В Белый город мы попали через Мясницкие ворота, на которых висела икона, пришлось слезать с коня и креститься.

Возле ворот стоял караул стрельцов, прямо как с картинки сошли. Одеты они были в красные кафтаны, бородаты, на них висели деревянные берендейки, а в руках они держали бердыши. Название этих длинных топоров с полумесяцами я с трудом вспомнил.

На воротах их стояло не меньше десятка, и лишь двое были с пищалями. Они сурово оглядывали всех проезжающих через ворота. С кем-то иногда даже словами перекидывались, наверняка со своими знакомцами.

Везде сновал народ, в том числе и девушки, на которых я с интересом поглядывал. Спустя еще час пути по Белому городу впереди показался большой торг, хотя и до этого нам попадались мелкие лавки.

Спешившись и отдав коней Рубцу, мы устремились на торг, мне было интересно, сильно ли он отличался от Нижегородского. Ряды так же делились по товарам: были и рыбный, и чесночный, ряд где продавали ткани, и мясной, и многое другое. Когда попал в ряд, где торговали оружием и броней, я пропал. На любой вкус и цвет, как простые, так и украшенные. Попадались там и пищали, и пистоли, в некоторых лавках даже порохом торговали в малых бочонках, по рублю.

Когда смог отлипнуть от этой красоты, я начал прислушиваться к местным слухам, параллельно перебрасываясь ничего не значащими фразами с Богданом и остальными.

Слухи о том, кто с кем подрался или кто в кого плюнул, а также кто у кого народился или помер, меня, конечно, не интересовали, но, помимо этого, народ обсуждал и царя, в особенности как он въехал в Москву и как его встречали. Как он на молебен ходил, а после посетил Архангельский собор, где долго плакал и убивался над могилами отца и брата.

Шуйского тоже обсуждали, причем неодобрительно, в том числе и как он на лобном месте обличал царя Дмитрия Иоанновича по Борискиному наущению, а после как раскаивался перед царем Дмитрием. Когда тот его простил, Василька вновь начал козни строить, на чем его и поймали и даже к смерти приговорили, но и тут царь его помиловал, всего лишь сослав на Вятку. Ибо царь добр и милостив, многих тех, кто от Бориски пострадал, вновь начал привечать.

Также узнал, что многих Вельяминовых и Сабуровых с Годуновыми пограбили, а дома их сожгли, да и самих чуть не поубивали. Но они с посольством в Тулу ездили, искали защиты у царя, и тот их тоже милостью не обделил.

«Хлебнув свободы, народ жаждет закуски», – промелькнула у меня мысль.

Народ также сокрушался, что вокруг царя много иноземцев с Литвы и до добра они его не доведут.

Один раз я даже слышал, что сокрушались о смерти Федора Годунова и как он щедро милостыню раздавал в церквях по смерти отца своего. Также многие видели, как в день смерти его и матери к ним на подворье приходили приехавшие с Тулы князь Василий Голицын, князь Василька Рубец Мосальский, а также думный дьяк Богдашка Сутупов, были с ними и другие.

К сожалению, когда заприметили мое внимание, кумушки тут же разбежались, но я имена запомнил и зарубку себе в памяти оставил.

Перекусили свежими калачами да молоком, которые тут же на рынке и прикупили, мы направились дальше в сторону кремля и Китай-города.

Пришлось пересечь весь Белый город, стены кремля были видны издалека, и были они не совсем красного цвета, я бы даже сказал, коричневого.

– Вон там с той стороны ров есть, но он пересох, его львиным зовут оттого, что там львы жили, в клетках, но нынче померли уже, – произнес Елисей, указывая пальцем куда-то в сторону. – Ну и здоровые они были, я вам скажу. Чем-то на рысь похожи, но куда больше, и голова мохнатая, они размером с лощадь были, а то и больше. Думаю, человека за раз могли проглотить.

– Врешь, поди, – тут же донеслось от Богдана.

– Вот тебе крест. – И Елисей тут же перекрестился.

Я же внимательно всматривался в кремль, ища ту самую Спасскую башню с часами, но так и не находил, и горестный вздох вырвался из меня.

