Что же касается донесения человека де Конти, то следовало не забывать о том, что принц люто ненавидел русских. Его доверенное лицо, граф де Брольи, писал мне: «Что до России, то мы причислили ее к рангу европейских держав только затем, чтобы исключить потом из этого ранга и отказать ей даже в праве помышлять об европейских делах… Пусть она впадет в летаргический сон, из которого ее будут пробуждать только внутренние смуты, задолго и тщательно подготовленные нами. Постоянно возбуждая эти смуты, мы помешаем правительству московитов помышлять о внешней политике».

Да, я и сам недолюбливал эту огромную варварскую страну, которая по какому-то недоразумению сумела затесаться в семью европейских народов. Поэтому ее при первой же возможности следовало изгнать из Европы. Пусть она, если ей так уж хочется повоевать, сражается с такими же дикими, как и она, странами Востока.

Только вот… Я чувствовал, что мне вскоре придется скрестить шпагу с Австрией и Англией. И, вполне возможно, с Пруссией, которой мы в свое время сделали столько добра. Но неблагодарность – вредная привычка, так часто распространенная среди европейских монархов. И, как бы то ни было, желательно иметь Россию на нашей стороне, или хотя бы сделать так, чтобы она находилась в нейтральном по отношению к нам статусе.

Нет, я пока еще не готов принять окончательное решение. Может быть, есть смысл посетить отель д‘Эврё? И хотя я уже давно не поддерживаю плотскую связь с маркизой – пардон, теперь уже герцогиней – де Помпадур, но мне приходится часто с нею советоваться по важным государственным делам. Эта женщина обладает мужским умом, она неплохо разбирается в государственных делах, в том числе в политике и дипломатии. Ее советы часто помогали мне принимать единственно правильные решения, и очень редко случалось так, чтобы она оказывалась неправа.

Я позвонил в колокольчик. Явившемуся на мой зов слуге я велел отправиться с запиской в отель д‘Эврё с просьбой к маркизе пообедать со мной. События в Новой Франции развивались стремительно, и стоило поспешить воспользоваться столь благоприятным для нас стечением обстоятельств.

15 февраля 1756 года. Франция. Версаль. Король Франции Людовик XV Возлюбленный

Вернувшись в Париж, я тщательно проштудировал документы, которые передала мне мадам Помпадур. Эх, как жаль, что я не могу поставить эту удивительную женщину во главе Франции! Как она умеет схватывать самое важное из того, что происходит в мире! Это просто Ришелье в юбке! Ведь большинство моих министров больше заботятся о своем кармане, забывая при этом об интересах нашего государства.

Из разговора с ней я понял, что ни в коем случае нельзя отдавать без боя наши заморские владения в Новом Свете! И если оттуда пока не хлынул поток золота, то это совсем не значит, что земли те бесполезны и бесплодны и приносят одни лишь убытки казне. Ведь не зря же министр моего прадеда Людовика XIV Жан-Батист Кольбер сумел основать столько колоний по всему миру. Мадагаскар, Луизиана, острова в Вест-Индии, обширные районы в Индии, Канада – все это сделало Францию самой большой колониальной державой в Европе. Процветала и морская торговля – Франция имела третий по численности флот в Старом Свете после Англии и Голландии.

Бедняга Кольбер, он совсем не щадил себя на службе короля и умер, можно сказать, за рабочим столом. Как жаль, что у меня нет второго такого же верного слуги, каким был он. Боюсь, что после моей смерти все плоды его трудов пойдут прахом, и королевство вынуждено будет расстаться с большей частью своих колониальных владений.

Мадам де Помпадур в переданных мне документах прямо предупреждала меня о той опасности, которая грозила территориям, все еще принадлежавшим нам в Новой Франции. Мы вынуждены были уйти в глухую оборону, с горечью наблюдая за тем, как уменьшаются наши владения в Северной Америке.

