– Говорили обо мне, признавайтесь! – произнесла я, заняв место на троне, стоявшем в центре, и сделал знак музыкантам играть печальную мелодию лесных духов. Она подходила под моё настроение и не мешала разговаривать.

– Каталина, спой нам. Слышала, у тебя прекрасный голос!

«Он пригодится тебе в обители Матери-Богини», – с горечью подумала я.

Маленькая, пухлая жена Фармана в последнее время осунулась и потускнела ещё больше. Наверное, предчувствовала немилость мужа, от которого зависела целиком и полностью.

Она запела мрачную песню, когда-то бывшую гимном женщин, столкнувшихся с неразделённой страстью.

«Преврати неделю в год, преврати год в три, но мне всё равно не заставить свою истинную любовь говорить со мной»,  – её голос заставлял забыть дневные заботы и мыслями унестись далеко. В дивный край, где нет других забот, кроме поиска вечной любви.

Но я была уже не настолько юна, чтобы не понимать, что жизнь длиннее любви, а власть дороже жалости.

Одна песня не могла поколебать моей уверенности в своей правоте.

К тому же я утешалась тем, что между супругами огромная разница в возрасте: лорд чуть старше короля, а Каталине едва исполнилось восемнадцать. Значит, все её печали просто притворство, скрывающее истинное желание удержать нежданно свалившееся на неё богатство.

– Возьми это! – протянула я брошь с чёрным жемчугом, которую выудила из своей шкатулки, пока Каталина пела.

Песня закончилась, и фрейлина смотрела на меня, как горлица на сокола. Но светлые глаза заблестели, как два сапфира.

Я не ошиблась, Каталина любила драгоценности, значит, и во всё остальном оказалась права.

– Ваше величество, я не смею это принять, – пролепетала она, раскрасневшись ещё больше.

– Смеешь. Выйдете все вон! – в нетерпении я указала на дверь.

Фрейлины испуганной стайкой удалились.

– Присядь, я давно хотела с тобой поговорить, – произнесла я как можно ласковее и указала на кресло. – Расскажи мне о себе.

– Ваше величество, – тут же оживилась она. – Мне крайне лестно, что вы интересуетесь моим происхождением, но, боюсь, мне нечем похвастаться. Род отца никогда не был достаточно знатным, чтобы занимать должность при дворе, и достаточно богатым, чтобы дать за меня приличное приданное. Его сиятельство увидел меня во время траура по прошлой супруге.

– Пятой, если не ошибаюсь, – я выразительно подняла  бровь и улыбнулась, от чего Каталина сильнее раскраснелась. – Правду говорят, что вы выходили замуж уже беременной от его сиятельства?

Фрейлина опустила голову. Я видела, как она нервно перебирает пальцами край носового платка. Значит, правда.

– Да, ваше величество, но я была невинной до того, как…А потом я потеряла ребёнка.

И Каталина всхлипнула.

– Понятно, – я начинала терять терпение. Только слёз этой малолетней дурочки мне не хватало! Рассказала бы я ей о своих потерях!

– В родах у меня умерло двое детей. И одного я скинула. Поверьте, последнее гораздо менее болезненно, –  ответила я в раздражении, но потом, устыдившись, взяла Каталину за пухлую руку. – Моя мать, чтобы вы знали, потеряла шестерых. Трое из них достигли трёхлетия, а королева Фезалия, первая супруга его величества, мать принцессы Касии, одно за другим потеряло двоих сыновей в возрасте трёх лет.

Глаза Каталины расширились от ужаса. Одно дело знать, что такое возможно и даже происходит где-то там за высоким заборами и пышными балдахинами, и совсем другое – смотреть этому в глаза. Не у каждой хватит бесстрашия.

– Я вижу, что вы нежное создание и не созданы для таких потерь.

Каталина, ещё не понимая, куда я клоню, кивала и по рассеянности прикладывала платок к глазам и выказывала живейшее участие в разговоре.

– Мне так жаль, ваше величество. Я буду молиться Матери-Богини, чтобы никто из смертных больше не познал такого, – вымолвила она, и я ухватилась за её слова, как за ниточку, захлопывающую клетку.

Теперь зверьку, попавшему в неё, не вырваться. Прутья крепки, а рука, держащая замок, тверда.

– Как странно, что ты сама заговорила об этом. Воистину Богиня-Мать мудра и выбирает достойных служителей. Мне недавно было видение, Ты же знаешь, все знают, – тут я выделила голосом последнюю фразу, – что Боги иногда говорят через меня. Так вот, несколько недель назад мне во сне явилась старица и передала просьбу Богини, чтобы я скорее привела тебя к ней, потому что в твоих молитвах и бдениях будет особый толк. Ты избранна, Каталина, я даже завидую тебе и твоей будущей миссии.

Под конец мой тон стал слишком торопливым. Я боялась истерики. Но фрейлина слушала, раскрыв круглые глаза, и только бледнела. Надо же, всё оказалось проще, чем я думала!

– Но я замужем…

– Богиня в силах разорвать узы, мешающее служить ей с полной самоотдачей. Я сегодня же поговорю с Главной жрицей, не бойся, она не посмеет сказать слово против воли небесной покровительницы. Можешь пока идти, я ещё позову тебя, когда всё устрою.

Я отпустила Каталину, и та молча поднялась, поклонилась и вышла. А мне захотелось выпить белого как снег, вина за успех дела!

И только когда я встала со своего места, чтобы позвонить в золочёный колокольчик и позвать Одилию, то заметила, что брошь с чёрной жемчужиной осталась на кресле Каталины.

Тогда я не придала этому значения. Расстроилась молодая жена, вот и забыла «от радости» всё на свете. Отдам ей позже, когда представится случай.

И вскоре он подвернулся. Правда, всё пошло немного не так, как я ожидала.

Глава 5

1

– Ваше величество, мы будем молить Богиню-Мать и прочих Небожителей, чтобы они послали вам излечение, – говорила Главная жрица, после очередного осмотра моей раны.

Той самой, которую во время танца «случайно» нанесла мне Констанция. Прошёл месяц, и царапина, о которой я уже и думать забыла, открылась и начала сочиться кровью. Моя ладонь распухла и причиняла страдания.

Но ещё большие муки я испытывала от добровольного отказа от свидания с детьми. Целители сказали, что это может быть опасно для них. И я уже не знала, верить ли им. Верить ли кому-нибудь вообще?!

– Это всё она! Она прокляла меня, чтобы занять место подле короля, – плакала я на плече Эсмонда всякий раз, как король, брезгливо прижимая платок к носу, говорил, что это не просто болезнь, а кара Богов за мою самонадеянность и гордыню. И что я должна подчиниться их воле и добровольно уйти в обитель послушниц, как и планировалось ранее.

Мне снова пророчили судьбу Каталины, которая через месяц умрёт для мира, чтобы воскреснуть в новом имени и качестве.

– Или это жена Фармана? – я посмотрела на Эсмонда, пытаясь найти в его глазах или лице хоть намёк на отторжение. – Она сначала не взяла мой подарок, а потом приняла, чтобы через день отдать обратно!

– Не думаю, моя леди. Она слишком простодушна для этого.

– Каталина могла стать орудием в других руках.

Эсмонд кивнул и погладил мою больную руку.

Если бы он отвернулся от меня, то, клянусь, я бы спалила замок Двенадцати Башен дотла. Пусть бы все, кроме моих детей, пали жертвой стихийного пожара или молнии, это стоило бы мне жизни, такую силу нельзя черпать, не жертвуя ей свою душу, но зато мои враги не смеялись бы в спину. Не скалились, как стая лесных волков, на раненую медведицу.

– Она же кротче овцы!

– Нет, она притворяется. Я видела её глаза после того, как объявила волю Богов.

– Твою волю, Гердарика. Или, вернее, волю лорда-канцлера. Не вмешивай в это Богов, не гневи их.

Эсмонд отстранился и отошёл к старому алтарю. Положил на плиту руки, склонил голову.

 Давно сговорившись, ещё со времени нашего первого свидания в моих покоях, мы общались в старой часовне, когда-то принадлежавшей первой жене короля. Эсмонд делал магическую копию королевы, и мы могли быть уверены, что меня не хватятся.

Здесь обычно мы предавались любви, здесь по стенам, освещая всё вокруг полз магический огонь, который мой единственный и первый любовник умел разжигать своим бесконечным Даром.

Но сейчас разговор шёл не о любви. О власти.

