Александра Питкевич Samum: Защитите, мой паладин!

Глава 1

Я смотрела на них и не могла поверить в происходящее. Это все со мной? Это на самом деле?

Я не верила, не могла осознать.

И все же это происходило.

Боль в руках не позволяла забыться, не давала отрешиться от всего происходящего. Я очень старалась. Закрывала глаза, бормотала молитвы, чтобы как-то отвлечь разум, чтобы сделать вид, что меня здесь нет. Ничего не выходило.

Болели тонкие порезы на ребрах, оставленные дознавателями. Ныли суставы. Гудела голова.

У меня не было ответов на те вопросы, что задавали клирики, не было нужных слов для них. Но это не имело значения.

Меня признали виновной во всем, не объявив преступления. Просто все дело было в моей крови. В том, от чего я открещивалась всю свою жизнью. Я старалась поверить, что это меня не коснется, не заденет, но все пошло не по плану.

– И так, Ирмена, вы уверены во всех своих словах? – я медленно подняла голову, оторвавшись от созерцания сырой травы под ногами. Осень была в своих правах и на тонких нитях зеленой, еще сочной травы, лежали капли утренней, такой свежей и холодящей ноги, росы.

Клирик, что подал голос, был похож на стог сена. Такой же толстый и желтый. Я была уверена, что всему была виной несдержанность в пище. Кожа клирика была похожа на пергамент, сухой и потемневший от времени, такая же тонкая и прозрачная. За те дни, что мы провели «рядом», я успела приметить, как он потирает огромный, вздутый живот, и иногда морщится. Можно было без сомнения сказать, что толстяк изрядно маялся кишками и ему стоило бы на какое-то время уйти в пост. Ради собственного здоровья. Но никто не спрашивал меня об этом. Интересовали клириков совсем другие вещи.

– Да, я подтверждаю правдивость собственных слов, – медленно понимая, что это ничего не изменит, все же произнесла в ответ. За молчание могли наказать плетью, а я больше не хотела боли. Я ее не заслужила.

В стороне, в десяти шагах от моего позорного столба, уже складывали охапкой хворост. И я прекрасно понимала, что это все действо для меня одной. Я бы, может, почувствовала какую-то свою значимость в этот момент, если бы не знала, какой итог меня ждет.

– Но это не соответствует тому, что мы выяснили в ходе расследования, – все тем же тихим, мягким, словно пел колыбельную, голосом, проговорил клирик.

Я криво усмехнулась.

Фарс, комедия.

– Как мы установили, вы, все же, являетесь кровной родственницей прежнего короля. А это говорит о вашей виновности…

– В том, что я внебрачная его дочь, никогда не имевшая претензий и даже обращений к трону? В этом моя вина? – я откинула голову, пока затылок не коснулся столба, и громко рассмеялась. Больше не было смысла сдерживаться. Нет, плеть мне больше не грозила. Только костер. Словно какой-то деревенской ведьме самоучке, что насылала проклятия на младенцев.

Мне самой слышалась в этих звуках истерика, но я не могла остановиться. Хохот рвался из груди, распирая ребра.

– Наши источники свидетельствуют об ином, – промурлыкал клирик. И взгляд его был таким мягким, словно у родной матери. Только я больше не обманывалась подобным. Прекрасно знала, что с таким же выражением лица он без сомнения в собственной правоте, выносит смертные приговоры.

Надежда?

Нет. У меня ее больше не было. Не после нескольких недель, проведенных в подвалах.

Первые дни я все еще ждала, надеялась, что это ошибка, что меня отпустят…

– Наши люди не могут ошибаться, – проворковал председатель суда. И улыбнулся.

Все верно. Мои слова не имели значения.

Я смотрела на него, и все крутила в голове одну и ту же мысль. За что?

А, может, стоило, как говорила мать, пойти и лечь с первым встречным, родить дитя? Может, тогда бы я смогла отстраниться от родной, такой опасной теперь, крови. Будучи принятой в иной, даже не сильный род, я бы избежала этой судьбы?

Но больше это не имело значения.

Небо над моей головой вспыхнуло красным, после того, как они прибыли и дали в руки два предмета… и это решило все.

