Кэти Уильямс: Мое убийство

Фие и Фрэнку

Будь моя воля, я бы вас клонировала

© 2023 by Katie Williams This edition is published by arrangement with Sterling Lord Literistic, Inc. and The Van Lear Agency LLC.

© Ключарева Д., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Эвербук», Издательство «Дом историй», 2025

© Макет, верстка. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2025

1

Мне пора было собираться на вечеринку: первый выход в люди с тех пор, как меня убили. Вместо этого я ковырялась в душевом сливе, сквозь который еле проходила вода, отчего ванна изнутри покрылась мыльными разводами и хлопьями грязи. В общем, я была не одета – ни туфель, ни серег, ни трусов. Голышом сидела в ванне и, скрючившись над сточным отверстием, пыталась разогнутой проволочной вешалкой достать оттуда клок волос другой женщины.

Вешалка проскребла по стенке трубы раз, другой, но затем – успех! – воткнулась во что-то мягкое.

– Я уже в брюках! – крикнул Сайлас из-за двери.

Услышав его, я вздрогнула, и кончик вешалки выскочил из слива вместе с комком жирной слизи. Я выругалась.

– А теперь и в носках! – добавил Сайлас.

Я снова засунула вешалку в сливное отверстие. Глупо ли жалеть ванну, которая удерживает всю эту воду, пропускает ее сквозь себя? С учетом того, сколько времени в ней проводят за мытьем, бедняжка наверняка рассчитывает на чистоту.

– Завязываю галстук, – сообщил Сайлас. – Мне осталась минута. Две.

Таков Сайлас. Таков он был всегда. Когда мы опаздываем, он докладывает о каждом этапе своих сборов. Мой муж превращается в метроном, отсчитывающий предметы одежды.

– Я только выхожу из душа! – крикнула я в ответ.

Что было неправдой. Но я уже почти вытащила тот клок. Потянув вешалку на себя, я ощутила небольшое сопротивление. И вот он вышел – комок темных волос в мыльной плаценте. Размером с мышь. Я потыкала в него кончиком проволоки. Это были мои волосы.

Это были не мои волосы.

Это были ее волосы.

Стук в дверь.

Сайлас заглянул в ванную, прежде чем я успела откликнуться.

– Уиз? Ты как тут?

Раньше он так не поступал – не вламывался ко мне. Но я решила, что не буду заострять на этом внимание – по крайней мере сейчас, хотя бы сегодня, потому что знала, как он тревожится, всегда тревожится. И Сайлас обращался со мной бережно – очень бережно, словно я наполненный до краев стакан воды, который ему приходится носить из комнаты в комнату, разыскивая того, кто попросил попить. Но бывало иначе, когда тревога напрочь лишала его этой бережности, делала беспардонным – вот как сейчас с дверью.

Сайлас открыл дверь пошире. Он не сразу заметил, что я сижу в ванне перед комком мокрых волос.

– Фу.

Что тут еще скажешь.

– Это не мои волосы, – сообщила я ему.

Они правда были не мои. Сразу после возвращения из больницы я отправилась к парикмахерше и попросила ее укоротить мне волосы до подбородка. Женщина избавляется от длинных волос в знак серьезной жизненной перемены. Клише? Само собой. Но я решилась на это по другой причине. Я решилась на стрижку, потому что мне нравится, когда ветер холодит шею.

– И не мои. – Сайлас провел рукой по голове и широко улыбнулся.

Когда-то давно волосы у Сайласа были до плеч, забивали сток в душе, падали мне на лицо во время секса. Теперь же он стригся коротко, и под определенным углом в определенном свете было видно, как поблескивает его макушка.

– Это ее волосы, – сказала я. – Твоей первой жены. Ну и дикаркой же она была! У нее хоть расческа-то имелась?

Сайлас натянуто улыбнулся. Я знала, что ему не нравятся эти шуточки про «первую жену», но удержаться не смогла. Научусь сдерживаться, как только разберусь с самой собой.