«Видать, еще не построили, а ведь надеялся увидеть их. Для меня это был символ, как и их звон в каждую новогоднюю ночь», – пронеслась у меня мысль.

Благо собор Василия Блаженного уже оказался передо мной. Маковки его были раскрашены. Глянув на храм, я тут же перекрестился с улыбкой на лице.

Ведь для меня это был тоже символ. Символ моей страны!

Подъехав ближе к стенам кремля, я с любопытством их рассматривал. Там, где должна была быть Красная площадь, находилось лобное место, а чуть подальше – просто огромный торг, куда ежеминутно подъезжали и уезжали телеги с различным товаром.

– Может в собор сходим, помолимся, – предложил Елисей.

– Позже, давай здесь на торг сходим, может чего услышим да про подворья мы так и не узнали ничего, – ответил я.

В этот раз коней стеречь оставили Рубцу и Ушатке. Много народу вокруг шастают, и случись чего, двоим легче управиться.

Коней, конечно, оставили не посреди дороги, а чуть в стороне. Сами направились на торг.

Вот там я услышал про Богдашку Бельского, про которого сказывали, как он на лобном месте жалился, и рассказывал: «Я за царя Иванову милость, защищал царевича Дмитрия, за то и терпел от царя Бориса». Правда тут же удивлялись. Ведь жена Бориса родственницей Бельскому приходилась.

Имя Бельского мне казалось смутно знакомым, но я так и не смог его вспомнить, хотя наверняка слышал.

Грамотки еще обсуждали, которые зачитывали недавно от имени царя. В них говорилось, что правит нынче его матушка царица-инокиня Мария Федоровна и он Царь, Дмитрий Иоаннович, сын царя Ивана.

Я ходил по торгу и внимательно слушал, о чем говорят люди. Один раз я замешкался и не успел отойти с дороги, как тут же мне в спину прилетел удар, а после я услышал голос с диким акцентом:

– С дороги быдло!

Глава 4

От удара я сделал пару шагов и обернулся, сзади шли трое, в одежде, похожей на кафтан, но все же другого кроя, с яркими поясами. Они явно старше двадцати пяти лет. Один был с короткой бородкой, у второго тонкие щегольские усики, а третий и вовсе брит. Зато на лицах всех троих застыло наглое и надменное выражение, будто они в говне стоят по самый пояс. В руках же того, что меня толкнул, была еще плетка.

– Ты чего, не слышал меня, быдло? – тут же вновь заорал меня ударивший.

От такой наглости у меня даже бровь взлетела вверх, и я глянул на себя. Кафтан синего цвета, украшен вышивкой, пояс из хорошей разноцветной ткани, да сабля на боку, явно говорящая о моем статусе, человека не низкого происхождения.

– Чего молчишь, курва? – осклабился другой.

– Да он, видать, в штаны напрудил, – донеслось от третьего, и они заржали.

«Что-то и в самом деле туплю», – промелькнуло в мыслях у меня.

«Измываются гады», – следом прилетела еще одна, и я осклабился.

– Видать, у панов совсем со зрением беда, али в свинарнике, в котором они родились и провели свою жизнь, людей не видели. Так мы сейчас покажем, – во весь голос громко произнес я, и на нас начали оглядываться.

– Ах ты быдло, – тут же взревел один из них, пока остальные пытались, понять, чего это я сказал, ведь панами же назвал.

– А чего? Правда глаза колет, что пес блохастый, рожденный от свиньи да помоями вскормленный, – усмехнувшись, ответил я, делая шаг назад.

В это же время Олешка, Богдан и Вишка аккуратно зашли сбоку.

– Да я тебя, быдло, запорю, – заорал первый, ударивший меня в спину, и замахнулся на меня плеткой.

– Бей ляхов, они веру нашу срамными словами поносят, – тут же заорал я во все горло и со всего маху зарядил с ноги в колено прямо самым каблуком, попал, мне даже показалось, я расслышал хруст.

– А-а-а, – тут же ударил по мне вопль, полный боли, и лях в своем наряде упал на землю.

Мои же люди тоже не стояли на месте.

Олешка со всей своей любовью к ближнему, размахнувшись по-богатырски, зарядил прямо в морду второму ляху, который тут же закатил глаза и завалился.

