Тишина – это боль. Это бессонные ночи и бессмысленные дни. Это самый яркий признак того, что все, что было важным, теперь закончилось.

Тишина – это ненужность. Слабость и никчемность.

Тишина – это я.

Глава 2. В горе и радости (Жаклин)

Мы сидели втроем в небольшом кафетерии «Старбакс» в центре университетского кампуса, где в это время учебного года было немноголюдно. Лил, опустив взгляд, грела руки о стаканчик, хотя на улице стояла жара. Лаклан нервно барабанил по столу пальцами. Я наконец решила нарушить повисшее молчание.

– Когда это случилось? – спросила, чувствуя, как желудок скрутило, и уставилась на разорванные пакетики с сахаром, брошенные в центре стола.

– Чуть меньше года назад, – осторожно произнесла Лилиан.

Я с трудом сглотнула, борясь с желанием сбежать отсюда. Снова воцарилось молчание, потому что мой разум не хотел принимать эту информацию. Ну нет же. Скажите, что это все глупый розыгрыш. Что мы просто встретились, чтобы попить кофе. И сейчас Лил достанет спрятанную камеру и громко рассмеется. Вот только никто не улыбался.

– И никакого прогресса за это время? – снова попыталась я сдвинуть этот неподъемный разговор с места.

– Ему провели несколько операций подряд, – ответил Лаклан. Почти отчаянно. – Больше врачи ничего сделать уже не могут.

– Как ничего? Разве так бывает?

– Конечно, бывает, Жаклин.

– Даже с его возможностями?

– Перед такими вещами иногда бессильны любые деньги. Если хочешь, можешь сама посмотреть.

Он достал из кармана сложенные вдвое копии медицинских документов и протянул мне. Я почувствовала себя так, словно еще секунда – и вывернет. Потому что верить в то, что Беланже живет где-то, все так же наслаждаясь жизнью и купаясь во всеобщем внимании, было хотя и больно, но гораздо легче, чем принять то, что я увидела.

Я мельком пробежала взглядом по одному из последних заключений.

– «Никакой чувствительности ниже пояса», – прочитала я. – Вообще?

– Да.

– Нет.

Они выпалили это одновременно.

– Так да или нет?

– Нет, – мрачно ответил Лаклан. – Врачи говорят, при его травме это невозможно.

– У него была чувствительность, – встряла Лил, повернувшись к парню. – Когда Каспер пролил ему на ногу кофе, помнишь? Он отреагировал.

– Это всего лишь эмоциональная реакция, Лили. Рефлекс.

– Но нельзя же терять надежду! В мире есть случаи, когда после и не таких травм люди поднимались.

– Но же ты сама знаешь, мы перепробовали все, а результатов по факту нет.

– Если человек сам этого не хочет, вряд ли хоть один доктор в мире будет в состоянии ему помочь.

– Это говорю не я, Лили, это три лучших врача, которые давали заключение, – раздраженно произнес он.

Теперь уже вмешалась я:

– То есть вообще никаких положительных прогнозов?

Все снова замолчали. Я же выжидающе посматривала на своих собеседников, пытаясь вытянуть еще хоть что-то.

– Увы. Поэтому я и приехал. После последнего визита в больницу он заперся в своей квартире. Никого не хочет видеть. Ни с кем не хочет разговаривать.

– И ты считаешь, что я смогу на него как-то повлиять?

– В прошлый раз смогла.

Я прикрыла глаза, чувствуя, как у меня сводит живот от ужаса. Как много он им рассказал? Насколько сильно наша история трещит по швам и что именно знает команда?

– Я не в курсе, что между вами произошло, – словно прочитав мои мысли, ответил Лаклан. – Он сказал, что это не мое дело.

– Да? – Я замерла.

Мы с Лили молча переглянулись. Она кивнула. Ее глаза не умели врать. Лили сдержала обещание. О нашем фальшивом браке и правда не узнал никто.

– Бланж не хочет даже разговаривать на эту тему. В социальных сетях мы уже почти год поддерживаем видимость, что все нормально, но когда-то это ведь должно прекратиться.

Я опешила:

– Значит, весь этот год ты продолжала вести его страницу так, будто ничего не случилось?

Она молча кивнула.

– А на самом деле он?..

– Здесь, в своей квартире.

