Проняло даже Хаки: не доходя пары шагов до двух крупных валунов, отмечавших вход в тролльборг, он остановился и нахмурился.

– А ты не боишься туда заходить? – обратился он к Рагнхильд, вроде бы поддразнивая, но видно было, что ему и впрямь не по себе. – Ведь там… жилище йотуна. Утащит…

– Не утащит! – заверила Рагнхильд. – На мне особое платье, оно меня защитит.

– Кольчуга, что ли? – хмыкнул Хаки. – Платье валькирий?

– Нет, обычное… но необычное платье! – Рагнхильд немного развела полы светло-зеленого кафтана на кунице и показала светло-красный шелк. – Я расскажу тебе об этом как-нибудь в другой раз.

– А чего не сейчас? – полюбопытствовал Хаки. – Времени еще много. Они же не прямо сразу сюда пойдут.

– Ну… – Рагнхильд посмотрела на небо. Пока они шли, едва рассвело. – Хорошо. Тогда вставь копье между вон теми двумя камнями, чтобы я могла привязать к ним основу.

Хаки сделал, как она сказала, и Рагнхильд привязала к древку пучок крашеных шерстяных нитей – сделанную загодя основу пояса. Женщины часто брали собой на пастбища подобную работу, чтобы время не пропадало зря, привязывая основу к дереву или палке, закрепленной между камнями. Рагнхильд положила на камень свернутый плащ вместо подушки, развернула нити, продетые в отверстия небольших деревянных плашек, и принялась за дело.

– Ты знаешь, как йомфру Мальфрид, первая невеста моего отца, исчезла в самый вечер своей свадьбы?

– Еще бы! – хохотнул Хаки, усевшись на соседний валун – снаружи тролльборга. – Она ведь сестра Эйстейна конунга, он постоянно о ней поминает, когда хочет за что-нибудь обругать твоего отца. Дескать, доверил ему сестру, а он и одной ночи не сумел удержать ее в руках. Какие-то йотуны унесли.

– Мой отец искал ее долго – целых три года. Обошел все леса, все горы. Он с молодости любил охоту, а после неудачной свадьбы почти перестал бывать дома. Он искал зимой и летом, жил в лесу у какого-то колдуна, и тот научил его понимать речь животных.

– А он не оборотень? – отчасти смущенно полюбопытствовал Хаки. – Про него рассказывают… ну, что его не зря Оленем прозвали. Что он умеет оборачиваться оленем и даже…

– Что – даже?

– Осенью оленух гоняет! – рассмеялся Хаки. – А что, чего худого?

– Ты хочешь сказать, что у меня имеются сводные братья – олени? – Рагнхильд в выразительном возмущении подняла брови, даже перестала вращать дощечки.

– Ну а почему тогда он не убивает оленей? Ведь это правда? Потому и не убивает, что не хочет перебить своих жен и детей.

– Ты разве не видел у нас в медовом зале оленьи рога на стенах? Это все его добыча. Так что мой отец вовсе не в родстве с оленями. Три года он странствовал и расспрашивал всех, не слышал ли кто о пропавшей девушке. Но никто ничего не знал. А через три года ему приснился сон, что он должен повторить путь своего предка, Гора, который в поисках пропавшей сестры плыл по морю и приехал в Данию. Это было весной, и отец тут же велел готовить корабль. И он приплыл в Данию. Мальфрид он там не нашел, но зато встретил мою мать, дочь датского конунга Харальда Ворона. Там мой отец женился, а потом вернулся домой уже с женой. И вот готовят пир в честь его возвращения и женитьбы… – Рагнхильд столько раз слышала эту сагу и столько раз сама ее рассказывала, что теперь говорила, будто сказитель. – И вечером, перед самым началом пира, приходит вдруг в дом одна старуха и просит допустить ее к молодой королеве. Ее хотели прогнать, но моя мать велела, чтобы ее пропустили: вдруг у нее какая нужда?

Прядь 13

…Это Рагнхильд еще мягко выразилась: хотели прогнать. Увидев старуху, челядь окаменела, и в оживленном покое, полном людей, вдруг стало тихо. Все отлично знали о случившемся три года назад, когда молодой Сигурд конунг хотел жениться на красавице Мальфрид: кто сам помнил, а кто слышал от других. Никто не мог сказать, та ли это старуха или другая: облика той ведьмы, которая сглазила йомфру Мальфрид, никто не помнил, но и эту новую гостью никто не знал. Ее не вытолкали взашей только из-за страха: а вдруг возьмет и превратится в медведицу или чего похуже?

