Исповедь неполноценного человека (страница 2)
Я никогда не пререкался с семьей, даже когда их замечания приводили меня в бешенство, и всегда считал, что их слова и есть та самая многовековая человеческая «истина», но сил постигнуть ее у меня не было и, вероятно, из-за этого я не мог нормально жить среди людей. Поэтому я никогда не отвечал на нападки, не пытался оправдываться. Когда люди говорили обо мне плохо, я лишь отмалчивался, думая, что делаю все не так, и это до смерти меня пугало.
Понятное дело, никому не нравится, когда его ругают и обвиняют в чем-либо, но именно благодаря чужой злости я мог видеть истинную звериную сущность людей, и она в разы страшнее, чем какой-нибудь лев, крокодил и даже дракон. Обычно люди ее не демонстрируют, но иногда она прорывается наружу. Возьмем, к примеру, корову: вот она мирно дремлет на лужайке, а потом вдруг как ударит хвостом по брюху, где присел слепень. Так и люди временами неожиданно показывают свое истинное лицо. Я чувствовал себя беспомощным и впадал в отчаяние от осознания того, что это неизменная часть человеческой натуры.
Каждое взаимодействие с людьми вызывало у меня панику, испуганную дрожь, я не понимал, что значит быть человеком, из-за этого всю свою агонию, все страдания я отчаянно прятал внутри себя, все так же отыгрывая роль шута, отточенную мной до совершенства.
Я делал все, пытаясь рассмешить людей, чтобы они не заметили, как я живу вне нормы так называемой жизни, или по крайней мере не принимали меня за белую ворону. Я – ничто, я – ветер, я – небо. Из-за постоянных мыслей об этом я все сильнее вживался в роль вечного шутника даже для прислуги, которую не понимал и которая пугала меня больше, чем собственная семья.
Помню, однажды летом я рассмешил всю семью, надев шерстяной свитер под юкату[4]. Даже старший брат, который особо никогда не смеялся, захохотал в голос. «Ё-тян, ты чего это свитер напялил?» – умиленно бросил он. Но я не был чудаком настолько, чтобы летом ходить в теплой одежде. Я взял у сестры гетры и натянул их на руки, чтобы казалось, будто под юкатой на мне свитер.
Отец также часто подолгу оставался в Токио по работе. У него был домик в Уэно, в районе Сакураги, где он жил большую часть месяца. Когда он возвращался домой, то привозил много подарков для всей семьи, можно сказать, это было его своеобразным хобби.
Когда отец уезжал в Токио снова, то собирал нас всех в гостиной и спрашивал по очереди о том, какие подарки кто хочет, и, легко посмеиваясь, записывал наши пожелания в ежедневник. Отец никогда не был особо близок к нам, поэтому видеть его таким было непривычно.
– Ёдзо, что тебе привезти?
И этот вопрос застал меня врасплох. Когда я услышал его, то перестал хотеть чего-либо. В голове то и дело мелькала мысль о том, что на свете нет ничего, что сделало бы меня счастливым. Но отказываться от подарка тоже было неловко, даже если он был мне не нужен. Мне становилось неловко отказываться от предложенного, а когда я получал то, что могло мне понравиться, чувство ужаса накрывало меня, словно отпетого вора. Проще говоря, мне приходилось выбирать из двух зол. Возможно, отчасти поэтому мое существование в поздние годы жизни было таким позорным.
Мое застенчивое молчание вызвало у отца недовольство, и он сказал:
– Может привезти тебе книгу? А помнишь, на торговой улице в районе Асакуса львиный костюм для новогоднего танца? И размер у него подходящий. Не хочешь себе такой?
Очередной вопрос, на который невозможно ответить. И не покривляться никак. Для шутника это абсолютный провал.
– Книга же и правда хороший подарок, – с серьезным лицом сказал старший брат.
– Тогда книга. – Отец безразлично захлопнул блокнот, так ничего и не записав.
Что же я наделал? Разозлил отца, а ведь его гнев так страшен. Как же мне все исправить? В ту ночь я долго думал над этим, трясясь под одеялом. Затем встал, прокрался в гостиную, открыл ящик, куда отец должен был положить свой ежедневник, достал его и пролистал до страницы со списком подарков. Найдя ее, я облизнул карандаш, написал «львиный костюм» и отправился спать. На самом деле он мне не нужен, вместо него я бы лучше выбрал книгу. Но это предложение отца, так я смогу исправить ситуацию и угодить ему. Вот почему поздней ночью я решился на подобное.
Как и ожидалось, мои старания окупились. Вернувшись из Токио, отец пошел к маме и говорил так громко, что я даже в детской слышал следующий разговор: