Виктория Побединская: Бернаут. Второй раунд

Плейлист

AJR – «Weak»

YUNGBLUD, Halsey feat. Travis Barker – «11 Minutes»

One ok rock – «Unforgettable»

Linkin Park – «Somewhere I Belong»

Twenty One Pilots – «Doubt»

The Score, Awolnation – «Carry on»

One ok rock – «Stand Out Fit in»

The Man Who – «Bet on You»

The Fray – «How to Save the Life»

The Fray – «Never Say Never»

Limp Bizkit – «Behind Blue Eyes»

Всем, кто вновь и вновь находит в себе мужество подняться

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПРОЛОГ (Бланж)

Мне двенадцать. Я стою у самого края обрыва. Под ногами больше пятнадцати метров пустоты, и я умираю от страха.

Ветер треплет челку, и я поеживаюсь, словно пытаясь от него закрыться. Холодно. А может, только кажется. Ветер толкает обратно, как будто подсказывая, что прыгать вниз – дурная затея, блажь, глупость… Да я и сам это прекрасно знаю. Вот только ледяные пальцы на шее холоднее, чем ветер, к тому же явно сильнее и подталкивают в другую сторону.

– Хватит дрожать, черт тебя подери! Не будь трусом!

В горле ком такого размера, что не проглотить, даже если очень сильно захочется. Легкие печет, а левое запястье ноет: отец слишком сильно тянул за него, «уговаривая». Но это ничто по сравнению с тем, что дурацкие глаза слезятся. Ветер. Хорошо хоть, что все можно списать на него.

– Давай быстрее. Не позорь меня! Все уже над нами смеются.

Я оборачиваюсь, бросая беглый взгляд на сидящую неподалеку компанию: веселый отдых отцов и сыновей, три семьи, среди которых я всегда самый младший. Самый слабый. Самый худой и мелкий. Как будто я могу по своему желанию вырасти хоть на дюйм. Но все это – исключительно по мнению моего предка. Потому что другим, кажется, все равно. Они в нашу сторону даже не смотрят. Кому какое дело вообще? Вот только чужая рука все так же подталкивает в шею…

– Если бы здесь был твой брат…

Договаривать ему не обязательно. Я и сам понимаю, почему оказался тут. Это своего рода наказание. За то, что променял спорт, который отец для меня выбрал, на тот, что принадлежал брату. За то, что сделал это специально, с одной лишь целью – его побесить. За то, что ни разу не взял трубку, когда звонил Лаклан. И за то, что я сейчас здесь, а его нет.

А начиналось все как простая шутка… Сын отцовского босса сказал, что мне не хватит смелости. Не отрывая взгляда от телефона в руках, я безразлично пожал плечами. Наплевать, но только не моему отцу.

– Докажи им, что ты не девчонка!

Бред. Глупости. Кто-то даже попытался отговорить его, рассмеявшись, что это полная чушь и детские провокации. Никогда никто из мальчишек моего возраста не прыгал с этого участка берега озера Бром – они лишь треплются. Тут и когда умеешь – разбиться раз плюнуть, а когда нет – все равно что сигануть на бетон с высоты птичьего полета. Но что они могут знать о том, что такое настоящая «закалка мужского характера»? Все они воспитывают «жалких сопляков».

– Мой сын не какой-то трус, – произнес отец, а потом потащил меня туда, где виднелось металлическое ограждение, перешагнув через которое мы оказались там, где оказались.

И теперь он подталкивает меня в спину, не давая сделать шаг назад – только вперед: прыгнуть и, даст Бог, не разбиться. Мне же изо всех сил хочется зацепиться хоть за что-нибудь, но вокруг только ветер. И рука отца, за чей рукав я до сих пор держусь, как будто мне три года.

– Отрасти уже наконец яйца. – Он пытается стряхнуть мою руку, вырывая из пальцев свою спортивную куртку.

В его дыхании ощутимо чувствуется запах пива. Ненавижу пиво. И отца тоже ненавижу. И свой страх. Потому что знаю: стоит с губ сорваться хоть единому всхлипу – он не станет церемониться: швырнет меня вниз сам, и еще неизвестно, чем это все может кончиться.

