– Да? Ага… Ну всё, до вечера. Чао! – и отключилась.

Я сунул телефон в карман и поднялся.

– Ладно, пошёл я работать.

– Иди, – отозвалась Оксана, нахмурившись. – Справки по висякам подбить не забудь.

– Сегодня, что ли?

– А когда, Яровой? Ты у нас, конечно, звезда, но рутинную работу тоже никто не отменял.

– Есть, товарищ майор, – усмехнулся я, отдавая шуточное приветствие.

Она хотела ещё раз насупиться, но, встретив мою улыбку, тоже сдалась и слегка улыбнулась в ответ.

– Ладно, иди уже, товарищ лейтенант. Работай.

* * *

Вечером я поднялся к старой квартире. В руке бутылка красного. Закуску не покупал. Думал, возьмём эти… как их там… суши. Сама Машка любила их заказывать, я же в душе оставался преданным кухне предков – картоха с огурцом роднее.

Открыл дверь своим ключом. Замок мягко щёлкнул, будто и не было моего отсутствия. В нос ударил запах Машкиных духов – ее любимых, немного с горчинкой.

– Привет! – раздался звонкий голос. Машка высунулась из кухни, улыбнулась. – Ой, у меня тут горит! Подожди секунду!

Она мелькнула обратно, а я успел рассмотреть: на ней новый халатик – шёлковый, короткий, с игривым блеском. Казалось, ещё короче, чем прежний. Из-под ткани предательски выглядывало кружевное бельё. Волосы уложены, глаза подведены, на губах яркая помада. Всё это вместе – наряд, готовка, духи, макияж – ясно говорило: ждала.

Ждала меня, готовилась, выверяла каждый штрих. Соскучилась, выходит?

Я поставил вино на тумбочку, скинул ветровку и прошёл внутрь, невольно отмечая, что даже лампочка в прихожей теперь горела новая, тёплого света (старую-то лампочку прострелила ловушка с обрезом). А Машка умела создать атмосферу, когда ей хотелось.

Лишь только шагнул в коридор, дверь за собой только успел замкнуть – звонок. Резкий, настырный, будто соседа снизу топим.

– Маш, – крикнул я, – ты кого-то ждёшь?

– Нет! – донеслось из кухни.

Я, как знал, приготовил пистолет, он под рубахой. Повернул защелку и открыл дверь.

На пороге стояла Алька Бобр, как всегда прекрасная, с фирменной ухмылкой и бутылкой вина в руках.

– Привет, молодёжь! – торжественно возгласила она. – Ну что это такое? Меня, значит, на вашу вечеринку не позвали? Ай-я-яй! Нехорошо!

– Алька… ты?.. С вином… – растерялась Машка, даже отпрянула назад.

– Нет, блин, дядя Петя с метлой! – хохотнула Бобр, ввалившись в квартиру, будто так и надо.

– Ты… как узнала? – Машка всё ещё не верила глазам.

– Ха! – Алька встряхнула бутылку. – Подруга называется. Приехала, значит, из своего Питера-Шмитера втихаря, даже словечком не обмолвилась. А я от кого узнаю, что белобрысая-то вернулась? От левых людей! Ну, Манюня, нехорошо. Ну ладно, бобры сегодня добры. Давайте за приезд!

Маша метнулась ближе ко мне, будто хотела ухватиться за руку или прижаться, но запнулась, почувствовав взгляд рыжей. Та, наоборот, ничуть не стеснялась: легко подскочила ко мне на цыпочках и чмокнула прямо в губы – громко, смачно.

– Привет, Максик! – протянула с довольной ухмылкой. – Ужасно я соскучилась!

– Ма-аксик?.. – Машка процедила сквозь зубы.

– Ну да, да! – Алька отмахнулась. – Ему тоже не нравится, когда я его так называю, но что поделать. Когда он спит, он такой няшный. Самый настоящий Максик.

Машу аж передёрнуло. Она прикусила губу, покраснела, но сдержалась.

– Ну, что стоим на пороге? – захохотала Бобр. – Айда на кухню! Как вкусно пахнет! Маш, ты чего уже тут наготовила? Пойдём-ка посмотрим!

Машка действительно постаралась: на столе красовались аккуратные, словно игрушечные бутерброды, в каждом торчала зубочистка, и она гордо называла сие творение «канапе». В духовке дожидалась своего часа румяная курочка, а в стеклянной миске с модным ободочком поблёскивал какой-то странный салат – на вид непонятный, но на вкус всё-таки оказался отменным.

