– Давайте сперва сами наведаемся в тот дом. Если вы сказали правду, я позвоню этим нацистам.

– Дом находится в американском секторе.

Мужчина усмехнулся:

– Мы всегда готовы при необходимости протянуть союзникам руку помощи. Подождите здесь немного, нужно все организовать. Я заметил у вас фотоаппарат. Вы делали снимки на месте преступления?

– Что? Нет, не делал.

– Хорошо. Можете забрать личные вещи.

Офицер вызвал небольшой взвод, и весь он набился в два грузовика: четверо солдат в полном боевом снаряжении, двое военных полицейских, сонный военный врач, которого словно только что подняли с постели, и журналист в сером плаще, вооруженный немецким фотоаппаратом «Лейка» и вспышкой. Помимо офицера, который меня допрашивал, никто больше не говорил ни по-немецки, ни по-английски, и всю дорогу мужчины болтали между собой на русском, не обращая на меня внимания.

Мы пересекли Александерплац и вскоре оказались в американском секторе. Улицы пустовали, с востока дул холодный ветер, от реки поднимались клубы пара.

После того как мы подъехали к зданию и выгрузились, офицер постучал в дверь, которую почти сразу отворила длинноволосая миниатюрная брюнетка. При виде советской военной формы у нее задрожали губы. Офицер без разрешения вошел в дом. Я последовал за ним.

Труп девушки исчез.

– Где она? – спросил меня офицер.

– Была прямо здесь. – Я указал на пол.

Он повернулся к брюнетке:

– Этот мужчина утверждает, что около получаса назад нашел здесь тело девушки. Вам об этом что-нибудь известно?

Внезапно из глаз женщины хлынули слезы. Несколько мгновений она молча рыдала, не всхлипывая и не вытираясь. Офицер протянул ей носовой платок. Промокнув глаза и нос, женщина попыталась его вернуть.

– Оставьте себе. Как вас зовут?

– Мария Экхарт. Я не понимаю, о чем говорит этот мужчина. Я вернулась домой пятнадцать минут назад. Должно быть, произошла какая-то ошибка.

– Тело было прямо тут, – повторил я. – Тело девушки. С короткими светлыми волосами. Совершенно голой. Спросите свою дочь, она ее тоже видела.

В тот же миг из темноты появилась Лиза. Она сжала руку матери и спряталась у нее за спиной. Затем робко выглянула.

– Это тот дядя, который дал мне шоколадку, – пропищала она, указывая на меня пальцем. – Джейкоб.

– Дверь была открыта, фрау Экхарт, поэтому я взял на себя смелость войти. Меня зовут Джейкоб Хубер, я – американский журналист.

– Американец?

– Да.

– Я точно заперла дверь перед уходом, как делаю всегда.

– Ну, она была открыта. Возможно, ее взломали до моего появления.

– Если вы настаиваете…

Я улыбнулся Лизе, но та не ответила тем же.

– Ты помнишь тетю, которая спала здесь, в коридоре?

Лиза посмотрела на мать, затем прикусила верхнюю губу и покачала головой:

– Не помню.

– Но ведь ты мне говорила, что спустилась и увидела, как она тут спит. Совсем не помнишь?

Вдруг девочка резко развернулась и побежала вверх по лестнице.

– Что вы вообще забыли в моем доме? – требовательно спросила Экхарт.

– Долгая история. Я ничего не трогал, а лишь переговорил с Лизой минуту-две.

– Итак, фрау Экхарт, вы вернулись домой пятнадцать минут назад, – вмешался офицер.

– Может, двадцать, не знаю.

– И не заметили ничего подозрительного?

– Не заметила.

– Вы говорите правду? Если нет, то вас ждут неприятности.

– Конечно я говорю правду! Представить не могу, что этот мужчина делал в моем доме, но я определенно не видела никаких трупов, когда вернулась. Лиза рассказала мне, что к ней поднялся какой-то дядя и дал шоколадку. Я решила, что она все выдумала, пока не увидела обертку.

