Стейн всегда увлекался комиксами, кинофильмами «Грайндхауса», экстремальной поп-культурой и малоизвестными, «культовыми в узких кругах» музыкальными формами, а также наследием родного города. Неожиданная возможность встать в один ряд с фигурами Уильяма Берроуза и Энди Уорхола и даже на некоторое время превзойти их доставляла ему особое наслаждение. За очками с толстой оправой и дружелюбно-прибалдевшей манерой поведения университетского профессора скрывался саркастичный шутник, собранный и порой бесстрашный музыкант, выдающийся фотограф. Стейна отличала преданность тем, кто оказывал ему поддержку. Даже будучи на пике «блондимании» он находил время, чтобы поддерживать связь с одним из соавторов этой книги, регулярно созваниваясь с ним или отправляя письма.

Пусть с тех пор Крис и нашел новую спутницу и погрузился в отцовство, но творческая искра, что возникает между ним и Дебби до сих пор, не дает Blondie кануть в лету. Стейн по праву занял одну из строчек в блестящем списке крестных отцов «музыкального плавильного котла» Нью-Йорка, ни разу не поддаваясь предрассудкам вроде «диско – отстой». Ничтоже сумняшеся он с удовольствием сотрудничал с группой Chic и одним из первых музыкантов обратил внимание на зарождающийся в Южном Бронксе хип-хоп. Разношерстность клиентов лейбла «Animal», который он возглавлял с 1982 по 1984 год, доказывает, что Крис Стейн был одним из немногих артистов Нью-Йорка, кто всегда держал руку на пульсе музыкальной индустрии, не чураясь необходимых вложений. Даже в отраженном свете от прожекторов, направленных на Blondie, он всегда старался представить на суд общественности широкий спектр новаторов и изгоев.

* * *

Кристофер Стейн родился в Бруклине 5 января 1950 года. Его мать Эстель работала художницей и оформителем витрин, а отец Бен был коммивояжером и по совместительству несостоявшимся писателем. В 1930-е и 1940-е годы он принимал участие в профсоюзной работе и писал статьи для радикальной прессы. «Помню, когда я был маленьким, к нам домой приходило ФБР, – вспоминает Крис. – Я любил слушать пластинки Ледбелли^[8], сами родители водили дружбу с чернокожими. В то время это было немного необычно».

«И мама, и папа были “красными”, – добавляет Стейн. – Они познакомились на партсобрании, поэтому в плане еврейства я был несколько ограничен. Они придерживались атеистических вглядов, так что у меня не было бар-мицвы, но среди моих бесчисленных родственников было много верующих. Сейчас я жалею, что мой языковой потолок не больше иврита. Отец и дед общались друг с другом на беглом идише. Мне нравится слушать выступления Ленни Брюса^[9] – он умел заставить идиш звучать круто».

Несмотря на регулярные визиты представителей спецслужб, Стейны вели типичный образ жизни либеральных художников и не практикующей иудаизм еврейской семьи. С целью свести к минимуму антисемитизм в отношении сына, они дали ему нееврейское имя. «Да, это было очень странно, – размышляет он. – Сейчас, если поискать, можно найти великое множество “Крисов Стейнов”, но в то время это было редкостью. В детстве ребята часто говорили мне: “Какое странное имя для еврейского мальчика!”»

Порой отношения Эстель и Бена осложнялись отсутствием между ними должного взаимопонимания. По словам Криса, его мать была «невротичной» и «склонной к излишнему контролю» женщиной, а отец постепенно отстранялся от семьи и, в конце концов, ушел к молодой женщине. «Помню, как мы ездили в Катскильские горы^[10], мать запиралась в хижине и все время рисовала. Найти общий язык с отцом было не легче – он обладал своеобразным саркастичным еврейским чувством юмора, вполне типичным для Нью-Йорка, которое я унаследовал».

