Варвара Еналь: Кусочек праздника в кармане

© Сибирская Благозвонница, состав, текст, оформление, 2014

© Агафонова Н. М. Иллюстрации, 2013

Допущено к распространению Издательским Советом Русской Православной Церкви ИС 12-213-1242

Дарья Новакова
Кусочек праздника в кармане

Татьяна в который раз попробовала повернуть ключ в замочной скважине, но дверь отказывалась признавать в ней свою и изо всех сил держала оборону. Прислонившись лбом к старенькой дерматиновой обшивке, Таня с горечью подумала, что приезжать нужно чаще, всего-то ночь на поезде. Предприняла еще одну атаку.

Дверь еле слышно вздохнула, сдалась и неохотно впустила наконец в свои скромные владения. Таня вошла. Поставила тяжелые сумки с продуктами на пол. Ничего, совсем ничего не взяли в больнице: пока ехала, маму перевели в реанимацию. Кома. Состояние критическое.

Женщина прошлась по квартире. Ну, разумеется, почти ничего не поменялось. Те же светлые обои с хаотичными желтыми мазками, композиции из засушенных цветов, привезенные, кажется, из Вильнюса лет сто назад, Танины детские рисунки на стенах. Даже чайник все тот же: советской закалки, со свистком и всегда поднятым в знак приветствия носиком. Только вот запах, запах совсем другой, незнакомый, какой-то настороженный.

Аромат одиночества с примесью ожидания и нотками лекарств… Как же она мечтала забрать маму к себе в Москву, как уговаривала! В конце концов, там у Тани имелись свои духи с одиночеством. Но мать отказывалась наотрез. Она не говорила почему, но дочь знала. Конечно же из-за отца. Тонкая струйка раздражения уже просачивалась сквозь мысли. Тридцать лет прошло, а она все ждала, не вернется ли он!

Зашла в мамину комнату. Туда же незамедлительно проследовала и тоска, накидывая по пути свою тяжелую, кружевную шаль Тане на плечи. Небольшая тахта, застеленная клетчатым пледом. На стене рисунок, еще из той жизни: почти по всей поверхности листа грубые синие штрихи карандашом – это море, а наверху, на желтой дорожке, три крошечные фигурки держатся за руки – мама, папа и Таня. Мама смеялась: все равно видно, какие мы счастливые… Тоска завязала шаль узлом, у самого сердца.

На маленьком столике у окна – мини-аптека и мини-библиотека.

Книги аккуратно сложены стопкой. Наверняка тетя Надя прибралась. Спасибо ей – разрываясь между тремя внуками, которых частенько «скидывала» на нее младшая дочь Лена, она умудрялась находить время, чтобы присмотреть за мамой. Благо, жила в квартире напротив. Это тетя Надя вызвала маме скорую и позвонила Тане. Та добиралась долго и сложно, на перекладных – поди, найди билет на шестое января!

Взгляд снова упал на книги. Самая верхняя – старенькая, потрепанная Библия с разноцветными закладками. Ну надо же! Длинный солнечный луч моментально пронизывает всю толщу памяти, почти до самого дна.

…Летний, приветливый день. Таня весело скачет по ступенькам в подъезде. Их восемь, ровно столько, сколько ей лет. Вместе с ней скачут две косички за спиной и ключ на веревке. Бабушка Таисия, увидев это, точно бы спросила: «Неужто не напрыгалась?» Нет, бабуль, не напрыгалась. Сейчас водички попью и обратно во двор, снова в резиночки. Хотя поесть бы тоже, наверное, не мешало. Живот поддакнул.

Съесть бы бабушкиного рогалика с повидлом, но, кажется, вчера последний слопала. Да и время обеда, опять супом будут кормить. Таня сморщилась. Ключ ладно входит в скважину, и дверь легко распахивается. В квартире все еще пахнет выпечкой. Бабушка тут же выходит в коридор.

– Танюшка, – слова смешиваются со слезами, – с мамой плохо, в больнице она. Аппендицит у нее, перитонит может начаться…

Бабушка говорит еще много незнакомых и непонятных слов, но Таня сразу понимает: больница – это плохо, это очень плохо. А вдруг у нее больше не будет мамы? Папы нет, еще и мамы не будет. Сразу захотелось реветь. Таня подумала, что надо спросить, где мама заразилась этой болезнью, но вместо этого у нее вырвалось:

– Ну почему?

