Татьяна думала о сестре. Куда ни кинь – мрак. Маленькие дети, муж беспомощный инвалид, у Анны ни специальности, ни образования. Да и были бы – на кого она оставит семью? На Луизу Ивановну? Ей, Татьяне, давно пора уезжать. Согласится ли Аня отдать в Донецк Дашеньку? На время, может быть, и согласится. Но это не выход. А где выход? В семье сестры Василия пять лет умирала свекровь Татьяны. За парализованной старушкой ухаживали трое взрослых людей, и их жизнь походила на кошмар: стоны, невыветриваемый запах испражнений и лекарств, угрызения совести – как избавления ждали смерти человека, которого прежде любили, который всех выходил, вынянчил и на ноги поставил. Луиза Ивановна, со слов врачей, сказала, что Юра уже никогда не будет таким, как прежде. Аня в это не верит. Она верит в чудо. Чудо можно прождать всю жизнь. А пока нужно покупать хлеб, одежду детям, платить ежемесячно немалый взнос за квартиру. Зарплаты Татьяны, Василия, маминой пенсии едва хватает, чтобы жить самим. И это еще с учетом того, что прежде Анна обувала и одевала их в заграничные вещи. Чем они смогут помочь ей? Овощами с огорода? Наверное, все-таки лучше Анне продать квартиру и переехать в Донецк. Там они будут все вместе. Вместе легче.

Глава 16

Анна рассказала Вере о том, что ее ограбили. Теперь единственная надежда на счет во Внешторгбанке. Не поможет ли Сергей вызволить деньги? Сергей мог, у него были связи, и Вера завела об этом разговор, как только они приехали домой.

– Мне нужно подумать, – ответил Сергей.

– Сереженька, о чем тут думать? У них положение катастрофическое. Пособия Юре и на детей еще не оформлены, а пенсии Луизы Ивановны не хватает даже на квартплату.

– Можно догадаться по тому гастрономическому разгулу, который мы наблюдали. На это уплыли наши скудные сбережения? И вряд ли вернутся? Ты как договорилась с Анной?

– О чем я могла договариваться с человеком в таком состоянии?

– На мой взгляд, у нее совершенно нормальное состояние. Кстати, когда Юра разбился, она и бровью не повела. Мы все бегали как ошпаренные, а она свысока посматривала.

– Ты ошибаешься.

– Может быть, не важно. Меня не волнует Анна, меня волнуешь ты.

– Почему? – напряглась Вера.

– Потому что ты три месяца работаешь у них нянькой, домработницей, таскаешь им деньги, стираешь загаженные штаны. В кого ты превратилась? У тебя нет своей семьи?

Анна Рудольфовна с ним разговаривала, поняла Вера. Сейчас начнутся упреки другого рода. Но Сергей говорил только об участии жены в делах Самойловых:

– Ты просто не понимаешь, что тебя используют. Анна устроилась очень выгодно: свекровь, сестра, подруга – целый штат прислуги. Ты знаешь, сколько бы стоило нанять вас за зарплату? Ты видела, сколько барахла привезли Самойловы из Перу? Видела, когда мы встречали их в Шереметьеве? Нам и не снилось. Счета в банке у нас тоже, кстати, нет.

– Зато у нас есть импортный автомобиль и отремонтированные дача и квартира. Сережа, мы не о том говорим. Ты можешь помочь им вызволить деньги, и это надо сделать.

– Совершенно не уверен. Более того – я не стану этого делать.

– Сережа, это наши друзья.

– Бывшие.

– Почему бывшие? – поразилась Вера.

– Вера! Твое прекраснодушие часто выглядит как идиотизм! Я буду общаться с этим куском мяса? Приглашу его в гости, чтобы он обмочился в присутствии мексиканского посла? Не строй из себя наивную дурочку!

Привлеченная шумом, в гостиную вошла Анна Рудольфовна:

– Что здесь происходит? Серж, ты кричишь.

Пока сын объяснял ей суть разногласий, Вера думала о том, что есть ситуации, в которых аргументы, объяснения «почему?» просто не приводятся. Почему нельзя отбирать у ребенка последний кусочек хлеба? Почему нельзя отказать слепому, который просит тебя перевести его через дорогу? Почему не бросают раненых, не бьют младенцев, не выгоняют на улицу стариков?

– Она не понимает простой вещи, – кипятился Сергей.

– Сыночек! – скривилась Анна Рудольфовна. – Что за манеры? В присутствии человека называть его в третьем лице!

