Участковый вошёл в палату, из которой доносились душераздирающие вопли. Го Чанчэн, вздрогнув, привстал на цыпочки и выглянул из-за спины Чу Шучжи. Мужчина лет сорока на вид корчился в судорогах на больничной койке, врачи и медсёстры пытались его удержать, а рядом горько плакала женщина – по всей видимости, родственница.

Пациент мёртвой хваткой вцепился в руку одного из докторов и взвыл:

– Ноги! Мои ноги! Они сломаны… А-а-а!

– Ноги? – удивился Чу Шучжи и повернулся к сяо Вану. – Вы ведь говорили про отравление?

– Так и есть, с ногами у него полный порядок, – отозвался участковый, – даже синяков нет. Врачи сделали рентген: никаких повреждений. Загадка.

Чу Шучжи подошёл к койке, жестом попросил медсестру посторониться и склонился над пациентом. Приподняв мужчине веки, он некоторое время пристально изучал его зрачки, затем осмотрел уши, пробормотал что-то себе под нос, сжал кулак и надавил больному на солнечное сплетение. Тот сразу затих.

– Больше не болит? – спросил Чу Шучжи.

Мужчина, облегчённо вздохнув, устремил благодарный взгляд на своего спасителя и кивнул. Врачи и медсёстры с подозрением уставились на полицейского, точно на колдуна. Когда тот разжал кулак, пациент вновь заорал и скорчился от боли, но Чу Шучжи безразлично отвернулся и, щёлкнув пальцами, обратился к Го Чанчэну:

– Мы здесь закончили, поехали. Надо ещё написать отчёт.

На растерянном лице его напарника застыли немые вопросы: «В смысле закончили? Что это было вообще?»

Шэнь Вэй провёл последнюю на сегодня пару, собрал вещи и, когда все студенты покинули аудиторию, направился в своё пристанище в мире людей, то и дело поглядывая на экран телефона. Профессор пользовался мобильным в трёх случаях: звонил, писал сообщения и узнавал время. Всеобщего увлечения электронными устройствами он не разделял и по старинке отдавал предпочтение письмам. Телефонные звонки, где каждая минута стоила денег, вызывали у профессора неприятное чувство, будто за ним кто-то пристально следит. С письмами всё было иначе. Если дело срочное, всегда можно было оставить короткую записку, а когда спешка не требовалась, спокойно и обстоятельно изложить на бумаге все свои мысли. Шэнь Вэй испытывал приятное волнение, вскрывая конверт, особенно от дорогого сердцу отправителя. За каждым написанным от руки словом, каждой чёрточкой он видел частицу души – настоящую ценность, которую хотелось сберечь на века. К сожалению, Чжао Юньлань никогда не писал писем и даже при получении посылок в графе «Подпись» из лени рисовал кружок.

Профессор до сих пор хранил в телефоне все его сообщения до единого, но с тех пор, как они вернулись из поездки в горы, Чжао Юньлань больше не выходил на связь. Он наверняка злился из-за обмана, и его можно было понять: кто бы стал по доброй воле водить дружбу с Палачом, от которого одни несчастья?

«Что ж, пожалуй, это к лучшему», – промелькнуло в голове у Шэнь Вэя. В этом мире смертному отведено лишь несколько жалких десятилетий – мгновение по меркам вечности. Жизнь, подобно масляной лампе, потухнет, и прошлое перестанет иметь значение. Чжао Юньлань забудет его и этот постыдный эпизод.

Профессор отворил дверь комнаты, в которой почти не бывал, и загорелся свет. Внутри не было ни кровати, ни стола, ни кресла, зато по всем стенам были развешаны картины в рамках. На всех них был один и тот же человек: в профиль, анфас, со спины… Наряды менялись в зависимости от эпохи, но лицо оставалось неизменным вплоть до мельчайших черт в изгибе бровей и выражении глаз. Со временем картины уступили место фотографиям сначала юноши, потом взрослого мужчины… На одних он улыбался, на других хмурился, на третьих весело обсуждал что-то с друзьями. В коллекции даже хранился снимок с котом на голове… Везде был изображён Чжао Юньлань.

