Адвокат в замешательстве прибегнул, как ему показалось, к надежному способу – взятке. Он вытащил шиллинг.

– Видишь это?

– Нет. Я смотрю только на шляпку.

Этот ответ привел допрос к концу. Адвокат обратил взор на смотрителя со словами:

– Совершенно безнадежный случай, сэр.

– Полностью безнадежный, – согласился смотритель.

Джек завершил работу над шляпкой и протянул ее тетке.

– Теперь, когда шляпа готова, она продолжает вам нравиться?

– Даже очень, – ответила тетка. – В ближайшее время украшу ее лентами и буду носить в память о вас.

– Только взгляните, – обратилась она к смотрителю. – Все соломинки на своем месте. У бедного Джека хватает разума на такую сложную работу. Почему же вы считаете его неизлечимым?

Смотритель отмахнулся от последнего вопроса.

– Работа чисто механическая. Она ни о чем не говорит.

Джек коснулся руки тетушки.

– Хочу кое-что шепнуть вам на ухо, – сказал он. Тетка склонилась к нему, и я видел, что она заулыбалась. На обратном пути я спросил, что ей прошептал Джек.

– «Не обращайте на него внимания, госпожа. У бедняги совсем мозгов нет. Да он еще и коротышка – всего на шесть дюймов выше меня», – высказал он свое мнение о смотрителе.

Но тетка еще не разделалась с врагом Джека.

– Простите за беспокойство, сэр, – сказала она. – Я хочу кое-что сказать вам наедине перед отъездом. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?

Смотритель любезно ответил, что всегда к ее услугам. Тетка повернулась к Джеку, чтобы попрощаться. Но внезапное осознание, что она вот-вот уйдет, потрясло больного, и он утратил над собой контроль.

– Останьтесь со мной! – умолял он, хватая ее за руки. – Будьте милосердны, останьтесь.

Тетка не утратила присутствия духа и не позволила никому вмешаться. Она не сделала ни шагу назад и даже не пыталась освободить руки, а просто спокойно заговорила.

– Сегодня нам надо расстаться, – сказала она. – Вы сдержали свое обещание, Джек, – были спокойны и милы. А теперь отпустите меня.

Больной упрямо качал головой и не выпускал теткины руки.

– Послушайте, – настаивала тетка, не выказывая никакого страха. – Я вот что хочу сказать вам, Джек. Вы больше не одиноки. Теперь я ваш друг. Взгляните на меня.

Ее спокойный, уверенный тон произвел на него впечатление. Он поднял голову, и их глаза встретились.

– А теперь отпустите меня, прошу.

Несчастный выпустил руку, а сам отполз в угол и разрыдался.

– Я никогда ее больше не увижу, – тоскливо повторял он. – Никогда! Никогда! Никогда!

– Вы уже завтра увидите меня, – сказала тетка.

Больной поднял на нее полные слез глаза.

– На самом деле она так не думает, – бормотал он про себя, – просто хочет успокоить меня.

– Я приду к вам завтра, – повторила тетка. – Обещаю.

Джек притих, не до конца убежденный, и, натянув цепь, прилег у ее ног, как верный пес. Она секунду размышляла и наконец придумала, как завоевать его доверие.

– Хотите, я кое-что оставлю вам на хранение до моего прихода?

Предложение его потрясло, он поднял голову и восхищенно посмотрел на тетушку. Та вручила ему нарядную сумочку, в которой обычно держала носовой платок, кошелек и флакон с нюхательной солью.

– Я доверяю ее вам, Джек. Вернете завтра при встрече.

Эти простые слова не только примирили больного с ее уходом, но и польстили его самолюбию.

– Завтра вы получите разорванную в клочья сумочку, – шепнул смотритель перед открытой дверью.

– Позвольте не согласиться, сэр, – возразила тетка. – Не сомневаюсь, что найду ее в полном порядке.

Обнявший сумку и покрывающий ее поцелуями Джек – последнее, что мы видели за закрывшейся дверью.

Глава VI

Вернувшись домой, я нашел Фрица Келлера в закрытом саду позади дома, он курил трубку.