Девчонки сидели друг напротив друга и первое время перекидывались фразами с натянутыми улыбками.

– Ну, Маш, у тебя всегда вкус к… изысканному, – проговорила Алька, глядя на канапе так, будто собиралась их выбросить.

– Да уж, – хмыкнула Машка, – не то что некоторые, привыкшие по забегаловкам питаться.

– Зато у меня фигура держится, – прищурилась рыжая, поправляя прядь волос и демонстративно выгибаясь.

– Ну да, держится, держится, – отозвалась Маша, – чтобы мужиков соблазнять… Да?..

В комнате ненадолго повисло напряжение, я было собрался вклиниться, но потом внутренне махнул рукой – пусть сами разбираются. Женская война – страшное дело. Ха!

Однако вино постепенно сделало своё дело: то ли тосты пошли веселее, то ли память о прошлой дружбе оказалась крепче, чем ревность. Колкости смягчились, смех зазвучал куда более искренне, и ближе к ночи они уже сидели бок о бок, что-то обсуждали, то ли про работу, то ли про моду, а временами даже вместе отпускали шуточки в адрес всех кобелей мира, то есть мужиков.

Я уже подумал, что вечер удался, как раздался звонок в дверь. Резкий и настойчивый.

– Блин, что у нас сегодня, приёмный день? – возмутилась Машка и встала.

– Подожди, – остановил я её жестом. – Я сам.

В прихожей я привычно сунул руку в рюкзак, достал свой «ИЖ». Трофейный «Глок» не брал с собой, там патронов – с гулькин нос, если будет жарко – может не хватить. А вот к «ИЖу» боеприпасы всегда под рукой. Встал чуть сбоку от двери, на всякий случай. В старых домах слышимость отличная, так что незнакомец меня точно должен был услышать.

– Кто там? – спросил я твёрдо, не открывая.

Тишина.

Я ещё раз, громче:

– Кто там?

В ответ всё та же глухая пауза.

Я снял пистолет с предохранителя, щелкнул замком, немного приоткрыл дверь и одновременно отступил в глубь квартиры, держа ствол наготове. В ответ услышал удаляющиеся по ступеням мягкие шаги. Затем хлопнула дверь подъезда.

Я запер дверь, убрал пистолет.

– Кто там был? – в один голос спросили девчонки, вытянув шеи, когда я вернулся на кухню.

– Ошиблись, – махнул я рукой и плеснул в бокалы ещё вина. – Ну? За что пьем?

* * *

Дирижёр вынырнул из темноты ночи, словно оживший призрак, и шагнул к старой панельной многоэтажке. Адрес этот был вбит в его память давно, ещё с тех времён, когда он работал на Валькова. Адрес человека, который лишил его глаза и превратил Артура Богдановича Савченко в одноглазого палача по прозвищу Дирижёр.

Если бы Валет не испугался скандала на фоне выборов, если бы не тянул с расправой, Дирижёр уже тогда пришёл бы сюда и попытался покончить с врагом. Но всё сложилось иначе. И теперь к личной жажде мести добавилась просьба профессора Ландера: привести Ярового живым.

Он знал – убить врага будет слишком легко, слишком уж милостиво. Настоящая кара ждала его в застенках подвала, где профессор готовил свои опыты. Там можно будет растягивать смерть на долгие часы и дни, ломать волю, пока человек сам не станет умолять о конце.

Только эта мысль ласкала звериное нутро Дирижёра.

Он встряхнул головой, будто сбрасывая лишние рассуждения. Внутри его грызла странная двойственность: с одной стороны – холодный и расчётливый отставной офицер ГРУ Артур Богданович, привыкший действовать чётко, методично, всегда на два шага впереди. С другой – безжалостный зверь, для которого кровь и страх стали единственным наслаждением. И чем дальше, тем больше он ловил себя на том, что зверь берёт верх. И ему это нравилось.

У входа в подъезд он ухватился за тяжёлую железную дверь и дёрнул ручку. Домофон хрипнул, магнитный замок щёлкнул было, но не выдержал его рывка. Дверь распахнулась. Он вошёл, ступая мягко, беззвучно, как тень. Поднялся на нужный этаж, нашёл нужную дверь.

Палец лёг на кнопку звонка. Звук раздался внутри, короткий и резкий. Дирижёр отошёл в сторону, прижался к стене, весь превращаясь в готовую к прыжку пружину.