– Хорошо, извини. Вера не понимает простой вещи. Есть связи, которыми не разбрасываются и которые не используют направо и налево. Замминистра – это не сантехник. Сантехника можно рекомендовать всем знакомым, и он за трешку сделает нужную работу. Замминистра нужен нам самим, для серьезных вещей. Дергать его по мелочам для чьих-то нужд – абсурд!

Чем больше говорил Сергей, тем тверже становилась Вера в своем стремлении добиться от мужа помощи Самойловым. Сергей ошибается, он может поступить недостойно, а потом будет жалеть. И даже если он никогда не пожалеет, что не проявил участия, Вера, сейчас и здесь, не позволит ему – им обоим – отсидеться в бездействии.

– Сергей! – сказала она. – Я знаю, что в любом споре каждая сторона считает себя правой, а доводы противоположной не слышит. Я не стану приводить тебе никаких доводов. Я прошу тебя помочь людям, очень прошу!

Анна Рудольфовна скорее, чем сын, увидела решимость Веры. Во взгляде этой девчонки была оценка, испытание ее сына – как он поступит, так и будет она к нему относиться. Жена должна любить ее мальчика безоговорочно, безо всяких оценок. Глупый, довел ситуацию до конфликта. Он еще маленький. Надо было пообещать, а потом сослаться на других, которые не смогли ничего сделать. Теперь уже так не получится. Мало того что невестка едва не закрутила интрижку с долговязым доктором, так она еще сыну претензии предъявляет. Врезать бы ей по первое число. Но нет, нельзя. Права врач Пчелкина: наказание за несовершенные поступки крайне болезненно, и оно же подталкивает на совершение этих поступков, уже оплаченных авансом.

– У меня от ваших криков мигрень начнется, – сказала Анна Рудольфовна. – Сереженька, принеси шкатулку с моими таблетками. Вера, – продолжила она, когда сын вышел, – мне крайне неприятно видеть, как ты изменилась в последнее время. Задумайся, пожалуйста, над словами своего мужа о приоритете интересов нашей семьи. И потом, я тебя просила не вешать на Сергея проблемы, которые можно решить без его участия. Почему ты не обратилась ко мне? Один из вице-президентов банка – сын посланника в Швеции и многим обязан моему мужу. Завтра я ему позвоню. Посланнику, естественно.

Ее речь едва не закончилась нелепо – словно она собирается позвонить умершему мужу. Настроение Анны Рудольфовны окончательно испортилось. До полуночи она не отпускала Веру – просила достать новые таблетки, принести теплое молоко, сделать массаж висков и компресс на лоб. Вера надеялась, что, когда свекровь угомонится, они в постели с Сергеем еще раз все обсудят, поймут друг друга, помирятся. Но он уже крепко спал, когда она пришла.

Утром Вера отправилась на вернисаж в Измайловском парке, на котором раскинули свои лотки продавцы изделий народных промыслов, и купила матрешки с портретами Горбачева, Рейгана и Ельцина – пошлятина, но именно это требовалось Сергею, чтобы передать какому-то знакомому в Мексику.

Она уже выходила из парка, когда почувствовала, что кто-то дергает ее за юбку. Маленькая девочка возраста Даши Самойловой. Чумазая, со спутавшимися волосами, потеками и разводами на лице, одетая не по погоде тепло – в стеганую старую куртку, ситцевое платье и спортивные штаны. На ногах сандалии, видны маленькие пальчики, серые от грязи.

– Теть, дай денег на чебурек. – Девочка показала на палатку, где пекли и продавали чебуреки.

«Беспризорная? – подумала Вера. – В газетах пишут о тысячах бездомных детей. Не верится. В наше время – и беспризорники».

– Пойдем, – сказала Вера, – я сама куплю тебе чебурек.

Девочка равнодушно пожала плечами, и они стали в очередь.

– И кока-колы купишь? – уточнила малышка.

– И кока-колы, – кивнула Вера, глядя на ее кулачок, в который по-прежнему была зажата юбка, словно девочка боялась, что Вера убежит. – Где твои родители?

– Нету. Папку посадили, а мамка подалась куда-то.

– И с кем ты живешь?

– А-а… – Девочка неопределенно махнула рукой.

– Тебе не жарко в куртке?

– Если оставлю, то сопрут, и ночью укрыться можно.

Девочка говорила, а сама озиралась по сторонам, но не в ожидании опасности, а как будто высматривая возможную добычу.

– Как тебя зовут? – спросила Вера.

– Катька.

– А фамилия?

Катя не ответила, засунула руку под платье и принялась что-то поправлять ниже пояса – явно какой-то предмет.

– Что ты там прячешь? – поинтересовалась Вера.

– Крышку от кастрюли в трусы засунула. Мальчишки, гады, лезут.

