Утром, ни свет ни заря, меня разбудила девчонка-чернавка, Малушка:

– Княжна, поднимайся, боярыня приказала тебя пораньше поднять. Сбираться на пир к князю.

– С ума они все посходили с этим пиром, – зевнула так, что чуть не вывихнула челюсть, – темно ещё на дворе!

– Так велено, – пожала плечами Малушка, отыскивая в маленьком сундучке гребень.

Не успела чернавка расчесать мне волосы, как в горницу ввалилась тётка Авдотья с целой армией служанок на хвосте.

– Чего копаетесь? – недовольно глянула на Малушу боярыня, девчонка съёжилась, спрятавшись за мой стул.

– Не серчай, тётушка, – заступилась за чернавку, – это я долго на перине нежилась.

– И тебе засиживаться некогда, – переключилась Авдотья на меня, – Дуня, ну-ка, косы княжне заплети. Вы не стойте столбами, – обернулась она к своей «свите», – раскладывайте наряды, сейчас и примерим всё.

Вокруг поднялся гомон и переполох, засновали девушки. Дуня, быстро и ловко прочесав мои густые волосы, заплела косу. И началась примерка.

Для пира мне подготовили длинное платье из алого аксамита с золотым шитьём по подолу, сверху надевался отложной воротник, широкий, закрывавший плечи и весь расшитый золотом, лалами и жемчугом. Запястья перехватили золотые наручи, усыпанные самоцветами, драгоценный пояс украсил талию. На голову надели небольшую коруну, подобие узкой диадемы, с усыпанными жемчугом да яхонтами колтами. Тётка накинула сверху душегрейку из рысьего меха. Ещё и бус на шею понавесили, так что та мигом разболелась.

– Тётушка, пощади, – взмолилась я, – хребет от такой тяжести переломится. Зачем мне столько бус?

– Как же иначе? – искренне удивилась Авдотья. – Чай княжна, не девка какая.

– И потому меня надо каменьями, точно пса репьями, обвешать?

– Ох и скажешь, – встрепенулась боярыня, – разве ж лалы, жемчуга да яхонты можно с репьями сравнивать?

– Тётушка, куда столько. Я же едва стою!

– Матушка, – вмешалась присоединившаяся к нам Голуба, – и верно, ворот только расшитый оставь, под него бусы яхонтовые повесь, чтобы не поверху были, узор золотой закрывают.

Сняли душегрейку, воротник стащили, нацепили нитки рубинов и гранатов, вернули на место тяжелющий ворот, от шитья толстый, как броня. Как они в этом всём ходят?

– Глянь, краса какая, – залюбовалась сестрица, – и жемчуга видно теперь.

Я только молча вздыхала, спорить с тётушкой в приступе «кутюрье а-ля русс» бесполезно.

– Соболью душегрею подайте, – требовательно сказала Авдотья, протянув руку к вороху одежды, сложенной на большом сундуке.

Снова меня переодевали, вешали жемчужные нитки на шею, меняли пояса, один другого краше, девушки подносили венчики и коруны. Скоро у меня болела не только шея, затекли плечи, голову саднило, руки ныли от тяжёлых наручей.

В комнату заглянула чернавка:

– Боярин велел всем в трапезную идти, – сказала она, удивлённо рассматривая горницу, что больше была похожа на сокровищницу. От первых лучей солнца заиграли, заблестели самоцветы, драгоценные меха искрились, сияло золото и серебро.

А дядька-то мой богат! Это хорошо, значит, и у меня должно быть что-нибудь припасено. Не могло всё в одном Словенске храниться. Я на это надеюсь. Мне же город поднять надо, как там после нападения тевтонцев ныне? А на всё деньги нужны. Незаметно для себя я прониклась судьбами людей Словенска. Не виноваты они, что князя убили, а в теле дочери и вовсе самозванка. Если уж мне выпало стать единственным потомком, то и ответ держать надо. Хотя бы у Александра попытаться подмоги испросить.

С этими мыслями дошла я до трапезной, мельком бросив взгляд на кметей, так и стоявшими столбами у дверей в сенях. Странные, ох и странные воины у Авдея. И память Яромилы, как назло, молчала.

Пир был назначен на вечер, но мне скучать не пришлось. Дом стал похож на филиал дурдома, все куда-то неслись, меня отвели в горницу, где шили наряды, теперь туда сносили украшения, шубы, душегреи, опашени.

Я боялась только одного, что от усталости попросту засну на пиру у князя. Но, наконец, наряд был готов, а меня отпустили в мою горницу передохнуть. Прилегла на перину, чувствуя, как ноет каждая клеточка тела. Ох, не засыпаться бы у князя. Ну как станет спрашивать о ком-то, кто мне неизвестен. Собственно, я и об отце с матерью мало что знаю. Одна надежда, что Александр будет больше Ратмира расспрашивать, толку с девчонки, сидевшей в тереме? Веки мои незаметно сомкнулись, а нежные объятья сна сулили долгожданный отдых.

Не знаю, сколько времени прошло, но очнулась я от вдруг обуявшего меня ужаса. С выдохом, я резво подскочила на кровати. Сердце гулко билось в груди, отдаваясь шумом в висках.

– Сон, это сон, – оглянулась, приходя в себя.

– Княжна? – испугалась Малушка. – Тревожное что привиделось?

– Да, – отёрла пот со лба и тут вспомнила о травках, данных Устиньей, – сбегай на кухню, – вытащила мешочек, передала его девчонке, – скажи, пусть отвар мне приготовят. И не медли.

В моём голосе прорезались повелительные нотки, вот она княжья натура, видно, отголоски прежней хозяйки тела. Девчонка убежала, зажав мешочек в кулаке, а я снова окунулась в видения, напугавшие меня. Там были маги. Во дворе человек в чёрной рясе передо мной сотворил маленький смерч, который всё разрастался, набираясь силы. И вокруг монаха появилось странное зеленоватое свечение. В памяти всплывали слова матушки.

– Каждый чародей своим цветом отмечен, а ты наблюдай. Кто жёлтым сияет, у того силы малёхонько, зелёный посильнее будет, а увидишь алый, знай, перед тобой могущественный колдун.

– А я какая? Не вижу вокруг себя ничего, – маленькая Яра прижалась к матери, наблюдая за монахом, что теперь усмирял рукотворный вихрь.

– Ты сейчас точно маленький изумруд сияешь, но чары твои расти будут, пока не созреешь, девицей не станешь.

Картина резко сменилась. Теперь я была совсем маленькой, лет пяти, и бежала по крутому берегу реки, увлёкшись погоней за яркой бабочкой. Земля под ногами вдруг осыпалась, и я полетела вниз, к бурным водам. Ветер свистел в ушах, внизу приближалась река, я кричала, сердце бешено колотилось от ужаса и тут… в последний момент меня подхватил поток воздуха, мягко опустив на берег… От этого ощущения падения я и проснулась.

Вот оно что, начал доходить до меня смысл увиденного. Здесь у магов есть разные уровни силы. Интересно, как можно эти уровни определить? Может, нужно как-то по-особому смотреть?

Дверь отворилась, и на пороге появилась сенная девушка:

– Тебя, княжна, боярин видеть желает.

Я поднялась с постели, поправила сарафан, как могла, причесала волосы и пошла за ней в палаты супругов. Первая комната, где мы давеча беседовали с дядюшкой, служила ему своего рода кабинетом, там он принимал челядь. Там и поджидал меня Евсей.

– Яра, проходи, – дядя был сосредоточен и хмур, – скоро ужо отправимся с тобой к Александру, надо бы тебя обо всём упредить.

Я присела на скамейку, внутри всё сжалось, что ещё уготовила мне проказница-судьба?

– Ты знаешь, – начал боярин, запустив свою пятерню в густую бороду, – на пир девиц не зовут…

Вот так новость! И чем моя персона так заинтересовала князя? Звал бы Ратмира да расспрашивал его. Не к добру всё это.

– Сегодня Александр сделал исключение. Даже сестра его Ульяна будет и её ближние боярыни, – продолжал Евсей, – и не для расспросов зовёт тебя князь. Хочет приглядеться получше, решить, за кого отдать.

– Отдать?

