Постоянное давление со стороны сверстников отнюдь не способствовало, чтобы Дебби следовала правилам. «Я присоединилась к женскому клубу. В наши обязанности входило выполнять различные поручения, вести себя определенным образом, по приказу приносить сестрам различные вещи, вроде жвачки. Несколько раз я грубо им ответила и меня выгнали. Но истинной причиной исключения стала моя дружба с парнем. Я считала его классным и прикольным, а они – стремным. В большей степени, потому что он был геем. Мне выдвинули условие: “Прекрати с ним общаться”. Я отказалась, и меня выперли, а девушка, что выдвинула эти обвинения, вышла за него замуж».

«Я меняла цвет волос десять или двенадцать раз. Сначала я красила волосы самыми доступными средствами – смесью перекиси и нашатыря. Обесцвеченные пряди постепенно стали ярко-рыжими. Тогда-то мать впервые заметила мои эксперименты и спросила за ужином: “У тебя какие-то другие волосы. Что ты с ними сделала?” – “Да так, немного осветлила”. Отец произнес: “Хм, даже не знаю, нравится мне или нет”. Но так как у мамы были похожие волосы, он счел мой новый цвет “приемлемым”. Позже я перекрасилась в платиновый».

Эксперименты с косметикой тоже дополняли привычный для Дебби образ добровольного изгоя. «Я рисовала искусственные веснушки и шла в школу, – говорит она. – Видок был такой, будто меня обрызгали грязью, и девчонки считали меня странноватой. Когда я была совсем юной, то, приходя домой на обед, если мамы не было дома, пробиралась в ее комнату и мазалась всем подряд».

«Я пробовала различный макияж и много практиковалась. Садилась перед зеркалом и пыталась с помощью косметики придать себе “восточный” вид. Я любила эксперименты и порой выходила из дома как настоящее чучело, хотя считала совсем иначе. В восьмом классе, когда мамы не было дома, я поднялась к ней в комнату и как обычно начала дурачиться с макияжем. Вернувшись в школу с обеда, я заметила, что все меня сторонятся и не хотят со мной разговаривать. Оставшись одна, я чуть ли не расплакалась».

Невзирая на неудачи, Дебби пришла к пониманию, что она не такой уж и гадкий утенок, каким себя всегда считала. «Впервые свою сексуальность я осознала лет в десять или одиннадцать. Думаю, в этом возрасте все испытывают нечто подобное, и в моем опыте нет ничего экстраординарного. Когда мне было одиннадцать лет, во время каникул на полуострове Кейп-Код мы с кузиной проводили вечера в прогулках по курортным улицам. Однажды мы вышли на улицу, накрасив губы без ведома взрослых. Мы заболтались с парнями намного старше нас, и они вызвались проводить нас до дома, сказав на прощание: “Что ж, подберем вас позже и сгоняем куда-нибудь выпить”. В одиннадцать вечера, когда мамы приказали нам переодеться в пижамы и ложиться спать, в дверь постучали. Мы спустились и открыли. Надо было видеть этих ребят, ведь перед ними, без губной помады, предстали маленькие дети. К счастью, они оказались очень известными музыкантами и подарили нам фотографии с автографами и все такое. Но наши родители все равно были в шоке».

Не по годам зрелая внешность Деборы привлекала в том числе и местных чудаков. «Так вышло, что у меня чувственная натура и полагаю, по фотографиям это видно. Прежде всего, меня воспринимали как женщину. Меня постоянно преследовали психически больные извращенцы. Эксгибиционисты. Когда я была еще совсем маленькой ко мне с моей мамой в зоопарке подошел мужчина и распахнул пальто. Мерзость».

По мере того, как под гормональным напором расцветала ее сексуальность, юная Дебора стала посещать местные злачные места для случайных свиданий, как например то, что местные называли «Cunt Mile». «Мне нравилось экспериментировать. Наверное, мне по-настоящему нравилась темная сторона как некая изнанка вещей, – вспоминает она. – Не то, чтобы я делала что-то из ряда вон, но определенно это притягивало. Мне хотелось увидеть реальный срез общества, потому что меня мало устраивала жизнь белой девочки из среднего класса, которая должна делать только то, что от нее ждут. Так что да, это был интересный опыт».

Стремясь расширить свой кругозор, Дебби стала с энтузиазмом учиться вождению. «В некотором смысле это меня спасло, – утверждает она. – Когда ситуация становилась слишком напряженной, я просто садилась в машину». Став куда более мобильной, Дебору потянуло в близлежащий городок Патерсон. «В Патерсоне жили обе мои бабушки. Многие не верят, что такое место существует на самом деле. В 1965 году в лондонской газете “Times” опубликовали статью о поэме Уильяма Карлоса Уильямса “Патерсон”. В ней Патерсон описывался как воображаемый город в Нью-Джерси, придуманный поэтом в качестве собирательного образа Америки. Всего лишь тринадцать миль от Ньюарка, а эти британские интеллектуалы думали, что это выдумка».

В 1963 году, несмотря на мечты о путешествии по Европе, Дебора поступила в колледж Сентенари в Хэкеттстауне в Нью-Джерси. «Родители не считали хорошей идеей ехать в Европу. Образование меня не очень интересовало, но я пошла в колледж, потому что была послушной дочерью. Не зная, чем заняться, я понятия не имела, как заботиться о себе. Я была запрограммирована на брак и получение высшего образования. Родители были уверены, что я выйду замуж, и другого будущего для меня нет. Меня создали для “продажи”, и за два года учебы я должна была окончательно созреть, и, скорее всего, встретить будущего мужа».

Эта «школа-пансион для девушек» (которую Дебби описывает как «исправительное заведение для благородных девиц») была основана в 1867 году Ньюаркской конференцией Объединенной методистской церкви. В 1910 году она стала подготовительной школой для девочек, а в 1940 году – двухгодичным женским колледжем. В 1965 году Дебби окончила заведение, получив степень бакалавра Ассоциации искусств – последняя ступень к статусу заслуженной домохозяйки.

Несмотря на то, что некоторые факты в ранней биографии оказались решающими для становления Дебби из Blondie, представить себя звездой мирового масштаба на тот момент она могла разве что в горячечном бреду. В подростковом возрасте пределом ее мечтаний было примкнуть к битникам. «Я мечтала вести богемный образ жизни в Нью-Йорке, иметь собственную квартиру и заниматься любимым делом. Жизнь в пригороде меня не привлекала. У меня всегда были свои тайные и сокровенные идеи…. Я всегда знала, что раскрою себя в том, что касается зрелищ».

В стремлении хоть как-то разнообразить свое детство в Нью-Джерси Дебби выдумала фантастический мир, населенный недосягаемыми героями кинофильмов. В колледже Сентенари она вдохновлялась архетипическим образом борца с истеблишментом вроде героя Джеймса Дина из кинофильма «Бунтарь без причины». Тогда как ее представление о гламуре в то время олицетворяла вездесущая Мэрилин Монро. «Во времена моей юности она слыла самой противоречивой женщиной страны, окруженной аурой тайн и загадок. Меня она влекла харизмой. Несмотря на то, что я благоговела перед многими кумирами, у меня никогда не было реального желания самой стать другой. Я знала, что хочу быть артисткой, имея весьма смутные представления о том, как воплотить эту мечту, но точно зная, что в музыке я очень хороша».

Жизнь в пригороде привела Дебби к прагматичному мышлению: «Бунтуя, я бы ничего не добилась, кроме наказания. Например, меня бы заперли дома. Но, несмотря ни на что, я всегда старалась говорить, что думаю. В интеллектуальном и политическом плане мои родители были весьма либеральны, хоть и своим поведением доказывали обратное. Поняв, что наши образы мышления не совпадают, я спокойно ждала момента, когда смогу сама принимать решения».

Основы эстетического восприятия во многом сформировало в Дебби знакомство с джазом и европейским кинематографом. «Особенно на меня повлияли Пол Десмонд^[3], Дэйв Брубек^[4], Кол Чейдер^[5] и другие чумовые джазовые музыканты, которыми я безумно увлекалась», – вспоминает она. Действительно, сборник I Like Jazz 1955 года с песнями Дюка Эллингтона и Дэйва Брубека стал первым альбомом, который произвел на Дебору колоссальное впечатление. «Не имея денег на пластинки, я слушала радио. У меня был маленький радиоприемник, динамик которого я прижимала к уху. В эфир, особенно поздней ночью, пускали необычных диджеев, что без устали крутили фанк, соул, немного рока. Что могло быть лучше? Да, я была заядлым радиослушателем».

Кроме того, расширяющуюся палитру предпочтений Деборы Харри формировало магнитное притяжение близлежащего Нью-Йорка. «Когда я была маленькой, мама с отцом возили меня в город на традиционные детские мероприятия. Мы бывали на постановках “Радио-Сити”, смотрели на рождественскую ель в Рокфеллер-центре. Нью-Йорк восхищал меня, будучи настоящей Меккой развлечений и экзотики. Отец проработал там более четверти века, а я начала ездить в Нью-Йорк на автобусе где-то в восьмом классе, стараясь следить за всем, что происходит в Виллидж».

Поступив в колледж Сентенари, Дебби записалась на курсы писательского мастерства. «В 1964 году я всерьез начала писать стихи, но получалось так себе. Когда-то я даже писала небольшие рассказы». Но по-настоящему бунтарские инстинкты в ней разожгла не литература, а рок-н-ролл. Поскольку Дебби застала время, когда его еще не было, он принес и ей дыхание новой музыки. «Лучшее, что было в рок-н-ролле – его нелегальность. Именно запрет заставлял молодежь формировать свою идентичность. Всех людей можно было рассортировать по их любимым рокерам, да и отношению к рок-н-роллу вообще».

«Время с 1959 по 1965 год было прекрасным периодом для увлекающегося рок-н-роллом подростка, – вспоминает она. – Пик популярности радио. Каждый концерт каждая команда пыталась найти самый новый, самый дикий звук, который можно записать на пластинку. Первым рок-н-рольным опытом для меня стал “ду-воп” Фрэнки Лаймона, определивший, впоследствии, все пятидесятые. Позже мы с друзьями танцевали “стрэнд”, “хали-гали”, “свим”, “джамп”, “боп”, “ватуси” и твист, пришедшие на смену “мэшт потэйтоу”, который вызвали гигантский скандал в школе. Нам говорили: “Девочка, так нельзя! Ты танцуешь, как негр!”. Прежде не было принято демонстрировать эмоции, которые пробуждает в тебе музыка».

Как и большая часть американской молодежи того времени, Дебби не могла не заметить колоссальное влияние музыки Beatles на поп-ландшафт Нового света с того самого дня как «ливерпульская четверка» бесцеремонно вторглась в Соединенные Штаты в феврале 1964 года. Но Дебби не плыла по течению битломании вместе со всеми – ее художественное чутье уловило особую динамику, лежащую в основе бешеной популярности группы. «Говоря о стиле, я многое переняла от Beatles. Я считала их дерзкими и развязными, и можно сказать, это стало их визитной карточкой. Подача и манеры на поп-сцене очень важны. Я всегда считала, что сексуальность – это крутая фишка, которую можно продать. Продать наверняка».

А пока Джон, Пол, Джордж и Ринго очаровывали массы, Дебби попала под кратковременное влияние нью-йоркских девичьих групп. Юная девушка могла отожествлять себя с их бунтарским образом и ориентировалась на них в поисках своей индивидуальности.

Говоря о нью-йоркской индустрии развлечений 1950-х годов, нельзя не вспомнить десятиэтажный «Brill Building». Здание, получившее название в честь галантерейщика, работавшего на первом этаже, знаменито расположенными в нем офисами ведущих музыкальных компаний, которые к 1960 году еще занимали лидирующее положение в этом бизнесе. Здесь работали Джерри Либер, Майк Столлер и другие потрясающие авторы песен. Но в новом десятилетии пальму первенства по созданию горячих и современных хитов перехватило здание «Music Building», расположенное по адресу Бродвей, 1650, которое даже не могло похвастаться такими роскошными интерьерами как «Brill». «Music Building» представляло собой лабиринт из кабинетов, музыкальных инструментов и рабочих столов с телефонными аппаратами. Сюда толпами съезжались издатели, промоутеры и сонграйтеры. С приходом 1960-х, эти маленькие конторки стали бесперебойно выпускать хиты для «Топ-10». Большинством из организаций заведовала компания «Aldon Music», основанная ветераном музыкального бизнеса Элом Невинсом и молодым предпринимателем Доном Киршнером.