Лишь молодая королева Тюррни сохраняла спокойствие.

– Что тебе нужно, добрая женщина? – приветливо обратилась она к пришедшей. – Хочешь быть гостьей у нас на пиру?

На молодой госпоже Тюррни был ее лучший наряд, привезенный из Дании: рубаха из тонкого льна, выкрашенная в ярко-синий, платье, вытканное красивым узором из нитей красной шерсти и золотисто-желтого шелка, с отделкой из греческого блестящего самита, с узором в виде крылатых псов. Но попроси старуха ее платье, Тюррни отдала бы его без возражений.

– Я бы с радостью, но не до пиров мне сейчас, – проскрипела старуха. Она так сильно горбилась, что ей стоило немалого труда смотреть перед собой, чтобы видеть королеву. – Моя дочь рожает и никак не может разродиться. А прошел слух, будто ты, королева, благословлена дисами и можешь помочь любой роженице.

– Это так. Ты хочешь, чтобы я сейчас пошла с тобой?

– Поистине было бы доброе дело!

Не говоря лишнего слова, Тюррни встала с места.

– Куда ты пойдешь? – опомнился Сигурд. – Ты хочешь уйти с этой троллихой, да еще с пира в честь собственной свадьбы? Хочешь пропасть, как пропала… другая?

– Я не могу не пойти, – с невозмутимой уверенностью отозвалась королева. – Я обязана помочь любой женщине, к которой меня позовут, даже если это случается в день моей собственной свадьбы. Ты же не хочешь, конунг, чтобы твоя жена потеряла благословение дис в тот самый вечер, как прибыла наконец в твой дом?

– Я предпочитаю сохранить жену безо всякого дара, чем опять остаться без жены! – возмутился Сигурд.

Все йотуны Норвегии, видать, сговорились, чтобы оставить его холостяком!

– Мой дар слишком мне дорог. Но ты можешь пойти со мной, если боишься за меня. Ты ведь не против, если мой муж пойдет с нами? – обратилась Тюррни к старухе.

– Отчего же? Пусть идет.

Сигурд переменился в лице, но шагнул вниз со ступенек почетного сидения. За эти три года он в какие только троллиные пещеры не лазил, но не застал там никого, с кого мог бы спросить ответа за кражу невесты. Он не побоялся бы ничего; наоборот, ему пришло в голову, что если эта старуха – из рода йотунов, она сможет навести его на след пропавшей. И пусть у него уже есть жена королевского рода, так что в качестве супруги Мальфрид дочь Эйстейна ему не нужна, но он не мог отказаться даже от слабой надежды все же найти девушку и вернуть к людям.

– Подайте нам одежду! – приказал он. – И мое оружие.

Стояло лето, и долгий день был еще ясен, когда они вышли из дома. Старуха вела конунга с женой по склонам гор, находя тропинки, о которых Сигурд и не подозревал, хотя был уверен, что вблизи родного дома знает каждое дерево.

– Вот мы и пришли! – возвестила старуха, остановившись перед каким-то пригорком.

Сигурд с удивлением заметил, что они стоят перед домом, у которого стены и кровля обложены зеленым дерном. От обычного холмика его отличала только низкая дверь из почерневших плах. Но ничего удивительного: таких домиков везде множество, и на побережьях, и в лесу. От дерна и тепло, и чужой глаз не приметит.

Старуха открыла дверь, и изнутри сразу послышались стоны и вскрики.

– Как мучится, бедная! – Старуха покачала головой. – Но у тебя легкая рука, королева, я знаю, ты поможешь.

– Помогут дисы, я лишь попрошу их об этом, – отозвалась Тюррни и вслед за старухой вошла в дом.

Сигурд, согнувшись чуть ли не пополам, протиснулся за ними, со своим ростом и при всем вооружении едва не застряв в тесном проеме. Внутри не было ничего особенного: очаг из камней, стол, земляные лежанки с двух сторон, они же лавки на дневное время, полки для посуды, сучковатое бревно, на которое вешают котлы и горшки. Кроме женщины на лежанке, в доме никого не было.

Одолевая смущение и тревогу – мужчине не к лицу встревать в эти дела, – Сигурд подошел и вгляделся в лицо роженицы. Он не надеялся застать здесь Мальфрид, но все же хотел убедиться. Нет, ничего общего: грубое лицо ее ничуть не напоминало тонкие черты улыбчивой и задорной дочери Эйстейна. Огромный живот выпирал из-под задранной рубахи, и Сигурд торопливо отвернулся.

– А где ее муж? – спросил он у старухи.

– На охоте. Любит охотиться. Каждый день в лесу проводит. Я ему говорила: тут тебе и смерть твою найти. Берегись белого оленя, говорю я ему…

Сигурд вздрогнул. Старуха говорила о своем неведомом зяте, но он вдруг услышал из ее уст голос своей судьбы.

Обе женщины принялись за дело. Сигурд сперва отошел к двери и присел там на обрубок бревна, но вскоре ему стало совсем тошно среди воплей, суеты и советов, и он вышел наружу: сперва постоял, потом растянулся на траве. Что же это все-таки за место? Он не узнавал этого склона, этих деревьев и скальных выступов, и вон того водопада, белой струей сбегающего в озерцо. Вроде и шли недолго…

Ждать ему пришлось немало. Но наконец стоны смолкли, потом послышалось нечто вроде мяуканья, и он сообразил, что это первый плач младенца. Родила старухина дочка!

Сигурд встал с травы и подошел к двери, надеясь, что теперь-то ему можно будет забрать жену и вернуться в дом, на пир, где давно остыло мясо. Тюррни и старуха стояли в дальнем углу, наклонившись над чем-то вроде сундука из тяжелых грубых плах. Конунг содрогнулся и хотел кинуться вперед: вдруг вспомнилось, как Вёлунд погубил сыновей своих врагов, заставив заглянуть в сундук и отрубив им головы заостренным краем тяжелой крышки. Старуха все же хочет погубить его жену! Но в это время они обе разом обернулись; живая и невредимая Тюррни держала какой-то сверток.

– Нет у меня ничего получше, но ты возьми эту малость, зато от чистого сердца! – приговаривала старуха. – Думается мне, эта безделица все ж пойдет тебе на пользу. Уж конечно, у такой богатой и знатной королевы есть одежда и покрасивее, но зато у этой имеются добрые свойства: коли будет на тебе это платье, никакие злые чары тебя не коснутся, а те, кому ты сделала добро, будут оберегать тебя. Ну, ступай, а то уже ночь, вот-вот мой зять воротится, а он страсть как не любит чужих у себя в доме!

Тюррни вышла, успокоенный Сигурд подобрал с травы копье и снова сунул за пояс топор, собираясь в обратный путь.

– Будь и ты здорова, матушка! – Улыбнувшись и пожав руку мужу, Тюррни обернулась, чтобы попрощаться со старухой и ее дочерью, но…

Прощаться оказалось не с кем. Перед ними был обычный пригорок, и никаких признаков двери среди зеленого дерна.

– Идем скорее! – Тюррни переменилась в лице и крепче сжала руку Сигурда. – Я все время знала, что здесь дело нечисто!

– Я с самого начала тебе говорил! – Сигурд торопливо потянул ее прочь, быстро окидывая взглядом окрестности, нет ли чего опасного. – А ты меня не слушала!

– Но я же ничего там не пила и не ела, поэтому они не могли завладеть мной. И я правда не могу отказать! Даже если бы она сказала, что ее зовут Ангрбода и помочь нужно рожающей Хель!

– Знаешь, я предпочел бы живую жену дома и безо всякого дара, чем с даром, но сгинувшую в йотунских горах! Так что когда придет Ангрбода, чтобы пригласить тебя к Хель, ты останешься дома!

Не зная дороги, не понимая даже, где находятся и где Хьёрхейм, они торопливо шли через долину. На перевале наткнулись на едва заметную тропку; пройдя по ней, оказались на выгоне. Эти места Сигурд уже знал отлично, и до дома отсюда было совсем недалеко. Оставалось ощущение странного сна: ведь только во сне пространство может быть разорвано на куски и сшито кое-как, не по порядку.

Но чудеса на этом не кончились. До дому они добрались как раз тогда, когда наконец стемнело – ненадолго, как бывает в эту пору года. Конечно, никто в усадьбе не ложился, но и за столы не садились, дожидаясь хозяйскую чету и не зная, суждено ли им вернуться. Однако, к общему удивлению, мясо не остыло, пиво и мед не выдохлись, похлебки дымились в котлах.