Сегодня каждый ребёнок знает этих легендарных сказочников, но не всякому взрослому известно, что они, Гриммы, – не только авторы сборника немецких народных сказок, но и величайшие филологи-германисты своего столетия.

Одной из причин, почему братья стали заниматься немецким фольклором, была не только раздробленность Германии, но и унизительная французская оккупация родины, произошедшая на их глазах. Якоб Гримм вспоминал: «С невыразимо горькой болью я видел Германию униженной, лишённой всяких прав, потерявшей даже своё название. В то время у меня было такое чувство, что все надежды рухнули и все звёзды закатились…».^[28]

Но как объединить немецкий народ? Как поднять общий дух гордости за свои корни? Животворящий источник национального единства братья видели в обращении к «народной душе», живущей в легендах, сказках и фольклорных песнях. Так впервые в мировой истории сбор и публикация народных сказок перестали быть забавой и приобрели характер национальной патриотической миссии: «Сейчас самое время собирать и спасать старые предания, чтобы они не испарились, как роса под жарким солнцем, не погасли, как огонь в колодце, не умолкли навеки в тревогах наших дней»,^[29] – писал Якоб Гримм.

Братья поставили перед собой грандиозную цель – воссоздать немецкую мифологию, для чего занялись изучением языка древних германцев. Учёные впервые указали на то, что корни национальной культуры связаны с язычеством. И сказки – это не просто забавные истории, а отражение этих древних народных верований.

В Германии так же, как и в России, истинно народные сказки печатать не любили. Предшественники Гриммов подвергали фольклорные тексты сильной литературной обработке – чистили, «облагораживали», по своему усмотрению добавляли в них то просветительские идеи, то морали на злобу дня. Нередко авторы просто выдумывали стилизации под фольклор и выдавали их за народные, как, например, это сделал Джеймс Макферсон, сочинив «Песни Оссиана» и приписав их легендарному кельтскому барду III века. У братьев же был совершенно иной подход к этому делу.

В 1835 году вышел главный труд Якоба Гримма «Немецкая мифология» («Deutsche Myfologie»). Он-то и стал главной настольной книгой приверженцев мифологической школы. А в 1912 году Германия увидела первый том сборника «Детские и семейные сказки» («Kinder – und Hausmärchen») Гриммов.

Братья Гримм в гостях у Доротеи Виманн. Пересказы народных преданий Доротеи стали одним из важнейших источников собрания Гриммов «Детские и семейные сказки». Гравюра XIX века

К середине XIX века взгляды братьев Гримм были развиты немецкими учёными Куном, Шварцем, Маннгардтом, английским учёным Максом Мюллером, французским – Пикте. В России первым мифологическую теорию применяет Фёдор Буслаев. Свои исследования учёный изложил в труде «Исторические очерки русской народной словесности и искусства» (1861 год). Вслед за Буслаевым учение мифологов развивают Александр Афанасьев и Орест Миллер – так называемые «младшие мифологи».

Задачу науки исследователи видели не только в реконструкции славянской мифологии, но и в интерпретации фольклорных произведений через выявление их генетических связей с мифами. Так, Афанасьев, именуемый «русским Гриммом», не только собрал народные сказки и классифицировал их, но и глубоко изучил образы и символы славянской мифологии. Он хотел разгадать сказку и увидеть в ней картины древнейшего быта славянских племён. Желал понять, что скрыто за сказочными образами Солнца, Месяца, Ветра или Мороза, за образами волшебных чудовищ – Бабы-яги и Кощея, что означают странные обряды, таинственные загадки, приметы, сны. Его научный труд «Поэтические воззрения славян на природу» стал фундаментальным исследованием русской мифологической школы.

Вопрос изучения сказки и мифа остаётся актуальным и сегодня. Их взаимосвязь всегда будет привлекать к себе исследователей.

B современных трудах по мифологии различают два основных течения. Этимологическое – учёные этого направления занимаются лингвистической реконструкцией мифа. И аналогическое – учёные занимаются сравнением мифов разных народов мира, сходных по содержанию.

Большой вклад в развитие фольклористики сделали и другие школы: миграционная, антропологическая, историческая. В этой книге мы не будем рассматривать каждую из них – не это является нашей целью. Подробно о данных направлениях рассказывает Марк Азадовский в своём многолетнем труде «История русской фольклористики».

Нельзя не упомянуть в этом разговоре имени Владимира Яковлевича Проппа – российского и советского фольклориста, чьи работы получили мировую известность; Эрны Васильевны Померанцевой, вошедшей в русскую и европейскую науку как видный представитель советской фольклористики; Владимира Прокопьевича Аникина – учителя многих поколений российских и зарубежных фольклористов; Софьи Залмановны Агранович, Светланы Борисовны Адоньевой, Варвары Евгеньевны Добровольской… Список исследователей сказки настолько велик, что все имена невозможно здесь перечесть. Отечественной науке и нам действительно есть чем гордиться!

«Как обломок доисторической старины, сказка содержит в себе древнейшие мифы, общие всем языкам индоевропейским; но эти мифы потеряли уже смысл в позднейших поколениях, обновлённых различными историческими влияниями: потому сказка относительно позднейшего образа мыслей стала нелепостью, складкой, а не былью».^[30] Фёдор Буслаев

«Сказки заслуживают больше внимания, чем им уделяли до этого времени, не только ради их поэтичности, которая привлекательна сама по себе… но и потому, что они принадлежат к нашей национальной поэзии, так как можно доказать, что они уже много столетий живут в народе».^[31] Вильгельм Гримм

Как называют сказку на разных языках

Это может показаться неожиданным, но у большинства народов мира сказки не имеют специальных обозначений. Но это не значит, что в тех странах люди не рассказывают друг другу волшебных историй. Конечно рассказывают!