– Кто там? – прозвучал знакомый голос за дверью.

Он узнал его сразу. Узнал тембр, интонацию. Голос врага, того самого, кого видел когда-то на собеседовании в офисе Валькова, когда он явился будто бы устраиваться в службу безопасности.

– Кто там? – повторил голос, чуть громче. Дверь тихо приоткрылась, но Дирижер понял – что-то не так.

Он уже напрягся, пальцы дрогнули, тело готовилось к броску. Вот-вот створка распахнётся, и он вломится внутрь, разорвав эту хлипкую преграду.

И тут – девичий смех. Лёгкий, звонкий, совсем неподходящий к этой обстановке. Из глубины квартиры донеслись голоса, весёлые, непринуждённые.

Дирижёр замер. Лёд разочарования обжёг нутро. Он знал: Яровой не один. Это меняло всё. Сейчас нападение будет слишком шумным, слишком рискованным.

Он отступил, бесшумно скользнув по коридору подъезда, спрятался в тени угла. Сердце не дрогнуло и билось ровно, движения оставались точными – расчётливый Артур взял верх над зверем.

«Не время», – мысленно сказал он себе.

Развернулся и вышел на улицу, растворяясь в ночи.

«В другой раз, – размышлял он. – И тогда никто не спасёт Ярового».

* * *

Солнце протиснулось назойливым лучом сквозь щель между старых, перекошенных штор и полоснуло прямо в глаза. Я поморщился, перевернулся на бок, надеясь спрятаться от этого небесного прожектора. Нос тут же зарылся в тёплую гриву женских волос, пахнущих сладковатым парфюмом. Защекотало так, что чихнуть захотелось. Я снова отвернулся – и снова наткнулся на волосы, только с другим запахом, более терпким, как будто с табаком вперемешку.

– Что за чертовщина… – пробормотал я, уже приоткрывая глаза.

Разложенный диван, широкий, продавленный. Справа сопела Алька Бобр. Слева, поджав коленки и свернувшись калачиком, спала Машка.

Я откинул плед и глянул на себя. Одетый. В футболке и джинсах. Ага. Ну хоть это радует.

Осторожно приподнял угол одеяла над Алькой – та как легла, так и спала в платье. Дышала ровно, лицо безмятежное, только веснушки ещё ярче от утреннего солнца.

Повернулся к Машке. Тоже одета. Под халатиком тонкие кружевные бретельки белья – не тронуты, но будто специально выставлены наружу, чтоб дразнить. Она зашевелилась, тихо выдохнула сквозь сон и ещё крепче вжалась в подушку.

– Интересно девки пляшут… – выдохнул я, почесав затылок. – Вернее, сопят…

Вчера, вроде, просто за приезд Машки собирались бутылку вина открыть, а тут Алька заявилась со своим пузырем. Смех, подколки, девичьи разговорчики, вино, ещё вино… а потом у Машки тоже нашелся «стратегический запас» из шампанского и мартини. А вот чем дело кончилось, похоже, до конца никто и не помнил.

Я пробрался и сел на край дивана, стараясь не потревожить этих двух «русалок», и в голове крутилось: ну и приключеньице, блин.

* * *

Новознаменск. Следственный изолятор.

– На прогулку, падлы! – сиплый голос дубака прокатился по бетонному коридору. Замок клацнул, железяка провернулась, и тяжёлая дверь со скрипом ушла в сторону.

В проёме встал прапор – выводной, как их тут звали. Серо-синий камуфляж, фальшики вместо погон, на роже тоска вечная, будто и сам этапом шёл вместе с зэками.

– Вываливайте, – буркнул он.

Первым, взгляд в пол, выскользнул Бульдог. Под глазом у него красовался свежий фонарь – красно-фиолетовый, налитый кровью.

– О, да ты к гримёру заглянул, – хмыкнул прапор с издёвкой.

– Упал он, начальник… – протянули два гнусавых голоса из глубины хаты.

Урки с нижней шконки ржали в зубы, складывая синие от наколок пальцы в непонятный знак.

– Ну, упал так упал, – равнодушно отмахнулся выводной.

– Ага, неуклюжий фраер, – заржали урки.

– На шконках залежались? – рявкнул прапор, врезав дубинкой по железу. – Прогулка общая, мать вашу!

Урки нехотя поднялись, поплелись к выходу.

Бульдог замешкался, дернул прапора за локоть, прошипел, чтобы чужие уши не услышали: