Мне было очень тяжело расслабляться в доме Мэгги, сидя в ее кресле, посреди всех ее вещей. И невозможно расслабиться рядом с ней самой. Она все воспринимала по-своему и больше никого не слушала. И не доверяла мне. Ни капельки. Но как человек в здравом уме и твердой памяти мог всерьез верить, что Джуд вышел из ОО и не имел отношения к убийству Кары Имега?

Кара Имега…

Это имя будет преследовать меня до смертного часа. Долгое время я думала, что все ужасные вещи, случившиеся со мной после смерти Кары, – это мое наказание. Судьба карает меня за соучастие. Но затем я поняла, что мне не нужны ни судьбы, ни божественное возмездие, ни какие-то еще внешние источники, чтобы наказывать меня. Я и сама прекрасно справлялась с этими обязанностями.

Джуд был убийцей.

А кем стала я, когда помогла ему улизнуть?

Чем стала, не сказав правду, когда была возможность?

Я уже знала горький ответ.

Что ж. Пришло время забрать дочку. Потеряться в ее улыбке и забыть прошлое. Совсем ненадолго.

Глава 11
Роуз 8,5 лет

Привет, папочка.

Как ты сегодня? Как там в раю? Наверняка солнечно. Здесь, на земле, тоже. Такой хороший день. Мама на кухне моет посуду, и ее лицо сияет. Солнечный свет делает его словно золотым. Она похожа на ангела. Да! Прямо как тот ангел, которого мы каждое Крестовство вешаем на елку. Я люблю маму. А она любит меня – и тебя, папа.

Разве не здорово?

Ты слышишь запах супа, что мама приготовила на обед? Обожаю его. Он такой теплый, такой уютный. Наверняка ты завидуешь, что тебе не досталось. Ха! Ну так прилетел бы призраком, когда мы сидели за столом. Я зачерпнула бы тебе ложку с самыми вкусными кусочками – если, конечно, ты не слишком сильно меня бы напугал.

Напишу позже, пап.

Пока-а.

Глава 12
Сеффи

Ослепительный солнечный свет действовал мне на нервы. Я потянула вниз штору, но сначала та не поддалась. Я дернула сильнее, теперь успешно. К счастью, она не оторвалась от стены, обрушив заодно полтонны штукатурки. Я опустила руки обратно в моющее средство и принялась оттирать большую кастрюлю, в которой готовила на обед суп из овощей и макарон. Мыть кастрюли, взбивать подушки, замешивать тесто… Бог свидетель, практики у меня было предостаточно. Мэгги удалось завести меня. Опять.

– Мамочка, можно я помогу тебе помыть посуду?

Я повернулась и улыбнулась Роуз:

– Ничего страшного, милая, мне осталась только эта кастрюля.

Роуз нахмурилась, глядя на посудомоечную машину:

– А почему просто не засунуть ее туда, как все остальное?

– У этой сковороды медное дно и деревянная ручка, а дерево и медь не очень хорошо реагируют с химикатами, которые используются в посудомоечной машине.

Дочка скуксилась. Ну вот, опять. Возможно, я больше походила на маму, чем мне хотелось бы думать. Роуз везло, если она умудрялась составить три предложения без того, чтобы Джасмин не поправила ее грамматику.

– Что такое медя? – спросила она.

– Медь. Это такой блестящий металл золотистого цвета на дне кастрюли.

Я подняла ту, чтобы показать ей. Мыльные пузыри скользили по поверхности, точно гигантские снежинки. При виде них глаза Роуз загорелись. Она подошла к раковине и проделала дырку в самом большом. Пузыри разлетелись во все стороны.

– Роуз!

Дочь лишь рассмеялась, обратив ко мне свои искрящиеся глаза. Я улыбнулась ей в ответ, наслаждаясь звуком ее смеха, ее радостью и изо всех сил цепляясь за те чувства, что она пробуждала у меня внутри. Роуз неожиданно обняла меня за талию. Я продолжила улыбаться, но отстранилась от нее, по-прежнему держа руки в раковине.

– Мамочка, от чего умер мой папа? – спросила Роуз, прислонившись к столешнице рядом со мной.