Например, французы чаще всего сказку называют словом conte, что означает «рассказ», для точности иногда говорят conte populaire («народный рассказ») или conte de fées («рассказ о феях»). Аналогично поступают и англичане. Одним словом tale, которое переводится как «рассказ вообще, любой рассказ», они называют все имеющиеся в их народном арсенале сказочные произведения. Иногда по французскому образцу англичане могут добавить к tale слово fairy, и тогда получается выражение «fairy-tale» («фейная сказка»). Наравне с этими обозначениями употребляются также слова story и legend.^[32]

В Греции сказку называют «мифом» (а мы с вами уже разобрались в том, что миф – это не сказка, а более древний жанр со своими чертами). В китайском языке сказка переводится словом «гуши», буквальное значение которого – «древнее дело, быль».^[33] В нашем же понимании такое определение ближе к легенде.

Получается, русский народ – единственный, кто придумал для сказки отдельное название? Пропп отмечает, что среди европейских языков есть только два, которые создали термин для обозначения сказочного жанра. Это русский и немецкий. «В немецком языке сказка обозначается словом Märchen, – рассказывает фольклорист. – Корень Mar означает «новость», «известие», -chen – уменьшительный суффикс. Marchen – «маленький интересный рассказ» (слово встречается с XIII века и постепенно закрепилось в значении «сказка»).^[34]

А ведь сколько ещё существует языков, помимо европейских! И на каждом из них люди читают или рассказывают сказки, вот только не все народы придумали отдельный термин для этого жанра. Одни сказку называют мифом, другие – былью, третьи – просто рассказом, а четвёртые – ещё как-нибудь…

Собирание фольклора – великая миссия! Или как собирали русские народные сказки в начале XX века

Путешествовать по деревням и весям, слушать удивительные сказки и записывать их со слов народа – что может быть увлекательнее? Такую идиллическую картину может рисовать в своём воображении наш современник, знакомясь с историей изучения фольклора. Однако условия, в которых проходили научные экспедиции тех лет, были далеко не благоприятными.

Известные фольклористы – братья-близнецы Соколовы^[35] оставили в записях яркие впечатления о своей собирательской работе. Будучи московскими студентами, в 1908 году они посетили далёкий Белозерский край, чтобы прикоснуться к «живой старине». Однако крестьяне тамошних мест недоверчиво отнеслись к учёным господам. Зачем они приехали из Москвы в глубинку? Чего выведывают? Простой народ не понимал цели записывания всех этих сказок. Не осознавали важности этих целей и блюстители порядка – урядники. А местные священники так вообще убеждали крестьян избегать общения с собирателями!

Отдалённые отзвуки событий 1905–1906 годов донеслись в Белозерскую глушь в самой фантастической окраске, что усиливало подозрение к интеллигентным лицам. «С одной стороны, – писали братья, – в нас видели “поликанов”, японских шпионов (так как мы ходили с географической картой), фальшивомонетчиков (!); с другой – агентов власти, “тайну поличию”, “бар, приехавших ворочать старые порядки”, крепостное право… А в одном месте нас просто спрашивали, люди ли мы и не дьявольское ли наваждение (на эту мысль наводил имевшийся у нас фонограф и наше поражавшее их сходство)».^[36]

Другим собирателям, можно сказать, «везло» больше, чем Соколовым. Например, Дмитрию Константиновичу Зеленину.^[37] Крестьяне не разбегались и не прятались, завидев барина, а с удовольствием принимали его в свой круг послушать сказки. Да только и здесь было не всё так гладко…

«С особенно любопытным случаем я встретился в 1901 году в селе Лом Яранского уезда, – вспоминал Зеленин, – здесь крестьяне сильно нахваливали одного “сказочника” – молодого человека из соседней деревни. Я постарался разыскать хвалёного сказочника и как раз застал его в кругу мужичков, которые, расположившись на зелёной лужайке двора, внимательно слушали “сказку”. Я бесшумно подсел. Оказалось, что наш “сказочник” рассказывал своим слушателям известный роман А. К. Толстого “Князь Серебряный” – со всеми подробностями, не перевирая и не перемешивая имён. Можно было только удивляться замечательной памяти молодого крестьянина, который, как оказалось, начитался хороших книжек в городе. Точно таким же образом он рассказывал “сказку о принце и нищем” (Марка Твена) и некоторые другие повести и романы. “Вот что идёт на смену народной сказке,” – невольно подумал при этом я».^[38] С таким же случаем исследователь столкнулся на Урале, где сказочник рассказывал «сказку Монтекрист» – очевидно, роман Дюма.

Много интересных историй из экспедиций знает фольклористика. Не случайно Белинский называл собирание сказок великой миссией. Тут и общий язык с напуганными крестьянами надо найти, что и сделали братья Соколовы, иначе свет не увидел бы их сборника «Сказки и песни Белозерского края». И неуклонное стремление отыскать истинно народных сказителей – хранителей «живой старины» – тоже должно присутствовать в характере собирателя. Ведь сказкой заинтересовались, когда она стала отмирать. В начале XX века она постепенно исчезала из быта крестьян. И те рассказывали уже не старинные басни прабабушек, а российские и европейские романы на «сказочный лад».

Посмотрите, как выглядели братья-близнецы Соколовы – фольклористы, которых крестьяне принимали за дьявольское наваждение