Макарка повернул голову к пристани. Заметив пришвартованный отцовский коч, малец приосанился, приподнялся с телеги и ловко хлестнул кобылу хворостиной.

– А ну, пошла, милая! Поторапливайся! Ко второму пришествию с тобой не поспеем.

Ворота в обитель были настежь распахнуты. Монахи, перебирая в худых руках четки, о чем-то спорили с рыбаками.

– Кончай торговлю, мужики, настоятель идет! – выкрикнул чей-то хриплый голос.

Рыбаки упали на землю. Иноки склонили головы. Никанор спустился по каменным лестницам дома настоятеля и подошел к торгующимся.

– Как рыба ныне? – поинтересовался он у рыбаков.

– Бог не обидел! – послышались довольные возгласы.

Никанор велел рыбакам подняться.

– Ныне весь улов возьму.

– Чего так, отче? – удивились рыбаки.

Никанор остановил их возражения тяжелым взглядом. Рыбаки закрыли рты.

– Себе еще наловите! – мрачно заметил архимандрит. – Этим летом быть монастырю в осаде. Сколько, не знаю.

Никанор замолчал. Рыбаки тревожно переглянусь.

– Это кто ж такие, отче? – хрипло рявкнул один из поморов.

– Шведы али немцы с англичанами? – переспросил другой.

– Хуже! – злобно прошипел Никанор. – Свои!

Рыбаки покачали головами и что-то тихо пробурчали про себя. Из рыбацкой ватаги вперед вышел здоровый помор с густой рыжей бородой и кудрявой шевелюрой.

– Коли так, владыка, забирай всю рыбу!

Монахи повеселели.

– Может, помочь, чем сможем? – тихо поинтересовался он.

Никанор махнул рукой.

– Куда вам против стрельцов-то царских.

Поморы, как один, согласно закивали головами. С рыбачьего коча раздался протяжный свист. Отец Макарки Силантий отделился от толпы рыбаков и бросился к кочу.

– Чего свистишь? – кричал он на ходу рыбаку, застывшему на корме.

Помор тревожно указал рукой в сторону моря.

– Ну, чего там? – справился Силантий.

– Суда чьи-то, а чьи, не вижу пока, – пробурчал помор.

Силантий забрался на нос и ухватился за деревянную переборку. Море искрило бликами солнца. Наливало свинцом проплывающие на северо-восток грузные от непогоды тучи.

– Ветер попутный, – добавил помор.

– Сам вижу! – буркнул Силантий.

Ладьи шли хорошо. На широком белом парусе уже явственно проступал царский орел. По бортам сгрудились люди в красных кафтанах. Ладей было много. Не меньше десятка.

– Грозная сила, – пробормотал Силантий.

– Неужто стрельцы, про которых владыка говорил? – заверещал помор.

– Видать, они самые, – догадался Силантий. – Беги к настоятелю, сообщи.

Помор лихо спрыгнул с кормы коча и со всех ног бросился к воротам обители. На монастырской звоннице трижды тревожно ударил колокол. Заскрипели тяжелые, обитые железом ворота. В бойницах на стенах замелькали черные рясы монахов.

Поморы высыпали с территории монастыря и бросились к своему судну.

– Успеть бы нам из бухты выйти, – тихо приговаривал Силантий, стоя у правила.

Царские ладьи были уже совсем близко у входа в бухту, и поморский коч оказался буквально запечатан ими в узком горле.

– Бросай все, ребята! – зычно выкрикнул Силантий. – Айда все на палубу, гостей встречать будем.

К кочу пришвартовалась царская ладья, с силой ударив его деревянным бортом. Поморы высыпали на палубу вдоль невысокого борта и склонили головы. Стрельцы были одеты в кафтаны красного сукна, малахаи, снаружи подбитые заячьим мехом, сабли на широких кожаных поясах, берендейки с порохом.

– Кто такие будете? – Стрелецкий старшина Михайло был дюже сейчас недобр.

Поморы зашептались промеж собой. Силантий отодвинул двух мужиков и вышел вперед:

– Местные мы. За рыбой в море идем.

– Сам вижу! – буркнул старшина. – А чего в монастыре делали, улов свезли в обитель?

Силантий кивнул и добавил:

– Вроде и не запрещал никто. Испокон веку так делали.

– Смотри мне! – старшина погрозил пальцем. – Коли чего дурное прознаю, с того берега вытащу. Вытащу и на дыбу справлю.

Стрельцы взвились хохотом.

– Отпусти их, – раздался чей-то грубый голос. На палубу вышел дородный боярин с саблей и свитком в руках.

Хмуро окинув взглядом рыбаков, он сквозь зубы процедил:

– В монастырь боле не ходите. Царев и патриарший указ в том! – Боярин вытянул перед собой свиток.

Поморы тихо зашептались меж собой.

– В осаде обитель с сего дня, – добавил боярин и безразлично отвернулся.

– Плывите отсель скорее. – Старшина махнул рукой.

Стрельцы опустили пищали. На звоннице продолжал гудеть колокол.

– Да что там монахи никак не угомонятся! – выругался стрелецкий старшина.

– Угомоним сейчас, батюшка, – усмехнулся бородатый стрелец.

– Типун тебе на язык. – Старшина в ответ скорчил страшную морду и махнул рукой.

Поморский коч начал осторожно отгребать веслами от царских ладей.

– Макарка мой в монастыре остался… – Силантий сплюнул на просоленные доски палубы. – Хотел же забрать сына с собой.

Игнатий Волохов со свитком царского указа осторожно подошел к воротам монастыря. Огляделся. Глянул вперед. Тяжелые, обитые кованым железом створки ворот были плотно заперты. По монастырскому подворью разносились встревоженные голоса монахов. Прокатили несколько бочек по булыжной мостовой. Проковыляла телега. Волохов понял, что отпирать ворота ему никто не собирается. Подойдя ближе, он со злостью пнул носком кожаного сапога по железу.

– Чего тебе? – раздался хлипкий монашеский голосок.

– Настоятеля зови! – прохрипел царский посланец.

– Болен архимандрит Никанор! – пробубнил инок и стих.

– Зови архимандрита, мать вашу! – заорал Волохов. – Штурмом возьму, коли сами не отопрете.

Сверху раздался ехидный монашеский смех. Волохов задрал голову. Какой-то инок с худосочной бороденкой, в черном колпаке, строил ему рожи, оттопыривая свои большие уши в разные стороны. Волохов сжал кулак и погрозил монаху. Монах тут же исчез.

– Архимандрит идет! – разнеслось по монастырскому подворью.

Волохов прильнул ухом к щели между створками ворот.

К воротам подбежал тот же инок с хлипким голоском и проверещал:

– Владыка велел не отпирать. Со стены поговорит с вами.

Никанор выглядел уставшим и больным.

«Еще и схиму старик надел», – отметил про себя Волохов.

– Ты чего пришел, боярин? – тяжело вздыхая, спросил архимандрит.

Волохов оглянулся. На пристани стояли стрельцы и орленые ладьи. Это придало Волохову уверенности в разговоре с владыкой мятежной обители. Была за ним сила. Сила и мощь всего государства.

– Вот указ царский привез. – Волохов поднял руку со свитком вверх.

– Мне царь, что слушает диавольского патриарха, не указ! – спокойно заметил Никанор.

Волохов повертелся на месте, недовольно крякнул и вновь задрал голову вверх.

– А кто тебе указ, отче?

– Господь наш Иисус Христос, апостолы и братия наша! – проникновенно заявил Никанор.

Монахи, затаив дыхание, слушали разговор настоятеля с царским посланником. Кто-то тяжело вздыхал, предвосхищая свою незавидную участь. Другие же, напротив, ехидно скалились, слушая, как настоятель умывает царского посланца.

– Писано царем и святейшим патриархом, ежели не подчинитесь, штурмом обитель взять.

Веки на лице Никанора дрогнули.

– Мы и пушки с собой привезли. – Волохов, довольно усмехаясь, протянул руку, указав на ладьи. – И пороху-то мы вдоволь взяли, владыка. Год по вам стрелять будем.

Никанор обернулся и с кем-то быстро переговорил.

– У нас, боярин, тоже пушки имеются и пороху не меньше вашего. Поглядим, кто кого пересидит. Не отопрем ворота, ироды. Ступайте, откуда приплыли.

– Вот мерзкий старик! – Волохов выругался и сплюнул себе под сапоги.

Обернувшись, боярин бросил взгляд на ворота монастыря и поспешил к ладьям.