– Окей, – сказал Сайлас. – Смешно. Но, может, все-таки?..

– Знаю-знаю, сейчас оденусь.

Сайлас отвел взгляд, а я осознала, что все еще обнажена. С тех пор как комиссия вернула меня к жизни, я стала стесняться своего тела, хотя прежде никогда не стеснялась – даже во время беременности. Теперь меня смущало не то, как оно выглядит, на что способно или что в себе содержит, а то, чем оно является, сам факт его существования. Мягкая плоть мочек, узелок пупка, спиралевидные узоры на кончиках пальцев – все это я чувствовала. Я была в своем теле. Я была своим телом. Была жива. Я бурлила и кипела в самой себе, будто меня залили в тело до самых краев. Я встала, и с меня слетели последние капельки воды.

– Просто у Тревиса пунктик насчет вечеринок, – пояснил Сайлас.

Тревис, его коллега, – виновник сегодняшнего праздника. Круглая дата. Тридцать? Сорок? Точное число вылетело из головы.

– Он считает, что все должны приходить к назначенному времени, как на работу.

– Ну-у, – протянула я, подразумевая: «Ведь это и есть работа?»

Сайлас подал руку, помогая мне выбраться из ванны.

– Эй. – Он притянул к себе мою кисть, словно хотел ее поцеловать. – Мы можем переиграть.

– Не можем.

– Можем остаться дома, посмотрим кино. Закажем пиццу. Или что-то вроде того.

– То есть займемся тем же, чем занимались каждый вечер после моего убийства?

Сайлас скривился. «Мое убийство» – его бесит, когда я произношу эти слова.

– Я просто говорю, что, если вечеринка – это слишком… – начал он.

– Не слишком.

– Если, по-твоему, рановато…

– Не делай из мухи слона. Это же просто вечеринка.

Он наклонился и осторожно меня поцеловал. Я ответила на его поцелуй – неожиданно для Сайласа долго и страстно. Ощущение было знакомым: слегка обветренные губы, за ними – ряд твердых зубов.

Я отстранилась.

– Я хочу на вечеринку.

– Я тебе верю, – сказал Сайлас, обалделый после поцелуя.

Экран вспыхнул.

– Няня пришла.

Сайлас спустился к Прити – после нее в банке с сырным соусом всегда оставались крошки от чипсов, и она тайком фотографировала меня и отправляла снимки своим друзьям, – а я принялась одеваться. Достала пару чулок, распутала их. Мне правда хотелось сходить на вечеринку – тут я не солгала. Да, не так давно меня убили, но я снова жива. Мне хотелось выжимать жизнь досуха, до последней капельки. Съедать свою порцию с горкой, соскребая еду со дна. Чувствовать, как ветер холодит шею. Смеяться, трахаться и прочищать сток в ванне. Натягивать вот эти самые чулки на эти самые ноги.

Черт. Ноготь проткнул чулок, пошла стрелка. Смотав чулки в клубок, я бросила их малышке, сидевшей в детском шезлонге у моих ног. Нова, посасывая большой палец на ноге, потянула чулки в рот. Я отыскала в шкафу брюки, надела их, подпоясалась ремнем. И тут заметила на дне шкафа ее – зеленую холщовую сумку, с которой когда-то ходила в спортзал. Сумка была плотно набита и застегнута.

За спиной у меня пискнула Нова. Чулок уже был у нее во рту. Меня пронзило стыдом, как электрическим разрядом. Чулки: опасность удушения. И я сама ей их дала. Надо быть сознательнее, внимательнее, осторожнее.

– Прости, пухляш. Это я у тебя заберу.

Я вытащила малышку из шезлонга и вынула у нее изо рта чулки, влажные от ее слюны. Она так выросла, стала такой крупной девочкой, очаровательным пухляшом – одной рукой уже не удержишь. Девять месяцев. Она провела снаружи столько же времени, сколько внутри меня. (Не меня.) Лишившись чулок, Нова принялась выгибаться в моих руках. И вдруг завопила во всю глотку, словно только это и приносило ей радость в жизни.