Дядька взглянул удивлённо:

– А как иначе? Словенск город хоть и небольшой, да на самой границе стоит, ему сильная рука нужна, человек надёжный, абы кому княжну не просватают. Сегодня судьба твоя решится, Яра. Ты не перечь, я за тебя говорить буду. Из тех, кого прочит Александр в мужья тебе, выберу достойного, чтобы и тебя уважил, и град отчий берёг. Много охочих до княжьих палат найдётся, все бояре знатные сегодня соберутся. И город твой – кусочек лакомый, и сама ты. Немного княжон могут силой чародейской похвастать, вырождаются колдуны на Руси, и отчего никто не ведает. Сама понимать должна, как сегодня сложится, так и жизнь твоя пройдёт. Будь осторожна в речах.

Я сглотнула комок, застрявший в горле, и, кивнув, ответила:

– Сделаю, всё, как велишь, дядюшка, – а сама пальцы скрестила, если мне что-то не понравится, буду действовать в своих интересах.

Глава 8

Теперь мне стала понятна беготня и бурные приготовления ко встрече с князем. Ох, где вы, воспоминания Яромилы? Обрывочные сведения, достающиеся мне во снах, были малоинформативны.

От дядюшки меня забрала тётка Авдотья и повела в свою комнату. Там уже лежал на сундуке одобренный ею наряд. Платье оставили то же красное аксомитовое, душегрею подобрали соболиную, жемчуга и яхонты заняли своё место на шее. Я молча стояла, не противясь более. Тётке виднее, как меня нарядить.

Только мы успели собраться, как в горницу вбежала девушка:

– Сани готовы, Евсей Лукьянович лютует, ждёт княжну.

– Идём, идём, – откликнулась Авдотья, – сейчас Яромила спустится, скажи боярину.

Женщина потянула меня к двери, что вела из горницы во внутренние покои, там я увидела большое зеркало, чуть мутное, похоже, выполненное из отполированной меди.

– Глянься в зерцало, Ярушка, – подтолкнула меня тётка, – хороша-то как.

Я впервые увидела своё отражение. Передо мной стояла статная девушка, чёрная, густая коса, блестящая богаче шёлка, спускалась через плечо ниже пояса. Карие глаза большие, с поволокой и длинными ресницами притягивали взгляд, алые сочные губы, точёный носик, высокие скулы. Яромила была не просто хороша – красавица, каких поискать! Высокую грудь не скрывал даже тяжёлый отложной воротник, а тонкий стан подчёркивал широкий узорчатый пояс, украшенный лалами и золотым шитьём.

Я замерла, заворожённо глядя на себя, даже забыла о том, что меня дядька Евсей дожидается. Лишь когда в отражении появилась тётушка, очнулась от любования и, улыбнувшись, обернулась к ней.

– Благодарю тебя, Авдотья Матвеевна, наряд прямо княжеский, на пиру все завидовать будут.

Тётка обняла меня:

– Жаль, матушка не видит, какой красавицей ты стала, – в глазах женщины блеснули слёзы, – ну пора, пора, дитятко.

Мне на плечи накинули соболью шубу, длинную и неудобную, мехом внутрь, сверху она была заткана дорогой парчой. С сёстрами и Авдотьей мы спустились во двор. Там стояло двое запряжённых красавцами-конями саней, внутри повозки были укрыты шкурами, на дугах, узде и оголовье упряжи висели колокольчики, и сами повозки были расписными, яркими.

В первый возок забрались я, дядя Евсей и Ратмир, вторые сани заняли гридни боярина, молчаливые и неживые, как тот кметь в сенях. Моего гридня сегодня тоже приодели: алая рубашка с вышитым воротом, суконный кафтан сверху, а на нём узорчатый опашень, отделанный мехами. Уважил Евсей Лукьянович спасителя княжны. Поверх одежды Ратмир надел шубу, подпоясанную кушаком. Мой гридень выглядел не хуже других.

Ворота распахнулись, свистнул хлыст над тройками лошадей, и сани понесли нас к Городищу, где стоял княжий терем.

Повозки мчались по городу, гиканьем возница разгонял народ с улиц, бойкие мальчишки бежали вслед. Красив Новгород Великий, богат. Повсюду видны терема бояр и купцов: добротные, украшенные резьбой, расписанные яркими красками.