Смотритель посмотрел на адвоката и на меня, молчаливо вопрошая, что означает этот странный каприз. Адвокат ответил за нас обоих. Он напомнил смотрителю об особом подходе мистера Вагнера к лечению больного.

– Я, как вдова мистера Вагнера, тоже питаю к нему интерес, – прибавила тетка, – и разделяю взгляды покойного мужа.

После этих слов смотритель почтительно ей поклонился, понимая, что придется смириться с ситуацией. Он извинился за некоторую задержку и позвонил. У вошедшего служителя он спросил: «Яркомб и Фосс дежурят на южной стороне?»

– Да, сэр.

– Пришлите кого-нибудь из них.

Через несколько минут за дверью послышался грубый голос:

– Я здесь, сэр.

Смотритель любезно предложил тетке руку.

– Позвольте сопроводить вас к Джеку Строу, – сказал он с легкой иронией.

Мы покинули комнату. Впереди шли тетушка и смотритель, следом – мы с адвокатом. Замыкал шествие человек, стоявший за дверью. Не знаю, кто это был – Яркомб или Фосс. Главное – это был мужчина могучего сложения, сильный, грубый и на вид жестокий.

– Он один из наших помощников, – объяснил смотритель. – Возможно, придется позвать еще одного, чтобы не случилось беды, мадам.

Мы поднялись по лестнице, отделенной от нижнего этажа массивной запертой дверью, и прошли несколько мрачных коридоров с чередой надежно укрепленных дверей, из-за которых неслись крики ярости и боли – то отдаленные, то совсем близко. Они чередовались с жутким хохотом, и трудно сказать, что было страшнее. Наконец нам открыли последние двери, самые массивные из всех, через которые мы ранее прошли. Оставив позади яростный шум, мы оказались в небольшом круглом холле. Здесь смотритель остановился и прислушался. Стояла мертвая тишина. Смотритель подозвал помощника и указал на тяжелую, дубовую дверь.

– А ну-ка взгляни, – сказал он.

Помощник отодвинул маленькое оконце и заглянул внутрь сквозь решетку.

– Он спит или бодрствует? – спросил смотритель.

– Не спит, сэр.

– Выходит, работает?

– Да, сэр.

Смотритель повернулся к тетке.

– Вам повезло, мадам. Вы увидите его в спокойное время. Ему нравится плести из соломы шляпы, корзины и коврики. И, уверяю, у него неплохо получается. Один из наших докторов, известный остроумец, дал ему прозвище Соломенный^[3] Джек. Так мы открываем дверь?

Тетушка сильно побледнела, было видно, что она старается побороть волнение.

– Дайте мне пару минут, – сказала она. – Я хочу собраться с духом перед встречей.

Тетка села на каменную скамью у двери.

– Расскажите мне все, что знаете об этом несчастном, – попросила она. – Я спрашиваю не из простого любопытства – для меня это важно. Он молод или стар?

– Если судить по зубам, – начал смотритель, словно речь шла о лошади, – то он довольно молод. Но у него седые волосы и землистый цвет лица. Насколько нам удалось выяснить (а вызвать его на разговор бывает себе дороже), перемены в его облике связаны со случайно принятым ядом. А что случилось на самом деле, когда это было и где, он или не помнит, или не хочет говорить. Нам известно только, что он совершенно одинок. Он говорит на английском, но с непонятным акцентом, и мы не знаем, иностранец он или нет. Ему повезло, что он оказался здесь. Это королевское учреждение, и сюда мы обычно принимаем только пациентов из образованного класса. Но Джеку Строу удивительно повезло. Будучи в невменяемом состоянии, он попал под колеса такой высокой особы, чье имя я даже не смею произнести. Великосветскую даму несчастный случай настолько потряс (кстати, совершенно без оснований, так как мужчина практически не пострадал), что она привезла его в лечебницу в своем экипаже и потребовала немедленной госпитализации. Да, миссис Вагнер, великодушное сердце этой дамы не уступает ее высокому положению. Время от времени она справляется о везунчике, угодившем под колеса ее экипажа. Мы, конечно, не сообщаем ей, каких трудов и расходов стоит нам его пребывание в лечебнице. Для него заказаны специальные оковы и, если я не ошибаюсь, – тут смотритель обратился к помощнику, – еще новая плеть. Все для его же блага.