И это раздражало, потому что рядом с ним я не хотела терять время на присчитывание политически верных ходов. Время, отведённое нам с Эсмондом, было конечным и столь малым, что вся моя жизнь превратилась в тоскливое ожидание этих часов.

И вот сейчас, когда мне было так плохо, он, тот, от кого я ждала лишь безграничного понимания и поддержки, начал упрекать меня!

– Как ты можешь, Эсмонд?! Ты знаешь, ради кого я всё это делаю?!

– Ради детей. А ещё ради себя и власти, Гердарика.

Он не оборачивался и говорил со мной так, словно обвинял в жутких преступлениях!

– Почему ты хочешь падения леди Констанцией? Ревнуешь короля?

Эсмонд медленно повернулся, и я впервые за многие годы увидела в его светло-зелёных глазах осуждение. И даже онемела от боли, пронзившей ладонь и сердце.

– Гердарика, ты знаешь, я люблю тебя и отдам, если понадобится, жизнь за тебя и твоих детей, но сейчас, я должен сказать, ты делаешь ошибку.

– Я всегда делаю ошибки. Как и всё! Но не делать ничего ещё хуже! – Я почувствовала, как горло сдавливает невидимая рука. Как она душит меня, не давая договорить всё, что я хотела.

Прокричать Эсмонду, не заботясь, услышит ли кто, о том, что нельзя всё время бояться и быть осторожными. Ходить, не поднимая головы, и вести себя как женщина, смирившаяся с уготованной ей участью.

– Я была такой. И он захотел избавиться от меня. Несмотря на годы брака, на то, что я родила ему двоих здоровых наследников, несмотря ни на что! А теперь она хочет сесть на мой трон и посадить на него своих сыновей. А как же мои мальчики? Знаешь, что их ждёт, если я проиграю? Я читала об этом в Библиотеке Старого мира: король задумал жениться на любовнице и объявил прежний брак незаконным, а родившихся в нём детей, бастардами. Потом их под предлогом безопасности заточили в дальний замок под усиленную охрану, которая со временем и убила детей. При мнимой попытке к бегству. Даже тела их были похоронены неизвестно где. Ты этого хочешь для моих сыновей, Эсмонд?!

Он подошёл ближе и перехватил руку, пытавшуюся его ударить.

– Успокойся, твоим детям пока ничего не угрожает. И пока я жив, так и будет.

– Пока ты жив, возможно. Но кто сказал, что Пенелопа однажды не подсыплет тебе в питьё кого-нибудь яда или зелья, дурманящего разум? У неё остался королевский сын, и если моих не будет, он может занять трон, а она стать королевой-матерью.

– А кто тебе даст гарантии, что лорд Фарман однажды не сделает того же самого с тобой? – холодно спросил он и стиснул мою руку до лёгкой боли. Сейчас в его глазах зияла пугающая меня пустота. Он говорил так, словно между нами разверзлась пропасть, и в неё канули все наши чувства.

– Я думала об этом. Канцлер слишком умён, чтобы не понимать, что народ охотнее пойдёт за официальными сыновьями династии. Это я «проклятая чужачка», но не они. В них течёт кровь Ядвинов. Они «династия воронов».

– Доброй ночи, Гердарика, – вместо ответа проговорил Эсмонд, отпустил меня и аккуратно дотронулся губами до моего лба. – Натри руку той мазью, которую я тебе дал. Положи повязку на ночь. Утром я пришлю тебе ещё.

– И ты вот так уйдёшь?! – спросила я со слезами на глазах.

Он отстранялся. Ещё был со мной телом и душой, но впервые за все годы между нами пробежала тень. Я не хотела расставаться вот так, без надежды на новый солнечный день, на его тёплую улыбку и страсть, светлой искрой вспыхивающую время от времени в  глубине его зрачков.

– Может, ты никогда и не любил меня? – поджав губы, спросила я, глядя на него. – Это я навязывалась со своей любовью, а ты по доброте душевной ответил на неё? Скажи мне сейчас! Это правда? Ты всегда любил свою жену и теперь страдаешь, что она родила от другого? И что больше не уважает ни тебя, ни твой род?

Я говорила всё бездумно. Слова лились грязным потоком, и я находила в них злорадную отдушину при мысли, что делаю ему больно. Он не должен меня предавать! Не должен!