«Как сказали бы в боксе, чистый нокаут», – промелькнуло у меня в голове.

Богдан и Вишка насели на третьего ляха, вот только тот успел уйти от первого натиска и вытянул из-за пояса нож.

– А ну подходи, курва, – орал лях, вращая дико глазами.

Народ же возле нас начал собираться, с интересом наблюдая за происходящим.

– Ляхи веру нашу поносили, – вновь заорал я и указал на него пальцем.

– Ах они проклятые. Чертовы ляхи, – начало доноситься из толпы, и вдруг кто-то сзади на ляха обрушил бочку, ударив прямо по голове. Тот лишь успел повернуться недоуменно и тут же пал.

– Чего у вас там? А ну расходись, – раздался чей-то приказной крик.

Я же подпрыгнул на месте и успел увидать, как к нам с десяток стрельцов приближается.

«Надо тикать», – пронеслась в голове дельная мысль. Ведь желания знакомиться с местным правосудием у меня не было.

Вот только народ начал раззадориваться, в сторону поляков полетели оскорбления и ругань, казалось – их затопчут.

– А давай их в канаву, вот пусть там и сидят, – задорно предложил я.

«Все-таки одно дело смертоубийство, а другое – если бока намяли», – вновь пронеслась шальная мысль.

Я первым нагнулся и попытался поднять ляха, кто-то из толпы подхватили мой клич, и вот уже всех ляхов подняли и потащили куда-то вперед.

К толпе все больше присоединялось людей, а стрельцов и вовсе уже за гомоном и криками не было слышно.

Я же пребывал немного в шоке от того, как легко получилось раскачать толпу. Может, просто ляхов не любят, так я еще и вопрос веры поднял.

Тем временем мы вышли в какой-то ряд, где как раз протекала большая канава, перекрытая в некоторых местах мостиками, и прямо с размаху туда закинули поляков.

Причем они уже пришли в себя, но попробуй вырваться, когда тебя тащат, а одному особо ретивому прилетело в затылок несколько раз, и он тут же успокоился.

Полет ляхов в канаву был эпичен, хоть картину пиши. Поляк в привычной среде обитания.

Они ругались как заведенные, обещали кары и всех запороть, но народ это только раззадоривало.

Причем поднялись они не сразу, очумело трясли головами и диким глазами смотрели на всех. Народ же потешался над ними, а потом в них прилетел вилок капусты, а после еще что-то, и люди принялись закидывать их различным мусором.

Я же не стал дожидаться завершения забавы, в пару шагов приблизился к Богдану и ткнул его под ребра, а после схватил Вишку за руку и начал выводить из толпы. Благо Олешка все это время отслеживал меня краем глаза и лишь усмехался в бороду.

Вот уж кому радость была.

Вырваться с торга удалось легко.

– Ух, как мы их, – весело произнес Богдан, разведя руками.

– Ага, – вторил ему довольно Вишка.

– Про веру не надо было, – произнес Олешка задумчиво.

– А коли сабли бы достали? – глянул я на него.

– Не должны, – не очень уверенно протянул дядя.

– Да им все равно, ты видел, как нагло себя вели, будто они здесь хозяева, – покосился я на него. – Может, конечно, их бы и наказали, но нам бы легче не стало, если сабелькой бы зацепили. А коли мне нагайкой прилетело бы, я тоже был бы не очень рад. Так бока им намяли, да искупали в помоях, ничего заживёт на этих псах.

Олешка мне не ответил, лишь пожал плечами.

– Про веру может ты и прав, – не много подумав, со вздохом произнес я.

Не стоит ее просто так трогать, но в тот момент само с языка слетело.

Олешка же кивнул.

«Может, он и не так умен, как дядя Поздей, вот только была в нем та же чуйка, что и в деде Прохоре, да и как воина я успел его оценить».

Вернувшись к Рубцу и Ушатке и забравшись в седла, мы тут же направились на постоялый двор. Не сразу, но наверняка разберутся и на меня укажут, все-таки видаков хватало, а кафтан у меня приметный. Так что стоит его заменить и ближайшее время не носить.