«Пусть только я знаю и помню, – думал Шэнь Вэй. – Однажды я тоже исчезну, и никто этого не заметит». Ведь само его существование было ошибкой. Единственное, что он мог себе позволить, – украдкой наблюдать за Чжао Юньланем. Иногда под покровом ночи Шэнь Вэй пробирался к нему в квартиру. Обычно он вёл себя очень осторожно, боясь потревожить чуткий сон хозяина и разоблачить себя, но в последнее время тот частенько возвращался домой навеселе после застолья, и Шэнь Вэй решался подойти к нему чуть ближе обычного.

Он отчаянно старался защитить Чжао Юньланя и всегда держал дистанцию… Да как они только посмели?!

По лицу профессора пробежала мрачная тень, и он растворился в густом чёрном тумане.

Палач вихрем пронёсся к Жёлтому источнику, переполошив всех обитателей преисподней. У моста Найхэ^[2] его встретил паньгуань в сопровождении Чёрного и Белого духов^[3] и сонма призрачных стражей.

– Не ожидали, что господин почтит нас своим присутствием…

– Клин гор и рек явился миру, и теперь он в моих руках. Кисть добродетели тоже не заставит себя долго ждать, – объявил Палач, не поднимая глаз.

Судья уловил недовольство в его голосе и заискивающе улыбнулся:

– Разумеется, с методами господина…

– Я пришёл напомнить, что являюсь хранителем Великой печати. – Он бросил на судью холодный взгляд. – Верите вы мне или нет, я сделаю всё, что должен, для её защиты и заполучу все четыре артефакта. Если я решу нарушить клятву, меня не остановит ни пробуждение Владыки Куньлуня, ни воскрешение древних богов, так что прекратите плести свои гнусные интриги и действовать мне на нервы.

Паньгуань низко склонил голову:

– Право, господин, вышло недоразумение. Глава приказа давно просил предоставить ему копию Книги жизни и смерти. Мы всего лишь выполнили его просьбу и ни в коем случае не преследовали цели раскрыть вашу личность в мире людей. Мы глубоко сожалеем…

– Уж надеюсь, – усмехнулся Палач. – Впредь ведите себя осмотрительнее. Разрешите откланяться.

Едва он исчез в облаке чёрного тумана, звенящее напряжение в воздухе рассеялось. Призрачные стражи вздохнули с облегчением, судья вытер со лба холодный пот рукавом и заметил вышедшего из толпы Посланника тьмы.

– Господин, Палач прав, – шёпотом сказал тот. – Он является хранителем Великой печати и пока поровну делит артефакты с Демоном хаоса. Даже если мы пробудим душу Владыки Куньлуня, теперь он простой смертный и ничего не сможет противопоставить Палачу. Думаю, лучше смириться и довериться…

– Тебе известно, какую цену должен заплатить хранитель за восстановление разрушенной Печати? – так же тихо перебил его паньгуань. – Даже древнейшим божествам пришлось положить на алтарь свою жизнь, что уж говорить о полубоге. После сотен лет бесчисленных испытаний он едва сумел отринуть демоническую сущность и получить иное воплощение. Неужели ты всерьёз веришь, что он вот так просто пожертвует собой ради всеобщего блага?

Посланник тьмы вздрогнул и снова заметно занервничал.

– Отвязать колокольчик с шеи тигра должен тот, кто его привязал. Дух гор лично сделал Палача хранителем Великой печати. Теперь у нас нет иного выхода: мы должны пробудить Духа гор.

– Но Владыка Куньлунь перерождается уже тысячи лет и сейчас обитает в смертном теле, его божественная сущность почти утрачена…

– Почти. – Судья поднял глаза. – Ты когда-нибудь слышал о Небесном оке?

Глава III

– По результатам предварительного расследования надо составить типовой отчёт. Я печатаю медленно, так что этим займёшься ты. – Чу Шучжи налил себе чашку чая и удобно расположился в кресле. – Я продиктую.

Го Чанчэн с сосредоточенным видом выпрямился перед компьютером. Все сотрудники дневной смены давно разошлись по домам, оставив погрузившееся в темноту управление блуждающим духам, и только в кабинете следственного отдела горел свет. Вскоре раздался стук в дверь. Чу Шучжи сказал: «Войдите», и влетел большой поднос с ужином из пяти блюд, двумя большими чашками риса и столовыми приборами для двоих. Бесшумно паря над полом, безголовый дух аккуратно поставил еду на стол, затем достал упаковку кошачьего корма и наполнил миску Дацина.