Вере на несколько секунд стало плохо, защипало в глазах. Стоящие в очереди люди уже давно прислушивались к их диалогу. Вере стали советовать отвести девочку в милицию.

Катя отскочила в сторону и зло выкрикнула:

– Не дамся в милицию! Ты мне чебурек обещала! И кока-колу!

– Я не отказываюсь от своих обещаний. – Вера старалась говорить спокойно. – Видишь, наша очередь уже подошла. Иди занимай столик.

Девочка ела жадно, некрасиво, громко чавкала, вытирала рот ладошкой. О Вере, сидящей напротив, она уже забыла и, отрываясь на секунду от еды, озиралась по сторонам – маленький выносливый зверек, который уже знает, что нельзя расслабляться и нужно контролировать окружающую обстановку. Маугли в городских джунглях.

– Катя, как ты отнесешься к тому, что я приглашу тебя в гости? – тихо спросила Вера.

– Не поняла. – Девочка перестала жевать и насторожилась.

– Я приглашаю тебя к себе домой. Ты покушаешь и посмотришь телевизор.

Вера замерла, боясь услышать отказ. По спине пробежали мурашки. Неужели сейчас эта девочка исчезнет, будет ночевать в подвалах, где «мальчишки лезут», а она пойдет домой, в тишину, сытый уют?

– А ты меня в милицию потом не сдашь?

– Нет, не сдам.

– Поклянись на крови. Я не хочу в приют, я там была, одна дылда, гадина, там лупилась.

– Что значит «на крови»? Ты хочешь, чтобы я разрезала себе руку?

– Не-а, – впервые рассмеялась Катя. – Че? Не знаешь? Говори: клянусь своей кровью, что не отведу Катьку в приют.

– Клянусь своей кровью, что не отведу Катю в приют, – послушно повторила Вера.

– Ладно, пошли, – девочка слезла с кресла, – меня в метро без денег впускают.

– Давай поедем на такси? – предложила Вера. – Только, пожалуйста, выброси крышку из трусиков. Тебе никто не будет угрожать.

– Ни фига! Я всю помойку перерыла, чтобы ее найти. Не выброшу.

Сошлись на том, что Вера положила крышку в пакет с матрешками. Уродливые портреты глав государств на матрешечных телах уткнулись носами в алюминиевое орудие самообороны ребенка.

Дома Катя не противилась тому, чтобы прежде всего быть вымытой в ванне. Вода стекала с нее серыми потоками, но она не жаловалась, когда мыло щипало многочисленные ссадины. Вера вытерла девочку пушистым полотенцем и надела свою футболку – получилось будто трикотажное платьице. Трусиков подходящего размера не было, пришлось обойтись без них. Катины собственные и стирать не имело смысла – дырявые и задубелые от грязи, они отправились в мусорное ведро. Больше ничего из своих нарядов Катя выбросить не позволила, несмотря на уверения, что ей купят новое.

У Кати оказались необыкновенно красивые волосы – цвета выгоревшей соломы, они свисали мягкими прядками, а высушенные феном и расчесанные щеткой, легли крупными волнами.

– Да ты у нас красавица. – Вера повела девочку к зеркалу. – Смотри, ты похожа на Снегурочку.

– Снегурочка – это кто? – спросила Катя и тут же забыла о вопросе и потребовала: – Есть давай.

Она сидела на диване, подогнув под себя ноги, нажимала кнопки на пульте дистанционного управления телевизором и безостановочно ела все, что приносила Вера. Курица с картофельным пюре, бутерброды, фрукты, чай, конфеты, чипсы, орехи – Вера удивлялась, сколько пищи может поместиться в маленьком человечке. Завтра определенно будет мучиться несварением желудка, но отказать ребенку в еде невозможно. Вера не находила себе места, садилась рядом с Катей на диван, пыталась обнять ее, поговорить с ней. Но девочка, не привыкшая к ласке, отталкивала тетю, а разговорам предпочла телевизор, выбирая программы с мультфильмами или фильмы с погонями и сценами насилия. Вере хотелось еще что-то сделать для маленькой дикарки, но она не могла придумать что. Ушла было на кухню готовить ужин, но через каждые пять минут заглядывала в комнату. Вернулся с работы Сергей.

– Пойдем, пойдем, я тебе покажу, – радостно тянула его из прихожей в гостиную Вера. – Вот Катя, познакомься.

Девочка повернула голову от телевизора:

– Твой мужик?

– Да, это мой муж. Его зовут дядя Сережа. Ой, – нервно рассмеялась Вера, – ты же не знаешь, меня зовут тетя Вера.