Я отвернулась, прежде чем она успела увидеть выражение моего лица. Дочка не впервые поднимала эту тему. Но каждый раз меня насквозь пронзали осколки страха. Я снова принялась оттирать сковороду, пытаясь придумать ответ. Всякий раз, когда Роуз меня спрашивала, я старалась выдать чуть больше, чтобы хоть немного приблизиться к правде. Так что же сказать…

– Мама, от чего умер папа? – снова спросила дочь. – Он болел?

– Роуз, у меня сейчас нет времени отвечать на все эти вопросы, – огрызнулась я.

– Почему? Ты же просто моешь посуду.

Я открыла рот, чтобы возразить, но тут же закрыла его, не сказав ни слова. Глубокий вдох. Успокойся.

– Прости, Роуз. Я обещала себе, что не буду этого делать.

– Чего?

Я попыталась улыбнуться:

– Неважно. Так что ты хотела узнать?

– От чего умер мой отец?

– Твоего отца убили, – медленно произнесла я.

Глаза Роуз мгновенно стали влажными. Что, черт возьми, я делаю? Она уже много раз задавала этот вопрос, и каждый раз я отвечала: «Твой папа умер, милая. Просто так вышло». Затем всегда быстро переводила разговор на то, что отец Роуз делает на небесах. Это обычно отвлекало дочку от мыслей, как и почему все случилось. Я… увиливала, ради ее же блага.

Но не сегодня.

Быстро ополоснув руки, я вытерла их о полотенце, висевшее рядом с раковиной. Затем присела на корточки, чтобы оказаться с дочерью на одном уровне, и смахнула слезы, текущие по ее щекам.

– Роуз, не плачь, – мягко попросила я. – Смерть твоего папы была… несчастным случаем, вот и все. Трагический несчастный случай.

– Он попал в аварию, как отец Сэма?

– Что-то вроде этого. – Я погладила Роуз по волосам, а затем поцеловала ее в лоб. – Но ты должна помнить, что твой папа очень любил тебя.

– Но он так и не встретил меня. Как можно любить того, кого не знаешь?

Я снова улыбнулась. Роуз улыбнулась в ответ. Я обожала ее улыбку. Но воспоминания заставляли радость гаснуть.

– Твой папа любил тебя, когда ты еще росла во мне. Ему нравилась даже сама мысль о тебе.

– Я не понимаю.

– Твой папа был очень счастлив, когда узнал, что я беременна тобой. Он написал мне письмо, чтобы сообщить об этом, – осторожно сказала я. Больше никакой лжи. Только осторожная правда. – Если я правильно помню, он сказал, что был в экстазе.

– Что значит «ик-таз»?

– Экстаз. Это значит «на седьмом небе от счастья», «в восторге», «в умилении», «в ажитации», «в эйфории»…

– Да-да, я поняла, – быстро сказала дочь, прежде чем я успела перечислить весь словарь.

– Кроме того, чтобы любить кого-то, не обязательно быть с ним изо дня в день, Роуз, – сказала я ей.

Дочка глубоко задумалась.

– Наверное, это правда, – наконец сказала она. – Потому что я люблю дедушку Камаля, хотя никогда его не видела.

На мгновение мое сердце замерло. Всего на мгновение.

– Можно мне посмотреть письмо, которое папа написал тебе обо мне? – спросила Роуз.

– Я выбросила его много лет назад.

Просто маленькая ложь… В маленькой лжи нет ничего плохого.

– Жалко. Жаль, что я не встретила папу. Не когда была маленькой, а когда подросла – хотя бы раз, чтобы я могла его вспомнить, – вздохнула дочь.

– Я тоже, – призналась я. – Вы двое отлично бы сдружились.

– Значит, я похожа на него?

О, Роуз. Похожа ли ты на Каллума? Как я вообще могу ответить на этот вопрос?

Я почувствовала, как болезненно исказилось выражение моего лица, отражая то, что происходило у меня внутри.

Не позволяй ей видеть, Персефона. Не позволяй ей узнать.

– У тебя та же улыбка, те же глаза, та же манера наклонять голову, чтобы послушать, то же упрямство, та же смекалка. Вы во многом похожи. – Я заставила себя улыбнуться, чувствуя, что мое лицо треснет в любую секунду.

– Расскажи мне еще немного о нем.

– Зачем?

– Потому что в последнее время я часто думаю о папе.

– Забавно… я тоже, – призналась я. – Ну твой отец отстаивал то, что считал правильным. И любил свою семью. Он был очень предан тем, кого любил. Очень.

– Что значит «предан»?