До того, как меня убили, Нова столько не плакала – вообще не плакала. Она издавала множество других звуков: лепетала, чавкала, пукала и причмокивала, – и вид ее блестящих десен ошарашивал, выглядели они как то, что не следует никому показывать, эдакий влажный розовый секрет. Да, конечно, иногда Нова хныкала, чаще всего во сне – наверное, ей снилось что-то тревожащее, – и ее крошечная мордашка сморщивалась, как мятая тряпица. Но она не плакала. Младенцы плачут, говорили все. Вот только Нова не плакала. До тех пор, пока я не исчезла из ее жизни, а потом не объявилась снова спустя несколько месяцев, будто сыграла с ней в самые жуткие прятки на свете. Теперь, стоило мне взять ее на руки, она начинала плакать, просто заходилась ревом.

Сайлас вернулся и вскинул брови при виде вопящего младенца. Меня снова пронзило разрядом стыда, на сей раз более мощным: я забыла закрыть дверцу шкафа, на дне которого лежала зеленая холщовая сумка, и если Сайлас сейчас бросит взгляд мне за плечо, то увидит… Я попятилась и, лягнув дверцу, захлопнула ее.

– Давай-ка ее сюда. – Сайлас шагнул ко мне и протянул руки. – А сама рубашку надень.

– А я-то собиралась так и пойти.

– Вот Тревис обрадуется. – Сайлас вытянул руки. – Давай ее мне.

Сайлас – замечательный мужчина, с этим согласны все. У него ясная голова, он крепко стоит на ногах. Но малышку я ему не отдала. Напротив, обняла ее покрепче. Заключенная в объятия самого ненавистного ей человека, то бишь меня, она завопила еще отчаяннее. Я уткнулась лицом ей в макушку – слава богу, кости черепа наконец-то срослись. Когда Нова только родилась, я боялась, что проткну ей родничок пальцем, как мальчик из детской считалочки проткнул пирог со сливами^[1]. Опасалась, что нечаянно сдавлю ей грудную клетку и та раскрошится, как упавший винный бокал. Эти страхи уже давно отступили, поскольку я осознала, что существует масса других способов навредить ей – что я непременно и сделаю.

– Все хорошо, – сказала я малышке. – Все хорошо, пухляш. Тише. – Сайласу: – От меня, наверное, до сих пор больницей пахнет. Вот она и плачет. Младенцы и собаки способны чуять то, чего не чуем мы, так ведь?

– Собаки и пчелы, – поправил Сайлас. – Страх.

– Страх собак и пчел?

– Нет, собаки и пчелы способны чуять страх.

– Значит, младенцы способны чуять дух больницы.

– Ну, полагаю, все они там бывали.

Сайлас старательно держал лицо, но я все равно догадалась, что он подумал: я провела дома три месяца – каким бы духом больницы я ни была пропитана, он уже давно выветрился.

Сайлас нахмурился.

– Уиз…

– Все нормально, – перебила я его. – То, что она плачет, – нормально. Правда. – Я усадила малышку обратно в шезлонг, где она тут же притихла. – Смотри. Она успокоилась.

– Ты уверена, что не хочешь?..

– Мы идем на вечеринку. – Я надела блузку и решительно принялась застегивать пуговицы, чтобы Сайлас понял, насколько серьезно я настроена. – Отнеси малышку к Прити. Я спущусь через минуту.

Когда Сайлас зашагал вниз по лестнице, я метнулась обратно к шкафу. Сумка лежала на своем месте. Да и куда ж ей деться? Я расстегнула молнию на пару дюймов – внутри виднелась форма для спортзала. Под одеждой были спрятаны мой паспорт, карточка социального страхования и еще несколько предметов первой необходимости, а также браслет, который папа подарил мне на восьмой день рождения, и конверт с остатками засушенной пуповины Новы.