Господи, все это время он был так близко! Я сглотнула комок, застрявший в горле.

– Прости. Я хотела сказать. Но он взял с меня обещание, что ты не узнаешь.

Неужели все так плохо, раз она нарушила слово?

– А как он выходит на улицу? – спросила я. – Там же второй этаж и узкая лестница.

– Он не выходит, – ответил Лаклан.

Лил тут же принялась тараторить что-то еще. Что Бланж полностью отказался от жизни. Что все попытки нанять ему кого-то в помощь закончились руганью, битой посудой и криками сбегающей из этого дома медсестры. Хотя я и без этих подробностей могла представить всю ситуацию в красках. Что о его травме не знает почти никто, в том числе его семья в Канаде. Еще о чем-то, но я уже плохо слышала. В голове билась мысль, что мне, по большому счету, должно быть все равно. Это было его осознанное желание – расстаться. Бланж вычеркнул меня из своей жизни. Он поставил уверенную точку. И ушел. Так зачем я пытаться превратить ее в многоточие? Зачем возвращаться туда, где мне никто не рад?

– Пожалуйста, поговори с ним, вдруг у тебя выйдет…

– Не уверена…

Бланжу не нужна сиделка. Да и я сама, судя по всему, тоже не нужна. Его упрямство не пересилить ни одним из известных мне способов. Так какой в этом всем смысл?

– Решение за тобой.

А самое главное, я могла бы покончить с этой историей прямо сейчас: встать, извиниться, уйти и никогда больше не возвращаться. Но в этот момент подумала о нем. Вспомнила его так ярко, словно его образ вытравили на негативах моей памяти. Заранее зная, что не смогу с ним так поступить. И прошептала:

– У меня есть одна идея. Но вам придется мне помочь.

***

– Лаки, ты меня уже достал своим присутствием. Я в третий раз прошу: свали, а? – прохрипел до боли знакомый голос из глубины квартиры.

Как не развернуться и не сбежать? После нашего разговора с Лакланом и Лил прошла неделя, но я до сих пор боялась даже думать о том, что меня ждет внутри. Тем не менее я сделала шаг и замерла у порога.

Все выглядело точно как год назад, когда я впервые здесь оказалась. За исключением одного. Бланж полусидел-полулежал на кровати. За то время, что мы не виделись, он мало изменился, разве что стрижка стала короче и глаза казались больше оттого, что черты лица заострились из-за худобы. Но он был все так же красив. И если бы я не знала, что с ним произошло, то вряд ли смогла бы догадаться. А потом он увидел меня и замолчал. Минуту мы смотрели друг на друга, а я изо всех сил старалась не дрожать и не переминаться с ноги на ногу.

– Жаклин?

– Да, это я, – тихо ответила я, делая шаг в комнату и оглядывая пространство.

Бланж стрельнул взглядом из-под темных бровей.

– Ах ты, сукин сын, – произнес он, поджав губы и пристально глядя на Лаклана, который даже порог не посмел переступить. – Сначала бросил меня, а теперь так вину искупаешь? Он специально тебя привез? – поочерёдно наставляя палец то на меня, то на Лаклана, возмущался Реми. – Дай угадаю зачем. Будешь, как и они, пытаться заставить меня найти в этом всем плюсы? Убеждать, что это не конец жизни и мне несказанно повезло?

– Нет.

Показалось, что он не ожидал такого ответа. На секунду даже растерялся, но быстро вернулся к своему токсичному образу.

– Вот и прекрасно, – процедил Бланж, – потому что у тебя нет такого гребаного права! Проваливай. Ты мне ничего не должна, ясно?

Но ни я, ни Лаклан не сдвинулись с места.

– Оставь нас одних, пожалуйста, – попросила я.

И, кажется, впервые этот парень не захотел со мной спорить. Но только он потянулся к дверной ручке, как его остановил Бланж:

– Что за хрень? С какой стати она тут командует? Уведи ее!

– Нет. – Я жестом остановила его. – Это, вообще-то, и мой дом.

– С каких это пор?

– Мы дали друг другу клятвы, если помнишь, – произнесла я, коснувшись кольца, которое сразу по возвращении спрятала в комод, чтобы не видеть, но достала с утра и снова надела на палец. Бланж свое не носил. Я уже заметила. – В горе и радости. В болезни и здравии…. Так что ты прекрасно знаешь: я не уеду.