– Шоколадку? Какой категории у вас продовольственная карточка?

Она помешкала и в конце концов нехотя ответила:

– Пятой.

– Почему так?

– Потому что мой муж служил в СС. Я вдова.

– В войсках или в отрядах «Мертвая голова»?^[4]

– В войсках. Был танкистом.

– Звание?

– Оберштурмфюрер.

– Где он служил? На Восточном фронте?

– Нет, на Западном. Во Франции и Бельгии.

– Вы хоть представляете, что подобные ему творили в моей стране?

Женщина промолчала. Офицер отвернулся от нее и заговорил с полицейскими.

Я вышел на улицу и закурил сигарету, прикрывая ее от моросящего дождя ладонью. В дверях соседних домов стояли люди, в основном женщины, опасливо поглядывая на два грузовика, припаркованные у здания. Один из солдат что-то крикнул зевакам, и те мгновенно попрятались. Парень отпустил шутку, рассмешившую его товарищей.

Когда я вернулся, Экхарт спросила меня, понизив голос:

– Если вы американец, то зачем привели сюда их?

– Я пересек границу между секторами, пытаясь найти телефон, чтобы позвонить в полицию, и меня задержали. Послушайте, в коридоре было тело девушки. Ее избили и, вероятно, задушили. Я…

– Эй, вы! Американец!

Я повернулся на голос, и меня на мгновение ослепила вспышка фотоаппарата в руках русского журналиста.

– Какого черта?! – возмутился я, однако мужчина лишь ухмыльнулся и вышел на улицу.

Я последовал за ним.

Моросящий дождик уже превратился в ливень, и солдаты облачились в длинные плащи пшеничного цвета. Теперь мужчины расслабились, их автоматы висели на плечах, вместо того чтобы угрожающе целиться в людей.

– Зачем вы велели меня сфотографировать? – требовательно спросил я у офицера.

Он сделал вид, что не услышал вопроса, и заявил:

– Вы мне солгали.

Его голос звучал менее дружелюбно, чем прежде.

– Я не лгал.

– Здесь нет никакого трупа, а ребенок не подтвердил ваш рассказ.

– Девочка напугана. Но все равно завтра я заявлю о случившемся в полицию.

– Почему?

– Потому что я доверяю своим глазам. Здесь была убитая девушка.

– Ах, точно: некий пьянчуга написал пальцем адрес на окне. Ну да. А теперь почему бы вам не рассказать, что в действительности вы делали в нашем секторе?

– Искал телефон.

– Как я уже заметил, неподалеку расположен отель «Меркурий». Несомненно, там на стойке регистрации есть телефон.

– Я не знал об отеле.

– Возможно, та девушка просто спала. А потом проснулась и ушла.

– Исключено. Она была мертва.

Офицер курил причудливую на вид сигарету, у которой картонный фильтр почти в два раза превышал длину куцей трубочки табака.

– Интересный вы человек, – сказал он, бросая окурок на тротуар. – У меня есть предчувствие, что совсем скоро мы увидимся вновь. Если вам понадобится помощь, какая бы то ни было, смело обращайтесь ко мне. Я – майор Бойко Тищенко. Запомните. Мое имя открывает множество дверей в этом городе. Доброй ночи.

Военные забрались обратно в свои грузовики и уехали. Я выкурил вторую сигарету, обдумывая события вечера. Вернувшись в дом, наткнулся на сердитый взгляд.

– Так зачем вы привели сюда русских? – накинулась на меня фрау Экхарт. – Это американский сектор!

– Простите. Они захотели увидеть тело.

– Не было никакого тела!

– Кто-то его убрал до вашего возвращения. Лиза тоже видела. Спросите ее вновь.

– Вы слышали ее ответ. Она не умеет врать.

– Девочка, верно, напугана. Спросите завтра, и она скажет вам правду.

Я предложил женщине сигарету, и Экхарт чуть остыла.

– Давайте выйдем из дома. Дочка, наверное, уже заснула.