Будет нелишним добавить, что в те времена торговцы старой закалки жили на верхних этажах своих контор. Владение покойного мистера Вагнера состояло из двух просторных строений, соединенных между собой проходом. В одном доме располагались офисы и складские помещения. В другом – частная резиденция с закрытым садом.

Франц встал и пошел мне навстречу, но неожиданно резко остановился.

– Что-то случилось! – сказал он. – Вижу по твоему лицу! Умалишенный имеет к этому отношение?

– Да. Хочешь, расскажу?

– Ни в коем случае. Мои уши не созданы для выслушивания всяких ужасов. Сумасшедшего я и так могу представить… давай лучше поговорим о чем-нибудь другом.

– Ты скоро сам увидишь умалишенного (как ты его называешь). Пройдет всего пара недель.

– Не хочешь ли сказать, что он появится в вашем доме?

– Это еще самое малое, что может случиться.

У Фрица был вид человека, пораженного громом.

– Некоторые известия тяжело выслушивать на ногах, – произнес он в своей эксцентричной манере. – Давай лучше присядем.

Фриц повел меня в беседку в конце сада. На деревянном столе я увидел бутылку полюбившегося ему английского пива и два стакана.

– Я предполагал, что нечто подобное может понадобиться, – сказал Фриц. – Наливай себе, Дэвид, и выложи все как есть, пока мы не прикончили бутылку.

Я рассказал ему кое-что из того, о чем говорилось на предыдущих страницах. Фриц выслушал мой рассказ с интересом, сочувствовал Джеку, но в результате остался при своем.

– Джека в высшей степени жалко, – заметил он, – но нельзя забывать, что он тлеющий вулкан, а такие вулканы, согласно законам природы, просыпаются. Вся надежда на смотрителя. Он, конечно, не выпустит из лечебницы душевнобольного, с которым может справиться только твоя тетушка. Что она все-таки сказала тебе наедине в приемной, распрощавшись с Джеком? Одну минуту, друг мой, пока не начинай, – сказал Фриц, запустив руку под скамейку, на которой мы сидели. – У меня было предчувствие, что одной бутылки будет мало, – и вот вторая! Налей себе, и займем соответствующие позиции: ты будешь вещать, а я – переживать сильнейший моральный шок. Мне кажется, Дэвид, что пиво из второй бутылки более изысканное и отлично бодрит. Так что же сказала тетушка?

Тетка сказала гораздо больше, чем я собрался ему рассказать.

Короче говоря, увидев плетку, цепи и самого несчастного, она приняла решение пойти на опасный эксперимент, на который мог отважиться только ее муж, останься он в живых! Что касается освобождения Джека Строу, высокопоставленная особа, которая добилась, чтобы, нарушив все правила, его поместили в больницу, могла бы с тем же успехом настоять на его выписке. Мог оказать содействие и официальный чин, заинтересовавшийся опытом, который собирался провести мистер Вагнер под конец жизни.

Изложив своими словами планы на ближайшее будущее, тетка обратилась к адвокату с просьбой придать ее словам и пожеланиям официальную форму и затем передать прошение попечителям лечебницы.

– И что ей ответил адвокат? – перебил меня Фриц.

Адвокат отказался выполнить ее просьбу, и вот что он ответил:

– Даже мужчине непозволительно так рисковать жизнью, а второй женщины, которой такое пришло бы в голову, в Англии не найти.

– Эти слова произвели на нее впечатление?

– Никакого. Она извинилась, что отняла у него драгоценное время, и пожелала хорошего дня. «Если мне никто не поможет, – сказала тетка, – сделаю все сама». И прибавила, обращаясь ко мне: «Ты сам видел, как аккуратно и старательно работает Джек, и еще видел, как он, будучи на грани нервного срыва, совладал с гневом в моем присутствии. И более того, когда он все же потерял над собой контроль, при ласковом обращении все обошлось. Неужели ты согласен, Дэвид, чтобы такого человека до конца дней держали в цепях и хлестали плеткой?»

Что я мог ответить? У тетки хватило такта не давить на меня, она просто предлагала мне подумать. С того момента я непрерывно об этом думаю – и чем дальше, тем больше меня пугают возможные последствия присутствия в доме сумасшедшего.