Крис, как единственный ребенок в семье, черпал вдохновение из музыкальных интересов родителей. Самые ранние воспоминания из мира музыки Стейна связаны с тем, как его мать пела партии из драмы Федерико Феллини «Дорога» и других фильмов. «В детстве я восхищался 60-летними чернокожими музыкантами, великими блюзменами Мадди Уотерсом и Джоном Ли Хукером». Позже его страсть к фолку переплелась с увлечением новыми группами вроде The Beatles и The Rolling Stones. «Я воочию наблюдал за развитием этих музыкантов. Мне очень повезло, что, родившись в 1950 году, я своими глазами мог видеть их становление и расцвет».

«Мне всегда нравились Дилан, “Стоунз”, “Битлы” и все такое, – вспоминал Крис. – Я фанател от “роллингов” вплоть до альбома It’s Only Rock ‘N’ Roll. Еще мне нравилось творчество Генри Манчини и саундтреки. Особенно к фильму “Доктор Ноу” и сериалу “Питер Ганн”».

Поначалу Крис любил рисовать (особенно астронавтов), а затем решил стать египтологом. В одиннадцать лет он получил в подарок свою первую гитару, и все сразу изменилось. «Я не знал, что нужно прижимать струны к ладам, чтобы получать разные ноты, и думал, что существует только одна, постоянная нота». Нестандартному подходу к игре способствовало и раннее знакомство с манерой легенды блюграсса Лестера Флэтта. «Я не сразу понял, как Флэтт играет на слайд-гитаре, и мне показалось, что он использует только большой палец. Мне очень хотелось повторить этот трюк, и потребовался год или два, прежде чем до меня дошло, что остальные пальцы нужно перевести на другую сторону грифа».

Когда ему становилось скучно, Крис часами сидел в своей комнате и перебирал гитару, изучая фолк. Он живо интересовался движением за гражданские права^[11] и преуспел в технической работе, ловко извлекая динамики из выброшенных телевизоров и подключая их к старенькому проигрывателю. Он развесил их как гирлянду по всей комнате, выкрашенной в богемский черный. Из-за постоянного потока друзей, заходивших к сыну покурить травку и послушать громкую музыку, мать называла его комнату «притоном». В дальнейшем внутренняя тяга к нонконформизму, возникшая еще в переходном возрасте, открыла ему не одни двери в Вест-Виллидже.

Крис, как и Дебби, ненавидел школьные уроки. Сначала он учился в государственной начальной школе в Мидвуде. Здесь в пьесе для четвертого класса он сыграл листок дерева: «Меня всего завернули в коричневую гофрированную бумагу, как же убого», – вспоминал он. Затем была средняя школа Андриса Хадде и старшая школа Мидвуда, где он оказался «навсегда травмирован необходимостью питаться в школьной столовой», был вынужден носить очки в стальной оправе и постоянно игнорировал учителей. «Место для отморозков, которые не смогли вписаться в систему, – говорит Крис о школе. – Я всегда был странноват… и когда в 1965 году умер мой отец, стал еще более замкнутым и угрюмым».

В том же году Крис стал первым учеником, которого исключили за длинную шевелюру из школы, названной им «последним прибежищем бриолинщиков Бруклина». В то время у всех на слуху был громкий прецедент, когда исключенный по подобной причине ученик подал на школу в суд. Перепуганная школьная администрация предложила ему вернуться, но он отказался.

Роскошная прическа Криса не вызывала сочувствия и у местных хулиганов. «Шпана тусовалась возле бильярдной и избивала всех длинноволосых, – вспоминает Крис. – Помню эту парочку, их звали братья Сирико. Они обзывались “педиками” и прямо жаждали надавать нам по башке».

К пятнадцати годам Крис счел, что уже достаточно попрактиковался в игре на гитаре в своей спальне, и решил продемонстрировать способности широкой аудитории. «Я приходил и уходил из множества бруклинских команд, включая The Morticians, которые много репетировали, но отыграли всего один концерт… рекламный, для местного парикмахера, прямо в его салоне, вспоминает Крис. – Одна из групп, где я играл, называлась Fananganang… другая – The Morticians, позже ставшая The Left Banke. Еще я играл в The Millard Fillmore Memorial Lamp Band – мы постоянно выступали на Вашингтон-сквер».