Но, с другой стороны, в документах были весьма толковые предложения о необходимости воспользоваться появлением в Акадии некой новой силы – русских войск, которые, если верить донесениям бывшего губернатора Новой Франции маркиза Дюкеня, сыграли главную роль в разгроме экспедиции британского генерала Брэддока и освобождении наших фортов, ранее захваченных неприятелем. Правда, за оказанную помощь эти русские потребовали от нас некоторые территориальные вознаграждения. И было бы глупо их за это упрекать. Но ведь они ни в какое сравнение не шли с теми потерями, которые мы уже понесли, да и могли бы еще понести, если бы моим войскам не удалось сдержать натиск проклятых англичан. Более того, те земли, которые получили русские в качестве вознаграждения за их помощь, все равно стали бы английскими – нам вряд ли бы удалось их отвоевать.

В том же, что французам придется воевать с нашими беспокойными соседями, я ничуть не сомневался. В преддверии большой европейской войны Франция искала союзников, среди которых, как ни странно, могла оказаться и Россия. И хотя многие дипломаты королевства были явными противниками этой огромной азиатской страны, их антипатии к ней имели какое-то иррациональное свойство. Я еще мог бы понять нелюбовь к русским со стороны соотечественников моей супруги Марии Лещинской, отца которой, короля Польши Станислава, русская императрица Анна силой принудила оставить трон в Варшаве. Но ведь это было так давно!

Да, мы, французы, попытались вмешаться в распри моего тестя с его соперником. В осажденный Данциг мы отправили две с половиной тысячи французских солдат. Они были разбиты войсками генерала Миниха, и остатки их попали в плен к русским. Правда, тогда я еще во всем доверял своему наставнику, кардиналу Флери. Да и экспедиция та, как мне кажется, была с самого начала обречена на поражение. Мой тесть ухитрялся выкручиваться из самых опасных ситуаций, но по жизни он явно был неудачником.

Поэтому все те, кто поддерживал его авантюры, вызывали у меня настороженность. Это касалось и моего кузена, принца Конти. Ведь именно он и посол Франции в Польше Шарль-Франсуа де Брольи, маркиз де Рюффек, ненавидят русских. Это, конечно, их право, но накануне грядущей европейской войны следует думать не о чувствах, которые тебя обуревают, а о возможных союзниках в этой войне. А что будет, если я откажу тем русским, которые в Новой Франции вместе с нашими войсками сражаются с британцами, в их требованиях? Ведь маркиз Дюкень уже дал согласие от моего имени. Получив отказ, они могут махнуть на все рукой и отправиться на свою родину, а я потеряю земли французской короны, на которых столько лет жили мои подданные.

В Европе русские, оскорбленные моим поступком, наверняка не пожелают быть нашими союзниками. Более того, они могут заключить военный союз с королем Пруссии и даже с Британией! А это будет очень опасно для Франции.

И все из-за того, что принц Конти и граф де Брольи испытывают личную вражду к императрице Елисавете. Нет, такого нельзя позволить! Это опасно и глупо! Я немедленно приму маркиза Дюкеня и русских, которые должны в самое ближайшее время прибыть во Францию. Я хочу лично познакомиться с этими людьми. Возможно, они станут тем самым мостиком, который свяжет Французское королевство и Российскую империю.

Аккуратно сложив документы, переданные мне мадам де Помпадур, в конверт, я убрал их в свой секретер. Да, надо будет серьезно поговорить с принцем Конти. Я, конечно, уважаю его опыт и ум, но король во Франции должен всегда быть тем единственным человеком, который принимает важнейшие для государства решения. И мой кузен обязан их исполнять, нравится ему это или нет.

Историческая справка

Французская Луизиана

9 апреля 1682 года Рене-Роберт Кавелье, сьёр де Ла Салль, торжественно водрузил крест на одном из островов в дельте Миссисипи и объявил о том, что весь бассейн этой великой реки принадлежит Франции. Гигантскую территорию, от Скалистых гор на западе до Аппалач на востоке, он назвал Луизианой, в честь святого Людовика и короля Людовика XIV^[3].