Помощник засунул руку в огромный карман и вытащил оттуда разветвленную плеть с множеством ремешков. Он оглядел орудие пыток с гордостью и удовольствием.

– Вот что усмиряет его, леди, – весело сказал громила. – Возьмите в руку, попробуйте.

Тетушка вскочила на ноги, вид у нее был такой возмущенный, что я боялся, как бы она его самого не отхлестала. Но тут смотритель бесцеремонно оттолкнул помощника.

– Пожалуйста, простите его, он слишком трепетно относится к службе, – сказал смотритель с приятной улыбкой.

Тетка указала на дверь камеры.

– Откройте ее, – велела она. – Что бы я там ни увидела – все лучше, чем созерцать это чудовище.

Звучащая в ее голосе твердость удивила смотрителя. Трудно было поверить, что один вид плетки пробудил в женщине такую решимость. Бледность исчезла с ее щек, она больше не дрожала, а прекрасные серые глаза горели огнем.

– Это грубое чудовище пробудило в ней отвагу, – шепнул мне адвокат, оглядываясь на помощника. – Теперь ее не остановить – она пойдет напролом.

Глава V

Смотритель сам отворил дубовую дверь.

Мы оказались в узкой, с высоким потолком, тюремной камере, вроде комнаты в башне. В мрачной стене было высоко пробито и зарешечено окошко, сквозь которое поступал воздух и свет. В углу, образованном соединением стен, сидел на полу среди разбросанной соломы тот, кого смотритель назвал «везунчиком», и мирно трудился. Косые лучи из оконца падали на преждевременно поседевшие волосы, освещали странно желтую кожу и проворно работавшие молодые руки. Он был прикован к стене тяжелой цепью, которая не только опоясывала талию, но и сковывала ноги ниже коленей. Однако цепь была достаточно длинной, так что больной мог, как мне показалось, ковылять по кругу размером пять-шесть футов. Над его головой в полной боевой готовности висела небольшая цепь, чтобы в случае чего сковать ему и руки. Если меня не обманывала его сидячая поза, роста он был небольшого. Ветхая одежда еле скрывала исхудавшее тело. В лучшие времена он, наверно, был хорошо сложенным человеком, пусть и маленького роста, с весьма изящными руками и ногами. Поглощенный работой, он явно не слышал голосов за дверью и поднял голову, только когда помощник (смотритель приказал ему держаться поблизости) звякнул запором. Тогда мы увидели безучастный взгляд карих глаз, измученное лицо и нервно подергивавшийся рот. Какое-то время он переводил с детским любопытством взгляд с одного из нас на другого. Но все изменилось, когда он заметил стоящего за нами помощника, по-прежнему держащего в руках плетку.

Выражение лица сумасшедшего изменилось. В глазах зажглась неукротимая ненависть, он оскалил зубы, как дикий зверь. Тетка, проследив направление его взгляда, переместилась, чтобы заслонить собой ненавистную фигуру с плетью, чем сконцентрировала внимание несчастного на себе. С поразительной быстротой лицо сумасшедшего стало другим. Он выронил поделку, которой занимался, и восторженно воздел руки.

– Какая красивая леди! – прошептал он про себя. – Ах, какая красивая!

Безумец предпринял попытку отползти от стены, насколько ему позволяла цепь. Строгий взгляд смотрителя его остановил, и он горько вздохнул.

– Я никогда бы не нанес вреда леди, – сказал он. – Прошу прощения, госпожа, если я вас напугал.

Звук его голоса был удивительно нежный. А необычный акцент и обращение «госпожа» говорили о некой чужеродности. Среднестатистический англичанин назвал бы тетку просто «мэм».

Мы, мужчины, держались на безопасном расстоянии от цепи. А тетушка с чисто женским презрением к опасности, если пробуждается сострадание, сделала шаг вперед. Смотритель удержал ее за руку со словами: «Будьте осторожны. Вы не знаете его так хорошо, как мы».