Дверь, ведущая во внутренний двор поместья, скрипнула. Звук был тихим, но мне показалось, что он перекрывает все на свете. Перекрывает громкое пение птиц, шепотки обслуги, что сновала в одежде послушников вокруг.

И все вздрогнули.

Как от удара.

**

Председатель комиссии медленно повернул голову, и его бледно-желтая кожа выглядела в этот момент настолько тонкой, что сквозь нее синими полосами просвечивали жилы на висках.

Я не знала того, кто нарушил странную, гнетущую атмосферу, но сердце тревожно замерло. В груди проснулось нежеланное, такое не нужное сейчас, чувство надежды.

Белая хламида, высокий, какой-то невероятной силы и стати, мужчина замер в шаге от двери, окинув двор колючим взглядом. Светлые, коротко стриженые волосы. Ни единого украшения на одежде, ни медальона, что говорил бы о его статусе, ни рисунка на одежде клирика.

– Кто старший? – словно это не было ясно с одного взгляда, тихо произнес мужчина. Слова подхватил ветер, разнося их по всему двору, во все углы.

– Милорд? Чем мы обязаны такой чести? – председатель комиссии медленно, опираясь на стол руками, поднялся, опрокинув кресло, в котором только что вальяжно сидел.

– По воле неба и моей семьи, – отмахнувшись, словно от мухи, обронил мужчина и только теперь посмотрел на меня. – Ирмена Лимейсая?

– Мне не был дарован титул принцессы это страны, – я не знала, откуда взялись силы ответить так, спокойно и прямо, но видно что-то все же было в этом мужчине, что не позволяло молчать. Та сила, которую я чувствовала даже своим слабым, неразвитым даром, давила на плечи, на ребра сильнее, чем веревки.

– И все же… Развязать, – не глядя ни на кого, спокойно, осознавая собственную власть, приказал вошедший клирик.

Вот только никто не осмелился двинуться с места. Все были в каком-то трансе, коротко, рвано дыша и не делая ни единого лишнего движения.

– Ваше превосходительство, – глава комиссии дернулся в сторону высокого, во всех смыслах, гостя, но запнулся о подол хламиды и всем весом рухнул на мокрую утреннюю траву.

И снова никто не пошевелился, не бросился поднимать упавшего инквизитора.

Высокий мужчина поджал губы, еще раз окинул взглядом двор и двинулся в мою сторону. В груди, словно цветок, глотнувший воды, подняла голову вера в лучшее. Из пепла, из кучи золы, в которой я больше ничего не ожидала отыскать. Из широких складок белой хламиды каким-то неуловимым движением выскользнул клинок. Тонкий, длинный, покрытый позолотой! Рыцарь Веры!

Я смотрела на тонкое, острое лезвие, и дрожала всем телом. Надежда и страх смешались воедино, не делая разницы между чувствами. Медленно, словно время между нами замерло, я подняла взгляд. И утонула. Золотые глаза, будто внутри горят сотни светильников, смотрели прямо на меня. Безо всякого выражения. Спокойно, отстраненно.

– Винсен Лимейский, Рыцарь Веры, – тихо сорвалось с губ. Это мог быть только он, никто иной. Но ему тут было не место. Как?

– Верно, – на тонких губах второго принца появилась, и тут же пропала улыбка.

В свете солнца блеснуло лезвие, рассекая мои путы. Ноги ослабели и я едва не рухнула в траву, как до этого глава моей обвинительной комиссии. Но крепкие руки подхватили, не дав мне удариться, не дав мне упасть. Одна рука скользнула под колени, другая поймала за плечи. Словно я ничего не весила, а может так оно и было, после недель заточения и дознаний, принц понес меня прочь из этого мрачного, залитого солнечным светом, места моей несостоявшейся, пока, казни.

** Я ждала, что мы вернемся в подземелья, где из удобств было несколько досок, ворох соломы да старое, драное одеяло, но я не угадала. Винсен Лимейский, Трианонский Лорд и Рыцарь Веры, понес меня вверх по лестнице, и словно точно знал расположение всех комнат, и решительно толкнул одну из дверей.

