Но потихонечку отдельные пассажиры, а потом уже и все стали наседать на стюардессу, которая, как и положено стюардессам, во время взлета уселась в кресло рядом с кабиной пилотов, то есть у самой открытой дверцы, пристегнулась, как все, и летела, смотря строго перед собой, то есть на дверь кабины пилотов и лежащий под нею канат.

Наседали на нее с чем-то непонятным. Так всегда происходит, когда действует толпа и все говорят одновременно.

Но потом бабушка изловчилась и отдельно от всех выкрикнула что-то типа: «Вы хотя бы дверь закройте, тут же дети!»

Прозвучало так, как будто за дверью был виден голый человек или еще что-нибудь понеприличнее.

Вовсе это было и не так. Там было видно поля. Где-то далеко внизу. И реку немножко.

Стюардесса наконец поняла, чего от нее хотят, и, придерживая канат ступней, чтобы он не улетел в пустоту из открытой двери, сказала:

– Эта дверь открыта для безопасности. Если самолет начнет падать, мы будем спускаться по канату.

Ошарашенные пассажиры вжались в кресла. А один потный мужчина в переднем ряду справа от стюардессы очень явственно перекрестился и начал шевелить губами.

Это длилось несколько минут.

Потом этот пассажир, хорошенько помолившись, предложил стюардессу избить. А что было дальше, Андрей Викторович не запомнил.

Он почти уснул.

Главное, что его интересовало, – с какой скоростью летит самолет.

Он спокойно представил, как мама спускается на руках по канату с падающего самолета. Самолет летит в высоте, дымится и падает все ниже. Мамины волосы треплет ветер, юбка развевается. И вот она у самой земли: край каната волочется по траве, мама прицеливается, чтобы спрыгнуть. И тут почему-то он представил себе дерево.

Так бывает, не хотел представлять, а оно само представилось. Интересно, не очень ли быстро летит самолет? Чтобы мама о дерево не больно ударилась. Иначе у нее потом весь день будет плохое настроение.

Глядя на бабушку, он этот вопрос себе задавать перестал.

Тут все просто. Бабушка на канате запросто собьет любое дерево. И всего делов-то, как сказала бы сама бабушка.

И прыгать ей с каната не нужно. Если самолет будет лететь достаточно прямо, бабушкой можно проделать широкую борозду в земле и привязать канат за какой-нибудь корешок. Тогда самолет не упадет, а будет реять. Как воздушный змей.

На этом он уснул окончательно.

6

– Молодой человек, пожалуйста, не могли бы вы подойти? Спасибо!

– Сделайте, если нетрудно, еще капучино мужчине.

– Нет, молоко ему обычное налейте. Посмотрите на него, это же очевидно.

– Ну да, и мне. А еще не могли бы вы, пожалуйста, принести мне вещи.

– Да. Вы помните, за каким столиком я сидела?

– Да-да, именно.

– Ой, молодой человек, постойте. Простите, и тарелку мою оттуда принесите, пожалуйста. В общем, все сюда несите, что моего найдете.

– Какие тут приятные официанты… А вы тут часто обедаете?

– Значит, часто, раз молчите. Сейчас вам принесут капучинку, и вы повеселеете.

– Оппа, а вот и мои вещички. Сумочка моя? Моя. Видите, как хорошо. Теперь я к вам со всеми вещами перебралась.

7

Андрей Викторович вгляделся еще разок в усики над Дашиными губами и облизнулся. Даша тут же провела языком по сливочным усикам, улыбнулась и провела вторично. Видимо, для надежности. У толстяка за соседним столом чуть не остановилось сердце от возбуждения. Потому что он втихаря следил за Дашей.

А Даша украдкой следила за Андреем Викторовичем.

А Андрей Викторович, не скрываясь, следил за Дашиными губами.

Только за толстяком никто не следил. Потому что на него-то уж точно всем было все равно, даже Даше, и тем более Андрею Викторовичу. Ему было совсем все равно.

Кстати, вот тебе еще случай. Это я про случаи, где его апатия сквозит. Если можно так выразиться.

Он произошел позже, но тоже в глубоком детстве.

И если в первом случае кроме косноязычия стюардессы можно обвинить детское непонимание происходящего, то во втором так уже не получится.

Этот второй случай произошел в школе. Ушел Андрей Викторович с уроков пораньше, чтобы успеть первым добраться до Жени Зайцева.

Женя болел и потому не пошел в школу. Но именно у него оказался вкладыш с «Астоном Мартином». Повезло же дурачку, купил «Турбу» у метро, сжевал, а внутри «Астон Мартин», за которым гонялся весь класс.

Как только Женю ни умасливали, что только ни предлагали. Володя Бадинин даже собрался долго бить его головой об стену. И бил бы долго, если бы не классный руководитель Валентина Марковна.

А Женя после этого заболел.

Вот к нему и собрался Андрей Викторович: навестить, утешить и забрать вкладыш с «Астоном Мартином», пока его не забрал Бадинин. Причину он пока еще не придумал.

Зачем это надо было Андрею Викторовичу? Да низачем. Просто «Астона Мартина» можно было поменять на всю коллекцию Саши Богатырева, а это математически больше, чем один вкладыш. Даже с «Астоном Мартином».

И вот Андрей Викторович спускается по школьной лестнице с четвертого этажа, а следом за ним несется кубарем Таня Ефимова. Догоняет. И как давай болтать.

– Андрюша, – говорит, – а ты не заболел? А почему тогда ты раньше домой пошел? А ты вон куда идешь, а я как раз с тобой пройдусь. А Машка говорила, что Бадинин чуть Зайцева не прибил. Некрасивая она совсем, Машка эта. И глупая. Да?

Андрей Викторович медленно шел рядом с подпрыгивающей и размахивающей руками от волнения Таней и думал: «Навязалась же ты на мою голову».

Ведь Богатырев тоже мог догадаться прийти к Зайцеву в гости. И тогда прощай, сделка. А если та же мысль придет в голову Бадинину, то прощай даже Зайцев.

А тут эта болтушка.

Болтунья.

Болтанка.

Нет, болтушка.

Шел он так в задумчивости, косясь на Таню, которая смотрела на него в упор, но в какой-то момент взял себя в руки, вежливо уточнил адрес Тани, отвел ее домой, даже похлопал по плечу. Давай-давай, как бы говорил он, отдохни немножко дома. И ушел к Зайцеву.

Зайцев отдал ему вкладыш с «Астоном Мартином» просто так. Расчувствовался, видимо. Ведь он был самым маленьким в классе по росту, поэтому его никто не навещал.

Тогда уже Андрей Викторович стал догадываться, что, возможно, причиной его успехов может являться как раз именно то, что ему все равно. И еще, наверное, математика. Математику он вроде бы любил. Хотя не настолько, чтобы до нее ему было дело.

Например, он оказался совершенно холоден к личной выгоде. Потому что через год, скопив самую большую и самую полную коллекцию «турб», он выкинул ее на помойку. Чтобы не хранить напрасно.

Выглядит так, что Андрею Викторовичу было более или менее плевать даже на самые серьезные вещи. И на мелкие тоже. Вообще на все.

Что в детстве, что с наступлением возраста – ему было все равно.

Вот тебе еще примеры. Начну с самых серьезных, а потом немножко мелких насыплю.

Что ты там считаешь в жизни самым серьезным? Искусство вроде бы. Всю плешь мне этим искусством своим проел.

Скажу сразу: нет. Искусство у Андрея Викторовича не вызывало ни эмпатии, ни даже жалости. Только апатию.

Некоторые, по моим сведениям, главным из искусств считают кино. Оно Андрея Викторовича не трогало по понятной причине.

Когда он смотрел кино, вместо кино он видел на экране съемочную площадку. Не мог иначе. Просто видел, что все это – надувательство. А в таких условиях даже так называемые ужастики не производят эффекта.

Что там ужастики! Когда Ди Каприо тонул рядом с лодкой, Андрей Викторович в мыслях своих его очень подгонял. Потому что ему надоело торчать перед телевизором с бабушкой. А ужастики-то проще: там обычно какая-то женщина, облитая краской, бегает перед камерой и кричит. Ему такое совсем скучно смотреть.