Если бы здесь был Лаклан, он бы не позволил этому произойти. Он точно нашел бы способ усмирить отца и бросить эту дурную затею. Но я запрещаю себе об этом думать. Его больше нет. «Лаклан мертв, – произношу я мысленно. – Теперь есть только ты сам. И только на себя можно надеяться». А пока остается пара секунд, чтобы заткнуть глотку вопящему ужасу, действительно отрастить яйца и принять неизбежное: я прыгну.

– Черт бы тебя побрал, ссыкун малолетний, – цедит отец, снимая кроссовки и отбрасывая их в сторону. – Отойди, придется показать тебе пример. Двигай. Прыгнем вместе.

Я оборачиваюсь, поднимая на отца полный волнения и благодарности взгляд. Не спрашиваю: «Правда? Ты правда сделаешь это?» Я слышу только одно слово – «вместе», а больше мне знать не требуется. В этот момент я даже задумываюсь: может, он не такой уж и козел? Может, не все потеряно?

Ветер высушивает слезы. Я благодарен ему за помощь, потому что на него можно будет списать свою слабость. Отец встает рядом и произносит:

– На счет «три». Давай уже!

И я наконец принимаю этот прыжок как неизбежное.

– Один, – произносит он.

Я делаю глубокий вдох. Кислород наполняет легкие так, что жжет внутри, и грудная клетка расширяется.

– Два.

Приседаю, как делал это миллион раз на тренировках по гимнастике. Колени все еще дрожат. Вряд ли в этот раз у меня получится унять дрожь, даже если сильно постараться.

– Три.

Я отталкиваюсь от камня и, обернувшись вокруг себя, лечу. Лечу так долго, что кажется, будто этот полет никогда не закончится. И в этот момент почему-то приходит облегчение. Я свободен. СВОБОДЕН!

А потом тело входит в воду так легко, словно нож, разрезающий теплое масло. На миг все звуки исчезают, и остается только шум крови в голове и стук сердца. Вода стремительно темнеет. Я ощущаю это даже сквозь закрытые веки. Но мне уже не страшно. Последнее, что я запомнил перед вхождением в воду, – это полет. Как воздух треплет волосы на голове, как замирает сердце. Как… Вдруг кислорода перестает хватать, и наступает паника. Насколько я глубоко? Мне кажется, я никогда не выплыву, даже если буду грести изо всех сил. Останусь прямо здесь, на дне озера Бром, в часе езды от Ванкувера, и, наверное, всем взрослым станет стыдно. Все приедут на похороны и, может быть, даже будут рыдать, но эту мысль я не успеваю закончить. Голова рассекает поверхность воды, и я делаю глубокий вдох, раскрыв рот, словно рыба, выброшенная на берег. Вода льется с волос, застилая глаза, и я провожу ладонью по лицу, чтобы смахнуть ее. Я выжил. О Боже, я выжил!

Оборачиваюсь, скользя взглядом по ребристой поверхности озера, пытаясь отыскать отца. Он должен быть здесь. Должен вынырнуть где-то рядом, но я слишком долго был под водой, поэтому мог не услышать всплеска. Пока я верчусь, меня снова тащит вниз, и приходится вынырнуть. Вода закручивает меня, тащит, но я не сдаюсь. Верчу головой. Но папы нет. Внутри мигом зарождается липкая паника. А если он утонул? Если слишком сильно ударился о воду и потерял сознание?

В голове мелькают лица всех, кого я уже потерял. Мама, Лаклан, а теперь и отец? И даже несмотря на то, что бо́льшую часть жизни мы с ним не ладили, это осознание бьет сильнее, чем я мог предполагать.

Я продолжаю искать, но вокруг пусто. А потом машинально задираю голову. Туда, где на краю обрыва отец надевает свои кроссовки и, вцепившись рукой в ограждение, лезет обратно. Он не прыгнул. Это была ложь. И ветер стихает, будто вставая на мою сторону. Это позор, папа. Сегодня я окончательно это понимаю. А спустя пару месяцев, разглядывая в зеркале седую прядь, занимающую весь правый висок, пропускаю ее сквозь пальцы и в этот миг, глядя себе в глаза, даю обещание, чего с этого дня в них больше никто и никогда не увидит. И это «что-то» – слабость.

Глава 1. Тишина – это я (Бланж)

Наши дни.