Теперь, когда исчезли солдаты, грузовики и любопытные соседи, улица выглядела пугающе покинутой.

– Что за продовольственные карточки, о которых вы говорили? – поинтересовался я.

– Есть пять категорий. По пятой положена лишь тысяча калорий в день на человека. Никаких яиц, мяса, масла и сахара. Такие карточки называются «голодными».

– Вам определили худшую категорию, потому что ваш муж служил в СС?

– Да. Вы здесь давно?

– Около трех недель.

– В прошлом году, сразу после войны, нам велели заполнить анкету с более чем сотней вопросов.

– Вы были нацисткой?

– Что? Я состояла в партии, если вам это интересно. Работала в юридической конторе. Все состояли в партии. В то время это было само собой разумеющимся.

– Само собой разумеющимся? Партию возглавлял Адольф Гитлер, фрау Экхарт. Вас это не беспокоило?

Она не ответила. Светло-зеленые глаза казались почти прозрачными.

– Как вы теперь выживаете?

Экхарт пожала плечами:

– Если вам нечего обменять на черном рынке или если вы не работаете на них, то приходится голодать. Мне повезло отыскать жилье, где не нужно платить за аренду.

– Как так вышло?

– Хозяйка, фрау Леманн, переехала в Магдебург. Мы жили в округе Целендорф, а в марте всех без предупреждения выставили вон. Вдова военного и ее пятилетняя дочь оказались на улице. Как вы думаете, это справедливо?

– Не знаю.

– Не знаете?

– У вас есть родители, родственники?

– Родители погибли год назад, когда в дом попала бомба. У меня есть сестра в Вюртемберге, во французской зоне, но ее семья едва сводит концы с концами. Даже не знаю, как мы переживем эту зиму без угля.

Порывшись в сумке, я протянул ей запасную пачку сигарет. Фрау уставилась на мой подарок.

– За что?

– Просто так. Пожалуйста, возьмите.

Она наконец приняла пачку и положила ее в карман.

– Доброй ночи, фрау Экхарт. И простите за беспокойство.

– Доброй ночи.

Я успел сделать всего пару шагов, когда она меня окликнула, заставив повернуться.

– Да?

– Вы назвались журналистом. Вам известно, сколько некогда составлял размер штрафа за изнасилование немки?

– Штрафа? В каком смысле?

– Да, изнасилование каралось лишь штрафом, если только не было отягчающих обстоятельств.

– Я не знал.

– Штрафом в шестьдесят восемь долларов. Месячная зарплата джи-ай^[5], как мне сказали. Спокойной ночи. И благодарю за сигареты.

2

Ранним утром меня разбудил громкий стук в дверь. Я выбрался из постели, накинул поверх пижамы пальто и взялся за ручку – она казалась липкой и холодной, как и все, к чему я прикасался в этом городе.

Вошел капитан Боб Гарднер и положил на столик в кухоньке объемистый бумажный пакет. Капитан со школьной скамьи приятельствовал с моим редактором в Чикаго, который попросил помочь мне с журналистским удостоверением и ввести в курс дел.

– Доброе утро, – поздоровался я, взглянув на часы: они показывали без двадцати девять.

– Вообще-то, не такое уж и доброе, – буркнул Гарднер, выуживая из пакета газету. – Прочтите-ка, а я сварганю завтрак. – Он постучал пальцем по одной из заметок. – Кстати, в следующий раз не забудьте улыбнуться в камеру.

Пока мой гость возился на кухне, я открыл окно и, присев на край кровати, прочитал статью из «Немецкой народной газеты», которая издавалась в советском секторе и служила официальным рупором поддерживаемой СССР Социалистической единой партии Германии.

– Насколько все плохо? – поинтересовался я, закуривая предпоследнюю сигарету в пачке.

– Довольно плохо, – ответил Гарднер, разливая в кружки кофе из термоса. – А теперь давайте перекусим.

Я выпил кофе и докурил сигарету, после чего мы молча жевали под аккомпанемент скрежета баков, которые мусорщики тащили по улице.