«Это они сейчас такие дерзкие, пока жратвы в подвалах припасено, – размышлял Волохов. – Пока лето. А придет зима, по-другому запоют».

Волохов поймал себя на мысли, что и ему придется зимовать на этом неприветливом острове. Нет, вылазок монахов он не опасался. Куда им, Божьим овцам. Испугался царский стряпчий больше за себя и своих людей. Надобно становиться лагерем у стен монастыря. Отправить людей на заготовку дров. Леса-то вокруг обители знатные. Поговаривали, и рыба в здешних озерах водится. Опять же, рыбу ту можно и у поморов купить на том берегу.

А может, все же попробовать штурмом взять? Сколотить лестницы – и айда к стенам. Испугаются насельники, падут духом, сами ворота отопрут. Волохов не заметил, как запнулся о небольшой валун у самой пристани.

– Федька, чего расселся?! – злобно крикнул Волохов на молодого стрельца, болтающего ногами на носу ладьи.

Игнат понимал, что собственно Федька-то и не причина его злости. Не виноват он. Злили упертые в своем своеволии монахи и этот сухопарый мятежный архимандрит Никанор.

И чего им не живется в спокойствии на своем острове? Дело тьфу, пустяк, казалось бы: прими волю царскую и патриарха да книги новые богослужебные прими. Книги, правленные под присмотром патриарха Никона, лежали в трюме одной из качающихся на волнах ладей.

Получил Волохов и еще одно поручение от царя: коли примут монахи патриаршее научение, тогда вместе с ними службу править да углядывать, как крестное знамение кладут, как поклоны бьют, как крестный ход ведут – супротив солнца али по солнцу. Ну, это так, на всякий. Знал государь, что, ежели примут, так тому и быть.

Солнце стало заходить за море. Стрельцы стали палить костры и ставить палатки, иные и так улеглись, укрывшись кафтанами.

Волохов не спал. Смотрел на мятежную обитель. В кельях мерцали свечи. На крепостных стенах пробегали огоньки факелов. Не спит монастырь Соловецкий. К осаде приготовились. Вот и стражников на стены выставили.

Летняя ночь остывала. По острову, аки змей болотный, пополз холодный туман. Стрельцы заворочались в ночи. Заохали, подвигаясь ближе к огню.

«Завтра решим! – усмехнулся стряпчий. – Завтра».

Новоявленного послушника приютил у себя в келье старец Елеазар. Он был слеп на один глаз, и его уже давно не молодое лицо пересекал глубокий продольный шрам. Елеазар редко выходил из своей кельи, предпочитая затворничество. Иногда монахи видели его в монастырской трапезной, но это случалось так редко, что казалось, инок питается только святым духом и тело его поддерживают ежедневные молитвы.

Архимандрит Никанор ставил старца Елеазара примером благочестия для остальных монахов и говорил: «В сем муже живет дух Божий!» Насельники согласно кивали головами, продолжая уплетать монастырскую кашу за обе щеки.

Трудников в монастыре, расположенном на острове, не всегда хватало, потому большую часть хозяйственных работ монахам приходилось делать самим. А для этого нужны были силы, к чему вовсе не располагала монастырская еда. Рыбы в обители было достаточно, а вот с пшеницей было туго.

Старец Елеазар нового соседа принял довольно благосклонно. Первое, что спросил старец, умеет ли отрок читать. И, получив отрицательный ответ, Елеазар первым делом достал из небольшого деревянного ящика под кроватью азбуку.

– Это буква «Азм»! – назидательно произносил Елеазар, указывая пальцем в пожелтевшие от времени страницы.

«На кой черт мне эта грамота?» – засыпая, размышлял Зосим.

Его тяготило любое учение. Подрезать кошели у посадских на базаре – для того грамота не нужна. Но огорчать старого инока Зосим не хотел, потому с трудом выдавливал из себя: «Азм, буки, веди, глаголь». Его губы шевелились, и на свет Божий рождались хриплые звуки. Если не получалось прочесть и он сбивался на каком-нибудь слоге, Зосим переводил палец на этот слог и вновь его повторял. И так, пока не получалось прочесть слово целиком. Книги в те времена читали преимущественно вслух, чтобы ясно воспринимать прочитанное.

Буквы были узорчатыми, с красивыми завитками на концах. Заглавные буквы обычно отличались цветом от остального текста.