– Верный, преданный, надежный, неизменный…

– Да, я поняла, мамочка. Ты любила моего папу?

На улице пела какая-то птица. Мне стало интересно, что означает ее песня – если она вообще что-то означает.

– Ничего, если ты сейчас разнюнишься, – поддразнила Роуз, когда я не сразу ответила.

– Да, – сказала я. – Очень.

– А папа любил тебя?

О боже…

– Любил, пока не умер, – сумела ответить я.

– Ну конечно, до смерти, – подтвердила Роуз. – Он не может любить тебя после смерти, не так ли? Глупо же!

– Я не знаю. – Я поцеловала дочку в нос. – Может быть, любовь живет даже после смерти. Может, только она и остается.

– Значит, я действительно похожа на него? – спросила Роуз, чтобы убедиться.

– О да, – кивнула я.

– Тогда мне немножко легче. Если я очень похожа на папу, это почти то же самое, как если бы я знала его – или хотя бы часть его. Это лучше, чем совсем не быть на него похожей. Можно мне покататься на велосипеде?

Резкий переход на мгновение выбил меня из колеи. Я никогда не переставала удивляться, как Роуз может в мгновение ока перескочить с одной темы на другую.

– Только вверх и вниз по этой дороге, только по тротуару и остерегайся пешеходов – то есть людей, которые там ходят.

– Да, мама. Я знаю.

Роуз повернулась, чтобы достать свой защитный шлем из чулана под лестницей. А в дверях стояла Мэгги и слушала каждое слово, что я сказала о ее сыне.

Глава 13
Роуз 8,5 лет

Бабушка Мэгги смотрела на маму с очень странным выражением лица. А мама в ответ глядела совсем по-другому. Примерно так, как я в школе смотрю на Джинн, когда она без спроса берет мой карандаш, а потом не отдает его.

– Что случилось, бабушка Мэгги? – спросила я.

– Ничего, милая. – Хмурый, строгий взгляд бабушки Мэгги сменился улыбкой.

– Я собираюсь покататься на велосипеде, – сообщила я ей.

– Будь осторожна, – начала бабушка.

– Да, я знаю, – перебила я. – Мама мне уже сказала.

И выбежала из комнаты, прежде чем бабушка Мэгги успела сказать все то же самое, что мама уже говорила про машины и людей. Взрослые любят повторять одни и те же слова снова и снова. Может, они все ходят в секретную школу для взрослых, где их учат говорить одно и то же и вести себя одинаково. Я побежала за шлемом, а затем вернулась на кухню. Мама все еще оттирала кастрюлю, которая уже должна была стать самой чистой на всей нашей улице. Бабушка Мэгги открыла дверцу холодильника и высматривала что-нибудь, наверное, поесть. Я выскочила в сад. Мой велосипед стоял у стены под кухонным окном. Я наклонилась, чтобы проверить шины, как учила меня мама. Крепко сжала каждую по очереди. Они были твердыми, а не хлюпкими, как коричневые бананы. Я любила кататься по нашей дороге. Иногда ехала так быстро, что казалось, будто ветер завидует и пытается сбросить меня с велосипеда, но этого не происходило. Когда мама сняла с моего велосипеда боковые колеса, она бегала за мной и держала седло, чтобы я не опрокинулась. А потом иногда отпускала его и не говорила мне об этом. Но я упала только один раз – и не заплакала, хотя очень хотела, потому что у меня сильно болел локоть. Мама отряхнула с меня пыль, поцеловала в лоб и сказала, что я храбрая девочка, раз не плачу. И я проглотила слезы и не позволила пролиться ни одной. Ни одной.

– Когда ты расскажешь Калли правду? – донесся голос бабушки Мэгги через открытое окно кухни.

– Я уже сказала, – ответила мама.

– Смерть моего сына не была трагической случайностью.

– Думаете? Он родился Нулем в мире Крестов. Трагичнее не бывает.

– Разве это не… как это называется – софистика? – Обе помолчали, прежде чем Мэгги добавила: – Не удивляйся так. Может, я и не получила столько образования, как ты, но умею читать и не глупа.

– Мэгги, я никогда не называла вас глупой. А что я должна была сказать Роуз? – спросила мама. – Она еще слишком мала, чтобы слышать все эти печальные подробности.

– Ты не позволяешь мне это сделать, так когда же собираешься рассказать ей правду?