В состав The Morticians входили: Стейн (гитара и вокал), Саймон Саммерс (гитара, бас, вокал), Барри Голдман (гитара, бас, вокал) и барабанщик Джордж Камерон, который присоединился к The Left Banke и принял участие в записи хитовой «Walk Away Renee», вышедшей в 1966 году. В этом же году группа Криса распалась, а сам гитарист отправился на поиск нового музыкального вызова. «Я помногу тусовался в Гринвич-Виллидж, играл на гитаре на Вашингтон-сквер и пристально следил за крупными местными группами: The [Lovin’] Spoonful, The Magicians… даже пару раз пересекся с Джими Хендриксом».

«Все эти годы он учился у самых разных гитаристов, от Джона Фэи^[12] и [пионера блюграсса] Лестера Флэтта до Lovin’ Spoonful^[13] и Боба Дилана, – рассказывала Дебби Харри. – Он посещал частную школу с пафосным названием “Quintano”, но это не мешало ему постоянно валять дурака». Школа Леонарда Кинтано для молодых профессионалов была достаточно известным учебным заведением, готовящим своих подопечных к карьере в сфере искусства. Среди выпускников школы числятся Мэри Вайс из The Shangri-Las, будущие участники New York Dolls Сильвейн Мизрахи и Билли Мурсия, Стивен Тайлер из Aerosmith, что описывал свою альма-матер как «школу для таких же бездельников, как я, где достаточно было приходить на занятия, чтобы успешно выпуститься».

Криса очень подкосила скоропостижная смерть отца. «Его папе было всего около пятидесяти лет. Этот чувствительный человек был измучен невозможностью реализации своих творческих способностей», – позже объясняла Дебора. Вспоминая мягкий характер отца, Стейн говорил: «Папа беззаветно верил в свободу и мир, вот и все. Он умер от разочарования, будучи запертым в тисках нелюбимой работы и ежедневной рутины… Разочарованный в жизни, он ушел раньше многих».

Кристофер с трудом справился с тяжелой утратой, несмотря на отдушину в рок-н-ролле. «Я не мог справиться с его утратой и немного помешался». Непроработанная травма и трагедия Криса даст о себе знать спустя четыре года, а пока Крис продолжал свое неформальное музыкальное образование, тусуясь в Гринвич-Виллидж.

* * *

Гринвич-Виллидж почти не затронула джентрификация, захлестнувшая почти все районы исторического Нью-Йорка, и потому он до сих пор выглядит так же, как и в прошлом столетии. Здесь нет высоких небоскребов, а среднеэтажные здания в стиле XIX века, что игнорируют общегородскую систему нумерации, расположены между Хаустон-стрит и 14-й улицей. В начале XX века некогда богатая деревушка очутилась в самом центре расширяющегося мегаполиса, привлекая множество художников, активистов, театральных коллективов и иных «маргиналов», в том числе и открытых представителей нетрадиционной сексуальной ориентации. Во время сухого закона здесь процветали подпольные, а затем джазовые и блюзовые клубы. После Второй мировой войны «Деревня» славилась низкой стоимостью аренды недвижимости, а в местных барах и клубах буквально бурлила творческая жизнь. Общим местом сбора стал Вашингтон-Сквер-парк, расположенный в начале Пятой авеню, в нескольких минутах ходьбы от Бродвея. Триумфальная арка конца XIX века, расположенная в парке, получила название «Ворота в Виллидж». К концу Второй мировой здесь по воскресеньям устраивали фестивали и выступления различных музыкантов. На концерты приходили как их поклонники, так и те, кто по различным причинам (от возраста до расы) не мог попасть в клубы. Парк стал эпицентром фолк-сцены под открытым небом.