– Как ноги? – спокойно, словно меня не намеревались сжечь еще несколько мгновений назад, поинтересовался принц.

– В п-порядке, – сбиваясь, не понимая, что происходит, слыша в ушах все через грохот неуспокоившегося сердца, отозвалась я.

Принц кивнул и поставил меня на пол, не мгновение придержав за талию. Желая угадать, что последует дальше, я посмотрела в золотые глаза, и сглотнула. Я ждала, что их цвет изменится, станет более привычным, но этого не произошло. Как и до того, они сияли мягким огнем.

– Сейчас вы приведете себя в порядок и мы поговорим, – обернувшись к двери, принц поманил кого-то рукой.

Юноша с темными волосами и мрачным лицом, с длинным шрамом через всю левую сторону, тут же шагнул в комнату. Серая хламида, руки спрятанные длинными рукавами. Он не произнес ни слова, не сделала ни единого жеста, но я чувствовала, что он ждет приказа.

– Найди одежду для принцессы. И полотенце.

Короткий кивок и юноша стремительной тенью исчез. Тихо скрипнула дверь, закрываясь.

– Поговорим? – невольно я обняла себя руками, пытаясь защититься от неизвестности. Комната была большой, богато украшенной. Возможно, она даже предназначалась главе судебной комиссии, но казалось, что принцу здесь все равно недостаточно места. Хотелось отступить к стене, подальше от его пугающе-нечеловеческих глаз. Незнание собственной судьбы давило на плечи, усиливало не проходящую головную боль.

– Именно, – пройдя к дальней стене, принц толкнул неприметную дверь и удовлетворенно кивнул, сделав приглашающий жест. – Но сперва – мыться.

И я не смогла ничего возразить. Как бы мне не хотелось спрятаться, укрыться от этих глаз, я медленно подошла ближе, заглядывая в соседнюю комнату, стараясь не коснуться белого одеяния рыцаря своими лохмотьями.

В лицо пахнуло влагой и ароматом лаванды. Тело, оживая от какой-то спячки, покрылось мурашками предвкушения.

– Проходите, принцесса.

– Я не принцесса, – от одного этого обращения страх вернулся с новой силой, словно ждал где-то в одном из самых темных закоулков тела.

– То, что титул вам не был пожалован официально, не делает вас кем-то другим.

– Зачем тогда все это? – я обвела дрожащей рукой комнату и самого Винсена.

– Потому что это не делает вас и причастной к вине вашего отца. А насколько во всем этом вашего участия… предстоит определить мне. Жизнь – не лист с дерева, чтобы обращаться с ней так легко.

Это была самая длинная фраза, которую я слышала от Рыцаря, и мне даже показалось на мгновение, что ему вовсе не просто далось столько слов разом. Но прозвучали они спокойно и уверенно. И я немого выдохнула. Если этот человек так ценит жизнь, может мое дело на самом деле еще может считаться нерешенным.

– Мыться?

Винсен только кивнул, отступая с прохода.

Глава 2

Вода была горячая, словно кипяток. В первый момент я даже подумала, что не смогу опуститься, но тело, лишено возможности вымыться в течение нескольких недель, выдержало. Стоило воде сомкнуться над плечами, как из горла вырвался тихий стон удовольствия. Ссадины на ребрах запекло, мышцы на мгновение свело. А затем напряжение отступило.

Аромат, густой, насыщенный, паром вился над большой деревянной купелью, пробирался под кожу и щекотал волосы. Очень хотелось их быстрее промыть, чтобы почувствовать себя свободной от всего, что уже случилось, но я пока не могла даже пошевелиться. Руки мелко подрагивали от многодневного напряжения.

Двадцать восемь лет я провела в деревне, в небольшом поместье, подаренном когда-то матери. Ни разу не бывала при дворе и не участвовала в балах. Мои учителя рассказывали и о прежней династии и о государственном перевороте, который почти как десять лет назад свершили молодые Трианонские лорды. Я знала, что это стоило жизни моему отцу, но он был так далек от моей реальности, что это воспринималось не больше, чем часть истории. Как вполне ожидаемая и логичная судьбы в разрезе страны.