То же и с изобразительным искусством. «Крик» Мунка, например, показался Андрею Викторовичу жирноватым. Можно было бы краску и потоньше класть.

Литература? И тут мимо.

Читая «Отверженных» Гюго, он очень забавлялся попыткам автора разжалобить публику. По большому счету, задумался Андрей Викторович, изучая историю Фантины, любая нормальная мать расходует на своих детей волосы и зубы, что ж теперь, всем в проститутки идти? Хорошо хоть, умерла быстро, добавлял он еще одну мысль к предыдущей, потому что считал занудством мусолить историю дольше, чем нужно.

Ну и музыка с танцами. Музыку Андрей Викторович не любил в принципе, потому что окончил музыкальную школу.

Он посмеивался, слушая какую-нибудь грустную песню. Певун, как их называла бабушка, изо всех сил выдавливал слезу сначала из себя, потом из слушателей. Чем он моложе, тем смешнее. Хотя и старенькие тоже смешат, но у них хотя бы повод для расстройства есть. Андрей Викторович всегда на таких поглядывал с улыбкой.

А когда какой-нибудь парень пел что-то про собственную крутость или девушка про собственную неотразимость, он такое выключал, потому что неинтересно и надуманно.

Про другое взрослые не поют, а детские песни как-то не с руки уже слушать. Да и в детстве тоже было не с руки.

Что касается танцев, история коротка. Он пришел на одно занятие с бабушкой. Бабушка хотела танцевать вместе с внуком в Доме офицеров. На этом занятии он сразу спросил, зачем держать локти на высоте плеч. Получив разъяснение, что это красиво, он скрылся с танцев навсегда. Танцы он признал бессмысленным занятием и старался избегать людей, которые, танцуя, заставляют танцевать окружающих.

Есть такие на корпоративах. Особенно среди женщин их много. Очень напоминают алкашей, которые уточняют, уважаешь ли ты их, и требуют выпивать с ними. Эти то же самое пытаются сказать танцем.

А в музыкальную школу он, несмотря ни на что, отходил до самого конца.

На сольфеджио он ходил с детьми младше его на пять лет. Поэтому у него очень трудно влезали ноги под парту. Больше он про сольфеджио ничего не запомнил.

А на хор он ходил с детьми старше его на четыре года. Поэтому был ниже всех девочек и пел более высоким голосом, чем самая тощенькая из них.

И там и там, кстати, были только девочки. И Андрей Викторович.

Первые (которые с сольфеджио) окружали его на перемене, хватались за свитер, визжали какую-нибудь глупость вроде «мужчина в женском монастыре» и разбегались в разные стороны, пытаясь растянуть свитер. Он признал их слабоумными.

Вторые (те, которые с хора) пели с ним песню «Есть только миг», повторяя все детали по кругу до бесконечности, и хотели, чтобы он пел с ними в какой-то гармонии. Этих он, в общем, естественно, тоже признал слабоумными.

А на домре и на пианино он все повторял за нотами, поэтому признавать слабоумным никого не пришлось. В конце обучения он получил все пятерки.

Это про искусство. Что еще?

Жизнь. Если самой важной в жизни вещью считать саму жизнь, вот тебе примеры из его жизни.

Пожалуйста, напишу про случай из студенческой жизни. Ведь в двадцать лет жизнь прекрасна и любовь к ней необорима, даже несмотря на то, что в эти годы считаешь себя бессмертным.

Андрей Викторович почти ни разу не тонул. Всего дважды он был близок к смертельному исходу на воде. И оба раза в бассейне.

Первый раз это было, правда, когда Андрею Викторовичу исполнилось всего лишь восемь лет от роду.

Они с классом пошли тогда в бассейн, чтобы тренер научил их плавать. Обучение шло просто: тренер, держа багор в руке, шел вдоль бортика по берегу бассейна, где по плечи в воде цепочкой, держась за бортик, стояли дети. Стояли они на эдакой длинной ступеньке, которая тянулась под водой вдоль стенки. Сам бассейн, как принято, был с одной стороны не такой уж глубокий, а с другой – очень даже глубокий.

Андрей Викторович стоял посередине цепочки.