– Благодарю, – с важным видом кивнул кот. – Налей мне ещё жирненького молока.

К уникальной атмосфере, царившей в доме номер четыре по улице Гуанмин, Го Чанчэн уже привык. Не настолько велика оказалась разница между человеком и нечистью, как казалось поначалу. Некоторые духи проявляли доброту к смертным, как, например, этот безголовый товарищ, который всякий раз приносил горячий ужин коллегам, засидевшимся в офисе допоздна. Подобная бескорыстная забота грела Го Чанчэну душу, особенно после того, как он накануне потратил на почте почти все деньги и в кармане осталась одинокая двадцатка.

– Оформление посмотришь потом в предыдущих отчётах, пока записывай так, – велел Чу Шучжи, приступая к трапезе. – Никакого отравления не было, на мужчину наложил проклятие мстительный дух. Сильная боль в нижних конечностях, скорее всего, указывает на причину смерти самого духа. На момент осмотра область межбровья жертвы уже почернела, под веками тянулась неглубокая линия кармы, за ухом проглядывалась серая печать добродетели. Мужчина с большой вероятностью не связан со злоумышленником напрямую и не заслужил сурового наказания, в отличие от самого духа, который, по предварительной оценке, виновен в тяжком преступлении…

Го Чанчэн окончательно потерял нить рассуждений, и его пальцы застыли на клавиатуре. Заметив это, Чу Шучжи вздохнул:

– Что именно тебе непонятно?

– Что такое линия кармы?

Дацин поднял голову от миски с молоком, демонстрируя коллегам белую бороду на чёрной морде, и возмущённо заголосил:

– Да что такое с Чжао Юньланем?! Целыми днями шатается не пойми где и пьянствует! Он вообще работать собирается?! Даже новичка обучить не удосужился! Почему этот парень до сих пор ни шиша не знает?!

Чу Шучжи не мог позволить коту прилюдно поносить босса, поэтому устало пояснил:

– Начальник Чжао в последнее время активно занимается переездом управления. Если ему удастся уладить все вопросы, в следующем году у нас будет новый офис с большим садом. А ты получишь домик на дереве с видом на птичьи гнёзда.

Подобная перспектива Дацина вполне устраивала. Весь его гнев вмиг улетучился, и после коротких раздумий он решил снизойти до прощения хозяина и сам восполнил пробелы в знаниях Го Чанчэна:

– Линия кармы отражает связь причины и следствия. Предположим, ты идёшь по улице, внезапно выбегает бандит и ни с того ни с сего тебя убивает. Это пример несчастного случая, который не оставляет отметин. Но если он пырнёт тебя ножом, потому что ты встал у него на пути, тогда это уже можно считать кармой, пусть и с большой натяжкой. Линия в таком случае будет очень тонкой, её получится стереть лёгким движением руки. Третий вариант: он убивает тебя в приступе ярости, потому что с тобой ему изменила жена, – от такой отметины уже легко не избавишься. Впрочем, она тоже будет не слишком приметной, потому что наказание несоразмерно поступку. А вот если…

Трёхкратная жертва гипотетического убийцы не выдержала и закончила предложение самостоятельно:

– А если мы с ним заклятые враги, у которых давние счёты, то останется глубокий след, верно?

Кот кивнул:

– А ты не безнадёжен.

– Тогда что такое печать добродетели?

На этот раз с лекцией выступил Чу Шучжи:

– Любой поступок оставляет на человеке след. Даже если он убил кого-то тайно и об этом никто не знает, за ухом у него всё равно появится чёрная отметина – в старину её называли «утратой добродетели». Разумеется, обычные люди, которые не занимаются духовными практиками, подобных знаков не замечают.

Он бросил взгляд на Го Чанчэна, за ухом которого мягким светом лучилась белая печать.

Тот задумчиво спросил:

– Она похожа на отпечаток пальца?

– Так ты её видел? – удивился Чу Шучжи.

Го Чанчэн рассказал о вчерашнем происшествии на дороге. Дацин, дослушав, усмехнулся:

– Раз даже ты её разглядел, значит, стервец уже на волосок от кары Небес.