Джек повернул голову в сторону смотрителя, глаза его расширились. Рот приоткрылся, и я испугался, что вновь увижу на его лице прежнее зверское выражение. Но я ошибся. Находясь на краю эмоционального срыва, несчастный показал, что у него есть внутренние ресурсы, помогающие удержаться от гневной вспышки. Он схватил цепь, приковывающую его к стене, и потряс ее с такой силой, что, казалось, из-под кожи вот-вот прорвутся костяшки. Голова его упала на грудь, тело сотрясала дрожь. Но это продолжалось очень короткое время. Он поднял голову, в его бессмысленных, устремленных на тетку глазах стояли слезы. Та мгновенно откинула руку смотрителя. Никто не успел опомниться, как она уже склонилась над Джеком, положив на голову страдальца нежную белую руку.

– Какая горячая голова, бедный Джек, – сказала она. – От моей руки становится прохладнее?

Продолжая сжимать цепь, он ответил по-детски робко:

– Да, госпожа, от вашей руки идет прохлада. Спасибо.

Тетушка взяла в руки соломенную шляпку, над которой трудился до нашего появления больной.

– Хорошая работа, Джек, – продолжала она. – Расскажи, как случилось, что ты начал плести из соломы такие красивые вещи.

Несчастный посмотрел на тетку с еще большим доверием, ему польстил ее интерес к шляпке.

– Было время, – начал он, – когда мои руки вели себя ненормально. Они боролись со мной, рвали волосы и царапали тело. Явившийся во сне ангел научил меня, как с ними управляться. «Пусть они плетут солому», – сказал ангел. С тех пор я плету солому каждый день, я работал бы и ночью, если б у меня был свет. Ночи мои ужасные, о, какие ужасные! От сырости ломит тело, темнота пугает. Назвать вам величайшее благо на свете? Дневной свет! Дневной свет!! Дневной свет!!!

Каждый новый выкрик был мощнее предыдущего. Больной был опять на грани нервного срыва, но, сжав звено цепи, неожиданно замолк.

– Я спокоен, сэр, – проговорил он, прежде чем смотритель успел что-то предпринять.

Тетка тоже заступилась за него.

– Джек обещал не пугать меня, и я уверена, что он сдержит слово. А у вас были родители или друзья, которые были добры к вам? – спросила она, вновь обращаясь к больному.

Тот поднял на нее глаза.

– Никогда, – ответил он, – пока вы не пришли. – В исполненных благодарности глазах мелькнула искорка разума. – Спросите меня еще о чем-нибудь, – умоляюще произнес он, – и вы увидите, как спокойно я могу отвечать.

– Правда, что вы случайно отравились и чуть не погибли?

– Да.

– Где это случилось?

– Далеко. В другой стране. У доктора в большой комнате. Я тогда был у него слугой.

– Кто этот доктор?

Больной приложил руку к голове.

– Дайте подумать, – сказал он. – У меня голова болит, когда я пытаюсь что-то вспомнить. Лучше я сплету шляпку. Когда ее закончу, подарю вам. Я ловко орудую пальцами. Смотрите сами.

Он возобновил работу над шляпкой, счастливый тем, что тетка смотрит на него. Но тут все испортил адвокат. До сих пор он хранил молчание, но теперь, верно, решил, что для упрочения своего положения должен принять решающую роль в происходящем.

– Тут пригодится мой профессиональный опыт, – сказал он. – Я буду обращаться с ним, как с нежелающим идти на откровенность «замкнутым» свидетелем. И вы увидите, что таким образом нам удастся из него кое-что вытянуть. Джек!

«Замкнутый свидетель» продолжал работать. Адвокат, по-прежнему держась на недосягаемом расстоянии, повысил голос:

– Эй, вы там! Случаем, не оглохли?

Джек поднял голову. В его глазах загорелся злобный огонек. Для человека не столь самодовольного это было бы предупреждающим знаком, что стоит замолчать. Но адвокат упорствовал.

– Эй, молодой человек! Давайте немного поболтаем. Джек Строу не может быть вашим настоящим именем. Так как вас зовут?

– Зовите как хотите, – сказал Джек. – А вас как называть?

– Нет, так не пойдет. У вас должны быть родители.

– Ничего об этом не знаю.

– Где вы родились?

– В канаве.

– Как вас воспитывали?

– Подзатыльниками.

– А в другое время?

– Пинками под зад. Да помолчите вы! Дайте закончить шляпку.