волохов усмотрел в нем некую усмешку.

«Ну да хватит», – попытался успокоить себя Волохов. Вины нет за ним. Чего раньше времени пугаться?

Стряпчий подошел ближе и тихо произнес:

– Саблю, государь, внизу оставил.

– Это ты зря, Игнат. – Царь обернулся. – Выступаешь в поход. – Алексей Михайлович протянул Волохову свиток. – Прочтешь сам. Печать моя и патриарха. На сборы три дня тебе дам.

Волохов осторожно протянул руку за свитком. Прочтя царский указ, Волохов впал в ступор и замер.

Никон заметил в глазах боярина испуг.

– Не насельники они – еретики! – хрипло рявкнул патриарх. – Чего встал как истукан? Благословение мое и царево даем. Твое дело – выполнять.

Рука с царским указом упала вниз, но свиток не выронила.

– Так как же это, владыка? – прошептал Волохов.

– Я тебе что, на дыбу их отправить велел? – злобно выругался Никон. – Писано тебе в указе: привести к покорности мятежную обитель. Только и всего. Вот и поезжай с Богом и моим патриаршим благословением.

– Вот еще что, Игнат… – Алексей Михайлович подошел к Волохову и мягко положил руку на плечо. – Сильно не усердствуй. Ежели чего, мороком возьмешь. Встанешь лагерем на острове.

– Какая осада, государь?! – отшатнулся от царя Волохов. – В монастыре жратвы лет на десять припасено. Сам знаешь, сколько угодий царь опричный монахам во искупление грехов своих жаловал. А люд поморский рыбы в монастырь свез тьму-тьмущую.

– Ты все равно, Игнат, не зверствуй. Владыка, он всю Русь в еретики запишет.

Волохов обернулся к патриарху. Никона на солнышке совсем разморило, и патриарх, опершись всеми руками на посох, негромко храпел.

– Пойдем. – Царь увлек стряпчего за собой.

Оказавшись в личных покоях государя, куда не ступала даже нога патриарха, Волохов немного успокоился.

– Два полка стрельцов возьмешь, – строго повторил Алексей Михайлович. – Людишек, что при монастыре, не трогать, разорение не чинить. За двором твоим сам лично присмотрю. Хоть год сиди у стен обители, слышишь, Игнат?

Волохов молчаливо кивнул.

– Уйдешь утром. Гонцов мне лично слать. Я сам, что требуется, патриарху скажу.

Волохов терпеливо выслушал последние наставления монарха и низко поклонился. Царь не стал его провожать, а подошел к окну и звонко выкрикнул:

– Коней готовьте. На охоту едем!

Северное солнце клонилось к закату, раскидав на куполах Спасо-Преображенского собора золотые блики. В бухту зашел поморский коч.

С деревянного судна с веселым гоготом высыпала рыбацкая артель и тут же, упав на колени, стала неистово молиться во избавление от лютой смерти. В монастыре трижды ударил колокол. Рыбаки поднялись и, о чем-то тихо переговариваясь между собой, устало поплелись к монастырским воротам.

Вдоль длинной крепостной стены, сложенной из массивных валунов, медленно плелась телега с кобылой, доверху груженная валежником. Мальчонка на вожжах лениво понукал кобылу, изредка бросая взгляды на стены.

– Макарка, ты откуда едешь? – раздался со стены почти такой же детский голос.

Малец задрал голову вверх и в ответ громко крикнул:

– С Филипповской пустыни.

– Ну и как там?

Мальчонка кивнул головой и прокричал:

– С Божьей помощью!