Бабушка словно приготовила ответ заранее:

– За грехи наши. Грешим мы много, Танюша, заповеди не выполняем…

Про заповеди Таня уже слышала. Они есть в той толстой книжке, которую они с бабушкой как-то читали. Только это большой секрет, и про него никому нельзя рассказывать: ни в школе, ни маме, ни даже Ленке.

Таня проходит в комнату, садится на стул и задумывается. Слышно, как бабушка собирается в больницу. Дети кричат на улице.

Девочка исподлобья смотрит куда-то наверх: «Я не буду больше грешить. Только пусть мама выздоровеет!» Подумав, добавляет: «Ну пожалуйста!» Потом бежит на кухню:

– Бабуль, найди мне в книжке про заповеди!

Таисия Николаевна, наверное, удивляется, но виду не подает и молча уходит в комнату. Вернувшись с Библией в руках, она вручает ее Тане, на нужной странице – закладка. Не удержавшись, целует в макушку.

– Ты пообедай, – в ее глазах слезы, – я суп разогрела. Скоро вернусь.

На кухне стоит тарелка с супом и блюдце, накрытое салфеткой. Там заботливо припасенный бабушкой рогалик. Таня отодвигает борщ, откусывает рогалик и открывает книгу…

Татьяна подходит к окну. Если встать на цыпочки и заглянуть вон за тот дом, немного изогнув шею, то можно увидеть церковь с голубыми куполами. Сегодня Рождество. В храме, куда она сегодня утром заходила поставить свечку за мамино здоровье, сказали, что служба начнется в одиннадцать вечера, но кто желает исповедоваться, должен прийти к десяти. Кто желает… Когда-то Таня очень хотела, и бабушка обещала отвести. Это был бы еще один их секрет.

Не успели… Как далеко, под целой грудой ненужных вещей и лиц, оказалось зарыто ее детство. Оно стало мало, как любимое платье в горошек, и со всеми своими суждениями кажется нелепым, как ни примеривай. Вот и бабушки давно нет, и мама при смерти… «Хоть бы мама выкарабкалась!» – Таня посмотрела в сторону храма. «Ну пожалуйста!» Но стало как-то неловко просить, ничего не давая взамен.

«Я в церковь пойду, – вдруг решила она, – на службу». Совесть заерзала и как-то забеспокоилась, но Татьяна пресекла торги: «К десяти приду!»

…Первая заповедь показалась несложной. «Да не будет у тебя других богов перед лицем Моим». Таня сразу нашла ошибку: нужно-то перед «лицом». Задумалась, а знает ли она других богов. Нет, покачала головой, не знает. Ну, если только Дед Мороз немного Бог. Но Ленка говорит, что Деда Мороза не существует. Таня сомневается, конечно, ведь в прошлом году она собственными глазами видела снег под елкой и след от ботинка! Вздохнула. Ну нет, так нет…

Татьяне вспомнилось страстное увлечение йогой, которое даже привело ее в Индию. Многорукие и синетелые боги магически влекли к себе своей совершенной чуждостью. В цветах и бусах, всегда нарядные и танцующие, они не знали, что такое страдание. Но русский человек не может без страдания – давно доказанный факт, и в Индии «достоевщина» лезла из каждого уголка Таниной души. Все же хорошо, что йога в прошлом!

… Про имя Господа Таня тоже не знала. Вот написано: «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно». А, правда, какое имя у Бога? Ведь имена есть у всех… Надо у бабушки потом спросить…

Татьяна отложила книгу. Она никогда и не задумывалась, сколь часто мы преступаем эту заповедь. Как прочно вошли в нашу жизнь все эти «Слава Богу», «О Господи» и «Боже мой»! Как бездумно и привычно слетают они с наших губ, теряя свой сакральный смысл, смешиваясь с толпой всех прочих слов! Да и вообще, значит ли хоть что-то в наше время слово? Это только раньше Бог словом мог создавать мир, а человек сейчас может только разрушать.