– Уедешь, Жак. Потому что я тебя выгоняю.

– Давай. Выгоняй.

И он внезапно рассмеялся. Рвано и громко, будто на грани истерики.

– Это все ложь! – выплюнул Бланж с ядовитой насмешкой, обращаясь к Лаклану. – Не было никакой свадьбы. И любви тоже. Все было подстроено! Я ее толком не знаю даже!

Но тот лишь приподнял брови.

– Сейчас он перебесится и успокоится, – заверила я. – А ты, малыш Б, – я специально произнесла то самое, ненавистное ему, прозвище, чтоб сильнее его побесить, – прекрасно знаешь, что я не уеду.

Он едва не пристрелил меня взглядом:

– Уедешь, Жак.

– Ага.

– Мне не нужна твоя жалость, ясно? – Он с грохотом смахнул с тумбочки стакан. Тот, разбившись, разлетелся на осколки. Вода разлилась по полу.

– Я, пожалуй, на улице подожду, – осторожно ввернул Лаклан, но на его голос никто даже не обернулся.

Воцарилась тишина.

– Пошла вон! – прошипел Бланж, срываясь на хрип, глядя мне в глаза.

Но вместо этого я прошла в ванную, сняла с крючка полотенце, вернулась в комнату, опустилась на корточки у кровати и принялась молча собирать воду и осколки.

– Жак. – Это уже был не приказ, не крик – скорее, умоляющий шепот. Я подняла глаза и поймала его взгляд, полный отчаяния. – Я ведь сейчас серьезно.

– И я серьезно. Но если хочешь, попробуй избавься от меня. Вытолкаешь из квартиры? Забросаешь своими колкими взглядами? Обложишь ругательствами? Или в полицию позвонишь? Валяй, мы и так самая странная пара на всем Западном побережье. А так над нами еще и весь Южный отдел полиции смеяться будет, – бросила я в него сказанной когда-то им же фразой. – Так что ты сделаешь, а, Бланж?

Вместо того чтобы снова на меня зарычать, он обессиленно отвернулся.

– Собирайся, – произнесла я, изо всех сил стараясь на него не пялиться. И вышла за дверь, чтобы позвать Лаклана.

Следующие полчаса, пока мы паковали вещи, Бланж ругался и кричал, что это незаконно и он никуда не поедет, но мне было наплевать на его желания. У меня была цель.

Я видела, как трудно дается это все Лаклану, но он тоже сохранял хладнокровие.

– Я точно больше не нужен? – спросил он на прощание. С его помощью мы усадили Реми в машину – в тот самый пикап, который когда-то он сам водил. Я села за руль. И хотя не делала этого уже пару лет (в последний раз водила старый фургончик деда), в этот момент во мне включился особый, резервный источник энергии, заставивший взять себя в руки.

– Не нужен. Дальше мы сами, – ответила я, помахав ему из окна. Бланж, отвернувшись в другую сторону, промолчал. – Спасибо тебе за помощь.

– Удачи.

Бланж лишь недовольно фыркнул. И мы покинули тихий спальный район, прощаясь с ним на долгие месяцы, двигаясь в сторону дома, с которым я рассталась много лет назад. Того, который когда-то спас Бланж. Того, который, я верила, мог бы спасти его.

Всю дорогу Реми дулся, сложив на груди руки и обречённо таращась в окно, как будто он не здесь вовсе. Не спрашивал, куда мы едем. Не интересовался, с чего я вообще решила ему помогать. А мне оставалось лишь слушать его бессильные выдохи, которые всякий раз заставляли что-то внутри сжиматься. Я и представить не могла, что видеть его в таком состоянии окажется настолько трудно. Все, что оставалось, – молча вести машину и молиться. Молиться, чтобы у меня получилось.

Когда мы добрались, на город опустился вечер. Я смотрела по сторонам и почти не узнавала это место: деньги слишком сильно меняют не только людей, но и города. Раньше здесь даже дома не нумеровались, вместо этого каждый имел свое собственное, особое название: «Ловец снов», «Ворота в море» или «Голос прибоя», а сейчас тут построили столько гостиниц и ресторанов, что многие здания я даже не узнавала.