Фриц вздрогнул от такой перспективы.

– В тот день, когда Джек войдет в этот дом, я из него выйду. – Тут ему пришли в голову социальные последствия неразумного поведения моей тетки. – А что скажут друзья миссис Вагнер? – задался он вопросом. – Они перестанут к ней ходить – решат, что она не в себе.

– Пусть это вас не беспокоит, джентльмены, – мне все равно, что будут думать обо мне другие.

Мы оба, сконфуженные, вскочили на ноги. Тетушка собственной персоной стояла у входа в беседку, держа в руке письмо.

– Известия для вас из Германии, Фриц.

С этими словами она вручила ему письмо и удалилась.

По правде сказать, нам обоим было стыдно. Фриц с беспокойством взглянул на письмо и сразу признал знакомый почерк на конверте. «Это от отца!» – сказал он. Когда Фриц вскрыл конверт, из него выпало другое письмо. Подняв его с пола, он переменился в лице. Письмо с почтовой маркой Вюрцбурга было запечатано.

Глава VII

Франц держал письмо в руке, но не вскрывал его.

– Оно не от Мины, – скал он. – Почерк мне не известен. Может, что-то узнаю из отцовского письма. – Фриц прочел и передал мне письмо без всяких комментариев.

Вот содержание краткого сообщения мистера Келлера:

«Это письмо мне доставили по почте с письменной инструкцией передать его сыну. Как честный человек, я не вскрыл его, как поступаю всегда в подобных случаях. Но я не смог удержаться, чтобы не взглянуть на почтовую марку, и увидел, что письмо отправлено из города, где продолжают жить вдова Фонтен и ее дочь. Если автор письма Мина или ее мать, знай, я категорически запрещаю тебе вступать с ними в переписку. Пока я жив, наши семьи никогда не породнятся. Пойми, дорогой сын, это написано в твоих интересах рукой любящего тебя отца».

Пока я читал это послание, Фриц уже вскрыл письмо из Вюрцбурга.

– Какое оно длинное, – сказал Фриц, перелистывая страницы, чтобы добраться до подписи.

– Ну что там? – спросил я.

– Письмо анонимное, – ответил Фриц, – и подписано: «Ваш тайный друг».

– Возможно, оно имеет отношение к Мине или к ее матери, – предположил я. Фриц вернулся к первой странице и тут же поднял на меня горящие гневом глаза.

– Очередная гнусная клевета! Опять наветы на мать Мины! – вспыхнул он. – Подойди сюда, Дэвид. Взгляни! Что скажешь? Почерк мужской или женский?

Почерк был так искусно изменен, что ответить на этот вопрос было практически невозможно. Копию письма, как и всю остальную корреспонденцию, связанную с этим делом, я сохранил. Воспроизвожу письмо здесь по причинам, которые вскоре станут понятны, ничего в нем не изменив, даже вульгарную фамильярность.

«Дорогой друг, в прошлом вы оказали мне большую услугу. Неважно, что это была за услуга и кем я являюсь. Я хочу отплатить вам добром за добро, и этого достаточно.

Вы влюблены в “дочь Иезавели”. Прошу, не сердитесь! Я знаю, что вы считаете Иезавель невинно оболганной особой. Знаю и то, что вы проявили изрядную глупость, когда дрались на дуэли в Вюрцбурге, вступившись за ее честь.

Для вас достаточно, что она любящая мать, а ее невинная дочь предана ей всем сердцем. Не стану отрицать, она действительно любящая мать, но разве материнский инстинкт – это все, что есть в женщине? Кошка тоже любит своих котят, но при этом она еще кусается и царапается. А маленькая простушка Мина, которая ни в ком не видит зла и не разглядит зло, даже стоя перед ним, – разве может она разобраться в характере матери? Чушь!

Не рвите сразу в ярости письмо – я не собираюсь больше спорить с вами. Просто мне попали в руки сведения о неких преступных деяниях, которые прямо указывают на эту женщину. Из искренней симпатии передам вам эти сведения в надежде, что они откроют вам глаза. Давайте вернемся ко дню смерти профессора Фонтена, скончавшегося в квартире при Вюрцбургском университете 3 сентября настоящего 1828 года.