Каждый справляется с поражением по-своему. Кто-то напивается, кто-то дерется, а кто-то просто хочет, чтобы его оставили в покое. Я был из последних. А учитывая, что я проиграл не просто битву, а целую войну – по сути, жизнь, – это чувство было настолько всеобъемлющим, что я не хотел вообще никого видеть.

Спорт – самая беспощадная в мире вещь. В нем невозможно чувствовать себя спокойно. Даже когда добираешься до самой вершины, ни на миг не забываешь: чем выше ты поднялся, тем ниже падать, а звезды срываются с небосклона ежедневно. Иногда достаточно лишь пары секунд.

Сотни раз за эти десять месяцев я прокручивал в голове тот самый прыжок. Мне казалось, я разложил его на миллисекунды, на кадры. Я все обдумал, пересмотрел, оценил, так и не простив себя за то, что слишком поздно среагировал. На миг раньше – и я был бы здоров. Я бы ходил и был чемпионом. Но сейчас…

Я взглянул на прибитые к стене полки, заставленные массивными кубками. Пришлось задрать голову. Чертова привычка, в очередной раз напоминающая о моей никчемности. Над верхней полкой виднелся скол краски – от стакана, что прилетел туда пару месяцев назад, сбив с этой чертовой штуки все на пол. Каспер тогда промолчал. Лаклан наорал на меня. Лил молча подняла. Собрала осколки веником и расставила все так, как и стояло. Но след остался.

Она подошла тогда и встала рядом, укоризненно глядя сверху вниз. Все они теперь смотрят только так. Сверху вниз. С жалостью во взгляде. Как будто хотят помочь, но не знают как. Еще сильнее этим доказывая, что мне уже никто помочь не сможет. И это убивает сильнее всего.

Вокруг меня всегда было море людей. Никто и никогда не относился ко мне равнодушно. Мной восхищались, мне завидовали, меня обожали или так же сильно ненавидели. Ты быстро привыкаешь к тому, что на тебя постоянно смотрят. Хуже всего то, что теперь, спустя год, ничего не изменилось. Вот только зависть превратилась в жалость. Внимание – в сожаление. И даже слова, которые я прежде слышал десятки раз: «Такой молодой парень…», «Такой талант…», «У него же вся жизнь впереди…» – внезапно обрели совсем иной смысл – пугающий. Теперь они произносились со вздохом и обреченностью, словно моя жизнь внезапно закончилась. Возможно, для меня это было и так. Но какого?..

Лишь один человек в этом мире продолжал делать вид, что ничего не случилось. Все, что сказал Марс, впервые после травмы встретившись со мной: «Ясно»

Я промолчал. Может, это был завуалированный укол. Мне было наплевать. Теперь наплевать. С тех пор прошло еще полгода. Он продолжал жить как ни в чем не бывало, скалясь на камеру, забирая все, что мог бы забрать я, снова и снова мелькая на экранах. Прямо сейчас получая кубок победителя чемпионата.

– Бернаут, – произнес я, глядя, как Марс сжигает резину об асфальт. Ощущалось как «нокаут».

И чем дольше я смотрел, тем сильнее чувствовал, как с каждой секундой становится все труднее дышать. Как будто в комнате закончился воздух. Но прямую трансляцию не выключал. И да, это было похоже на мазохизм. Когда и смотреть не можешь, и не можешь не смотреть, как твоя прошлая жизнь, то, что для тебя было всем, сгорает под колесами чужого мотоцикла.

Марсу торжественно поменяли табличку на байке. Номер третий, к которому он вернулся лишь на год, снова стал первым. А между нами опять ничья. Вот только я больше никогда не смогу передвинуть результат в свою сторону. А самое главное, никто не узнает почему.

«Беланже после победы просто сбежал».

«Знал, что второй раз не вытянет».

«Этот спорт не для слабаков».

«Просто понял, что больше ему никогда так не повезет».

Трансляция закончилась. Выключив телевизор, я швырнул на кровать пульт и закрыл глаза. Пустота.

– Как хорошо, как спокойно наконец стало, – донеслись через окно обрывки фраз.

Две пожилые соседки снизу, как обычно, ровно в девять пятнадцать вечера возвращались с прогулки.

– Наверняка съехал. Вместе со своим мотоциклом.

– Хвала небесам! Наконец в этом доме тишина.

Я крепко зажмурился. В моей жизни теперь тоже тишина. Я ее ненавижу.