…А вот про кумира Тане было понятно. Бабушка говорила ей точь-в-точь, как в Библии: не создавай себе кумира. Кумир (или кумирша?) у Тани – это Маша Сидорова из седьмого «Б». Ах, какая она красивая девочка! Как идут ей красный галстук и даже школьная форма! А как звонко и чисто спела она гимн, когда их принимали в октябрята! Таня уже решила, что когда вырастет, то будет непременно похожа на Машу! Она тоже будет прикреплять звездочки с портретом Ленина и петь гимн. Только вот слова надо подучить, а то все время на обложке приходится подсматривать. И одно непонятно – почему при упоминании об этом бабушка начинает злиться…

О, теперь у Татьяны был кумир позначительнее Маши Сидоровой! Работа – вот ее идол. Вот то, что занимало у нее все время и мысли, отрывало от мамы, от дома. Все эти контракты, расчеты и переговоры вошли в ее жизнь и, кажется, уже стали самой жизнью. Ведь даже дома ее сопровождали ручки, чашки и халат с корпоративной символикой. Ха, вот тебе и изображения «идола»! А ведь когда-то рабочий день заканчивался в шесть, а не в десять, а суббота и воскресенье были выходными днями… А, между прочим, день седьмой всегда предназначался Богу.

…Тут Таня даже рассмеялась. «Помни день субботний». Ну как можно забыть про субботу? Это же самый лучший день на неделе! Даже лучше воскресенья. Ну ладно, она пожала плечами, буду вспоминать про субботу еще чаще. И, кстати говоря, тут снова ошибка: седьмой день – это воскресенье, а вовсе не суббота.

Так, что дальше? Почитай отца твоего и мать твою. Это вообще проще простого! У мамы в тумбочке лежит тетрадка с папиными стихами. Ну, то есть не только с папиными, но и мамиными: на одной стороне листа папа писал маме, а на другой стороне она ему в рифму отвечала. Это они еще до свадьбы друг другу писали. Таня почитает обязательно. Потом как-нибудь…

Татьяна сжалась. Какое уж тут почтение, если она не приезжала к матери несколько лет? И никакие телефонные разговоры и денежные переводы не смогут ее оправдать… Тем более что мать наверняка не тратила ни копейки из присылаемых денег. Она рассылала их, Таня почти уверена, по детским домам и монастырям – молилась и за нее, и за отца. Отец… При мысли о нем Таня почувствовала, как старая обида, свернутая клубком где-то в глубине души, поднимает свою большую, змеиную голову.

Отец пропал, когда ей было пять лет. Просто ушел на работу, махнув им с мамой на прощанье большой, жилистой рукой, и… не вернулся домой. Его искали всем городом, по больницам и моргам, по знакомым и знакомым знакомых. Не нашли. Мать думала, что он потерял память. Таня же подозревала, что у отца просто не хватило духу объявить матери о другой женщине – она не верила, что люди пропадают просто так. Тем более что за полгода до этого Ленкин отец тоже ушел из семьи.

Наверное, папы уже нет в живых. Сейчас уже не имело значения, по какой причине он пропал. Бальзам времени затянул рану. И лишь иногда, в дождливую, ненастную погоду, она слегка ныла где-то в области сердца.

…Вот это было непонятно. Не пре-лю-бо-действуй, это как? Бабушка придет, спрошу у нее…

Татьяна глухо рассмеялась. Пожалуй, она оставит это без комментариев.

…Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего. Вроде ясно, а вроде и нет. Наверное, это про вранье. Таня виновато посмотрела наверх. Ну да, обманывать случалось. Но сейчас – она вылила суп в раковину – это последний раз, честное октябрятское…

Наверное, и это было. Татьяна копалась в памяти. Не может быть, что за всю жизнь никого не оговорила. Что ж, простите, что не вспомнила, простите, если было.

…Нет, ну вот откуда они там наверху все знают? Таня вздохнула. Да отдаст она Лене ее ластик. Не крала она, а просто посмотреть взяла…

А вот это вообще у нас в крови. Нам бы урвать на халяву, поднять то, что плохо лежит, и почему-то всегда кажется, что все кругом лежит плохо! И разве Таня считала воровством принесенную с работы пачку бумаги или ручку?

…Десятая заповедь показалась нелепой. Не желай дома, раба, осла… Глупость какая! Во-первых, рабов уже давно нет, ослов тоже, они же не в деревне живут. А дом ближнего… Ну, ближе всех ей Ленка. Но ее квартиры она точно не желает. Чего там желать-то? Мама говорит, что они едва концы с концами сводят…