Южной границей новоприобретенной территории был Мексиканский залив. Северной же границей являлись Великие озера, хотя они технически не считались частью бассейна Миссисипи; к северу от них находилась другая провинция Новой Франции – Канада. А на запад от Великих озер граница Луизианы включала в себя и часть территорий, с конца XIX века принадлежащих Канаде.

Луизиана состояла из двух административных единиц – Верхней Луизианы, или Страны Иллинойс, названной так в честь индейского племени иллинвек, известного на французском как illinois («иллинуа»), и Нижней Луизианы. Границей между ними была река Огайо на востоке и река Миссури на западе. Обе части королевских владений Франции заметно отличались друг от друга климатом, рельефом местности, населением, культурой и экономикой. Их связывали между собой река Миссисипи и бассейн Великих озер. Именно Миссисипи, а также ее крупные притоки, стали важнейшими артериями Французской Луизианы.

Французы весьма неохотно колонизировали доставшиеся им огромные территории в Северной Америке. Причин для этого было немало: тут и удаленность, и труднодоступность ее основных территорий, тут и южные субтропические болота, ставшие источником желтой лихорадки, а также климат, жаркий на юге и холодный на севере.

Небольшие группы французских колонистов закрепились лишь на крайнем юге страны, в окрестностях города Нового Орлеана (его население в 1803 году составило 10 тысяч человек, из них две трети – негры-рабы). В верховьях Миссисипи французы построили несколько военных фортов. Великие же равнины были заселены индейцами, с которыми колонисты попеременно то торговали, то сражались.

В 1763 году французы потерпели поражение в Семилетней войне, после чего был заключен Парижский мирный договор, согласно которому земли Луизианы к востоку от реки Миссисипи, а также Канада, перешли к Англии, за исключением Нового Орлеана. Испании же достались территории Луизианы к западу от Миссисипи.

В 1800 году Франция и Испания подписали тайный Третий Ильдефонсский договор, согласно которому Франция получила Луизиану обратно – и в 1803 году продала ее Соединенным Штатам за восемьдесят миллионов франков, или пятнадцать миллионов долларов. Если учесть, что территория Луизианы на тот момент составляла примерно два миллиона сто сорок тысяч квадратных километров, то американцы заплатили около семи долларов за квадратный километр, или около семи центов за гектар.

Из этих территорий возникли штаты Луизиана, Миссури, Арканзас, Айова, Северная и Южная Дакоты, Небраска и Оклахома, а также большая часть территории штатов Колорадо, Вайоминг, Монтана и Миннесота. Кроме того, в 1846 году территории к северу от сорок девятой параллели были признаны английскими и ныне составляют часть канадских провинций Альберта и Саскачеван.

А от Франции остались лишь французские географические наименования (от Детройта и Чикаго до Сент-Луиса, Батон-Ружа и Нового Орлеана), а также часть населения на юге Луизианы (а до недавнего времени и в Алабаме, в Мобиле и окрестностях), так называемые креолы (жители Нового Орлеана французского происхождения) и каджуны – потомки переселенцев из Французской Акадии, изгнанных англичанами после завоевания этой территории. Французский до сих пор является вторым официальным языком Луизианы, и некоторые каджуны все еще говорят между собой на каджунском диалекте французского, хотя этот язык постепенно вытесняется английским.

28 февраля 1756 года. Королевство Пруссия. Сан-Суси. Граф Карл Вильгельм Финк фон Финкенштейн, кабинет-министр королевства

Для меня не стало неожиданным приглашение моего друга детства Фридриха, короля Пруссии, срочно посетить его во дворце Сан-Суси. По должности моей мне приходилось часто вести приватные беседы с Фрицем – так по старой памяти я называл короля, коего весьма уважал и любил. Он же, в свою очередь, редко принимал важные решения, касаемые государства, без моего совета^[4].