Внешне виду не подаю, а внутри под диван хочется залезть от этих пронизывающих глаз. Теперь отчасти понимаю Артёма. И хочу к нему на улицу. На воздух.

Ноги с кресла сами собой поднимаются, я встаю, словно в трансе. Шум в ушах нарастает.

– Куда собралась? – строго спрашивает Степанида.

– Миш, – словно издалека доносится голос Демьяна.

А меня и в жар, и в холод одновременно бросает. Это все травы, энергетика Степаниды и ее дома, мои переживания? А может, я, как мама? Вдруг по генетике передалось?

Сажусь обессиленно обратно. Демьян приносит воды. Степанида забирает из его рук стакан и подходит. Опять стоит с этим жутким взглядом. Долго молчит, а потом вдруг спрашивает:

– Возьмёшь? – протягивает мне воду.

Не хочу от неё ничего брать, и мысленно я уже убегаю из этого дома. Но даже пошевелиться не могу!

– Лучше по-хорошему возьми. Сама. И сразу отпустит, – настаивает она.

Я будто в трансе. И хоть внутри всё сопротивляется, рука сама тянется. Делаю глоток, другой – и… отключаюсь.

Прихожу в себя, потому что чувствую, как меня хлопают по щекам.

– Миш, ты чего? Вы с Артёмом челлендж, что ли, решили устроить? Ну-ка признавайся, что там ели, пока я у дома стоял?

– Ничего…

– Да всё с ней хорошо будет, – спокойно и довольно произносит Степанида. – Воду допивай. А ты, – кивает Демьяну, – в магазин. Список я сейчас напишу. Ужин поможете приготовить. И Артёма попроси, пусть сумки ее занесет в дом. Со мной она жить останется.

– И что, даже собеседование не проведёшь? – удивляется Демьян.

– А я уже провела.

Ставлю стакан на журнальный столик. Прислушиваюсь к себе. Дурнота прошла. В голове прояснилось. Но тревога… никуда не ушла.

9 глава

Демьян уходит, и мы со Степанидой остаемся один на один. Вся моя охота ей понравиться внезапно испаряется. Я вообще не понимаю, чего теперь хочу. Наверное, чтобы меня ненадолго оставили в покое и дали отфильтровать все, что на меня навалилось Так-то я должна быть в ларьке сейчас и продавать вафли. Какого черта здесь делаю…

– Жить будешь на втором этаже. Последняя дверь справа. Вещей много? – бросает через плечо Степанида.

– Три сумки.

– Три, – повторяет тихо. – Перебрать, что нужное, а что нет и весь хлам на задний двор отнести. Демьяна попросишь. А теперь пойдем на кухню. Поможешь картошку почистить и мясо отбить. Хотя нет, Артём сейчас мясом займется. Сколько тебе лет?

– Восемнадцать…

– Юная совсем.

“Подарочек”, все подшучивал над бабушкой Демьяна, а, похоже, это все не шутки…

– Вы… чем конкретно занимаетесь? – спрашиваю и тут же жалею, что задала этот вопрос, но он сам собой слетает с языка.

Степанида оборачивается. Смотрит так, что туман в голове возвращается без стука. Как будто внутрь залезла. Прямо под кожу. И попробуй теперь не поверить во всю эту мистическую фигню.

– Да всем понемногу, – миролюбиво отвечает она. – Но чаще помогаю тем, кто с болью приходит.

– Физической?

– Душевной в основном. Все хвори – они же отсюда родом, – показывает на голову. – Внутри человек болеет, что-то боится, отрицает, не принимает, себе много врет, а потом, как итог, и тело слабеет.

Хочу возразить. Есть же ещё генетика, наследственность. А случайные травмы? Многое идет явно не из головы. А дети в реанимации? Они что, тоже сами себе всё придумали? Нестыковки!

– Годами в себе боль вынашивают, а потом приходят и просят за пару часов всё вылечить, – словно опять подслушав мои мысли, продолжает. – Годами, деточка. Изо дня в день отравляют собственным ядом свое существо, а потом ищут спасение в чудодейственных явлениях. И просят по-быстрому всё изменить. Понимаешь, о чём я?

– Не совсем…

Потому что больше в жизни привыкла опираться на логику и факты. Ну стараюсь. А сейчас явно что-то идет не так.

– Молоденькая ты ещё. Но ничего. С опытом все приходит. И уходит тоже многое.

Стёпа показывает, где картошка, мусорное ведро, выдаёт нож и кастрюльку. Кухня просторная, светлая, и на ней одно удовольствие готовить. Не то что наша – всё старое и почти не развернуться. Когда-нибудь и у меня будет такая. И собственный новый угол. В Москве.

– Мне на обследование скоро ехать, – словно опять прочитав мысли о столице, произносит Степанида. – Дёма говорил?

Так ласково имя внука звучит из ее уст, что и у самой поднимается внутри волна тепла. Неосознанно.

– Говорил.

– Ненадолго, надеюсь. Не люблю я эту Москву. Вот на дух не перевариваю. Как с первого раза увидела, так и отвернуло.

– Почему?

– Энергетика давящая. Машин много, многоэтажек. И мало простора. Нет, он безусловно есть, но не такой, как я привыкла. Плохо там старому человеку.

Пытаюсь представить, как буду себя ощущать в мегаполисе, и пока не понимаю – понравится мне или нет. Если это плюс-минус как Ижевск, то, вероятно, да. Хотя и лес возле дома, и наш пруд я тоже люблю… Но в этой обстановке я и так достаточно пожила. Можно и в новой попробовать.

В кухне ненадолго повисает пауза. Степанида достает сковороду, ставит ее на плиту.

– Что за история с отчимом? – спрашивает, будто между прочим, но взгляд цепкий.

Молчу. Потому что не знаю, с чего начать. Ведь долгое время одни с мамой жили и нормально справлялись. А потом Пётр появился. И поначалу вроде и впрямь всё хорошо было, а потом, как мама заболела и слегла, у него отношение ко мне поменялось. После ее смерти и говорить нечего. Со свету сживал вслед за ней.

– Мама заболела. Она не рассказывала никогда о своей болячке и что ей, в принципе, было нельзя рожать. Наверное, не хотела, чтобы я вину на себя брала. Или в другом причина – кто ж теперь скажет. У нее мужчина появился перед тем, как она вконец слегла. Пётр после ее смерти начал меня в этом обвинять, пить, выживать из дома. Вот у него, вероятно, и есть все от головы. А в случае с моей мамой, с наследственной болезнью… тоже голова виновата?

Затрагиваю эту тему и снова все вспоминается: как в холодильнике лежали ампулы, какие-то коробочки с таблетками. Как она, прячась от меня, делала себе уколы в живот, думая, что я не вижу. Как ее тошнило почти каждый день. В поликлинике тогда сказали: «по женской части», стресс. А потом приехала скорая, и все стало по-другому. Врачи обследовали. И одна молоденькая женщина, медик или кто она там была, подошла ко мне и сказала: у нее органы будто сами на себя напали. Я еще тогда подумала: как это на себя самого? Как можно? Оказалось, можно. Не просто напасть. Убить. Вот только при чем тут, черт возьми, голова?

– Чем болела-то?

– В карте написали: «СКВ в стадии обострения.» Как мне объяснили: иммунитет сработал на уничтожение организма.

– Волчанка, что ли?

Киваю.

Степанида смотрит на меня внимательно. Долго.

– Конечно, от головы у нее все, Миша. От стресса, от ответственности. Получила обострение. Может, раньше что-то серьезное было, не пережила, грызла себя. Вот и организм больше не захотел быть союзником. Пошел против.

Задумываюсь.

– Она никогда своей личной жизнью не делилась со мной. Я даже отца родного не знаю. А приемный еще хуже оказался. Тот хотя бы бросил, но ничего не отбирал. А этот…

– Правильно ты сделала, что ушла. А твое к тебе еще все вернется. Это я про дом. Ну и все по заслугам получают. Загнется он теперь один. То хоть стимул был тебя гробить, а тут – все. Сгорит, – машет рукой. – Живи свою жизнь и о нем не вспоминай.

Всякое желание спорить отбивает на корню после ее слов и спокойной интонации. Отчасти даже понимаю, в кого Демьян такой рассудительный. Да и не верится, что это она тут какую-то девушку ругала несколько минут назад. Интересно за что?

Степанида достает тесто из холодильника. Быстро лепит какие-то кругляшки, закидывает их на разогретую сковороду. Аромат тут же распространяется божественный.

– Готовить умеешь? – спрашивает, наблюдая, как я мою картофель в раковине.

– Да.

– Хорошо. Я уже не всегда сама справляюсь. Руки вот, – показывает, и они немного дрожат. – И колени.

– Это тоже от головы?

Улыбается. По-доброму.

– Это от старости, деточка. Не молодею.

Я как раз вытираю руки о полотенце, когда слышу голоса из гостиной. Артём что-то опять возбужденно говорит, а через мгновение они с Демьяном стоят перед нами. Оба с пакетами из магазина.

– Сумки в коридоре. Куда отнести, ба? – уточняет «щедрость». – Какую из комнат ей выделила?

– Наверху. Рядом с твоей.

По коже опять проносится тепло, а затем и жар, будто меня, как эту лепешку, на сковороду положили. Всего, считай, сутки провела в новой обстановке и с новыми людьми, а чувство будто всех их троих давно знаю…

– Артём, помоги мясо отбить, – просит Степанида.

– Хорошо, – отзывается он, а я ставлю картофель вариться на плиту.

Хотя не терпится посмотреть, что там Пётр наложил в сумки. По идее, он скинул туда все из комнаты, а там не особо много было. Шкафы и полки пустые, и фоток наших с мамой ни одной не видела на стене.

Спустя полчаса мы рассаживаемся за круглым столом. За ужином царит приятная атмосфера. Говорят преимущественно Стёпа и Демьян, обсуждают предстоящую поездку. Мы же с Артёмом коротко переглядываемся и молча едим. Я в своих мыслях и собственных сумках. С тревогой в сердце. Потому что хоть и с крышей над головой, в безопасности, но дом-то чужой. И обстановка непривычная.

– Спасибо, – говорю, наевшись от души. Затем помогаю всё убрать со стола, помыть посуду.

Стёпа идет отдохнуть, Артём и вовсе след простыл, а Демьяну кто-то звонит и он направляется на улицу. Через окно наблюдаю, как гуляет по дорожкам, останавливается у пруда и долго там стоит. Я же, окинув взглядом чистую кухню, поднимаюсь наверх и остаток вечера навожу порядок в сумках.

На всё про всё уходит почти два с лишним часа. Эта пьянь, как я и думала, в кучу все свалила. Рамки некоторые разбились, и одежда оказалась в стекле. Ничего не остается, как ее выбросить. И по итогу более-менее добрые вещи укладываются на пару полок в шкафу в выделенной мне комнате. Целую сумку можно отнести на мусорку, а еще одну в старый дом. Да уж… Хорошее у меня приданое. Точнее никакого.

Я нахожу на этаже душ, ополаскиваюсь и ложусь в кровать. Но сон не идет. Непривычно на новом месте. И очень тихо. Только не внутри. Тревога буквально сжирает, и ощущение, что я совершила ошибку, не проходит. Что я там говорила про прыжок – лететь с кайфом? Пока что-то не получается.

Спускаю с кровати ноги и бреду на кухню. В коридоре полумрак, впрочем, как и во всем доме, но, благо, на стене горят ночники. Кое-как ориентируюсь и подхожу к шкафчику, тянусь за стаканом, наливаю воду. Пью мелкими глотками. Наливаю еще. Подношу ко рту и вдруг ощущаю сбоку какое-то движение.

Испугаться не успеваю. Лишь замираю. Демьян сидит на подоконнике у открытого окна, голый по пояс, с яблоком в руке.

Приглушенный свет выхватывает из темноты его плечи, грудь, пресс. Кожа чуть влажная, будто после душа.

Он откусывает яблоко и смотрит на меня. Я ставлю стакан на столешницу, забыв, зачем приходила. Ах да, попить…

– Не спится? – тихо спрашивает.

– Да. На улице сегодня душно… Завтра, наверное, гроза будет.

Кивает.

– Скорее всего.

– Ну и в целом… Новое место. Вчера одно, сегодня другое. Со мной такое впервые…

Надо бы заткнуться и уйти, но я пошевелиться не могу. И отвести от “щедрости” взгляда. Все эти тела и красивые картинки только на экране телевизора и в журналах видела, а вживую вот так… никогда. И эти кубики на животе… Я не ошиблась. Господи, сколько времени он проводит в спортзале? Они точно настоящие? В какой-то передаче видела, что сейчас делают пластикой. Может, это оно?

– Привыкнешь, – говорит Демьян и медленно подходит. Почти вплотную, отчего я нервничать лишь сильнее начинаю. И сердце, кажется, вот-вот вырвется из груди. – Бледная, – внимательно разглядывает. – Снова плохо?