На листах блокнота один за другим появлялись наброски сцен из пионерской жизни, из комсомольских будней. Я прикидывал, какие картины из жизни нашей школы можно сделать на четырех частях основы с помощью выжигателя. Накидал набросков, посмотрел скептически и решил добавить масштабности, все-таки 50 лет Октября, не день рождения жеребцовской школы. А значит что? Правильно, БАМ, поднятие целины, великая Победа, полет Юрия Гагарина – вот так будет лучше!

За работой время неслось быстро, я так увлекся, что не заметил, как наступил вечер. С сожалением собрав наброски, прибрал за собой рабочее место, аккуратно разложил распиленную по размерам фанеру, ошкуренную мелкой наждачной бумагой. Увлекшись, я полностью подготовил дерево к дальнейшей работе.

Покачал головой, хмыкнул: хотел с ученикам, получилось как всегда, увлекся.

Оглядел рабочее место, подмел, занес стекло с разметкой в кабинет Степана Григорьевича, чтобы ненароком на первом уроке не зацепили, покинул мастерскую, запер за собой дверь и отправился сдавать ключи хозяину.

Шел по уже знакомым улицам довольный и даже счастливый. Мысли о насущных проблемах с Лизаветой отступили куда-то на задний план. Все решаемо. Никакая Баринова не способна помешать моим целям и задачам.

Удовольствие от работы руками не покидало. Собственно говоря, труд – один из способов получить эти самые знаменитые эндорфины, за которыми в моем будущем все гоняются, но под носом не видят. Проще говоря – радость от жизни.

Когда и как в той будущей жизни мы успели потерять главную ценность труда? А ведь труд приносит радость. И эта самая радость – та самая гигантская воспитательная волна, которая помогает детворе воспринимать себя частью коллектива и одновременно личностью. Чего только не придумывали лучшие педагогические умы, чтобы привлечь детей к труду. Оно понятно образование – главная задача. Но если подать физический труд как средство достижения цели, мотивация у ребенка вырастает в разы.

В голове всплыла любопытная фраза, вычитанная в какой-то книге: детство не должно быть постоянным праздником. Без посильной трудовой деятельности ребенок никогда не познает счастье труда. Вот прям в точку. С моей точки зрения, каждый ребёнок от рождения талантлив, и труд дает возможность не только проявить эти самые таланты, но и раскрыть их, выявить природные задатки.

– О, Егор, ты чего тут? – раздался удивленный мужской голос, я вынырнул из своих мыслей и с недоумением уставился на физрука.

Глава 5

– Григорий? – удивился я. – Ты как здесь? А, черт, ну, конечно, – сообразил я, окончательно выныривая из своих мыслей. – Привет, Гриш. Степан Григорьевич дома?

– Нет его, – чуть напряженным голосом ответил Гришаня. – А тебе зачем?

– Да вот, ключи занес, – я вытащил из кармана связку ключей. – Передашь ему?

– Передам, как увижу, – принимая добро, буркнул Борода младший. – А… ты с батей где виделся? – поколебавшись, уточнил физрук.

– В школьных мастерских, – рассеянно ответил я, намереваясь уходить.

– Давно? – продолжал допытываться Гришаня.

– Ну… несколько часов назад, пожалуй… В обед мы встретились, а часа в три дня они ушли из мастерской, оставив ключи, – припомнил я.

– Они – это кто? Батя с Василь Дмитричем? – уточнил Григорий.

– Ну да, а что случилось? – теперь уже я напрягся. – Не дошли домой?

– Угу… – мрачно кивнул Гриша. – Ладно, раз с Митричем, я тогда знаю, к кому они могли забуриться.

– Проблем не будет? – уточнил у физрука.

– Нормально, все, через час не придет, сам схожу, – буркнул Гришаня. – А ты чего в мастерских-то? Выходной же?

– Да лампу химичим на демонстрацию. Ну как химичим, – усмехнулся я. – Сегодня в основном химичил я. Коллеги командовали, не без пользы, – заверил я, заметив, что Григорий недовольно нахмурился. – Не переживай, оба взрослые дяди, норму знают. Все будет в порядке.

– Угу, знают они… – буркнул Борода младший. – В прошлый раз эти два взрослых… дядья на спор пересекали поле, – хмыкнул Гришаня.

– И чего? Ну, перешли поле, в чем трагедия? – не понял я.

– Перешли… Переползли по пластунски, на время, – хмыкнул Григорий. – Не обращая внимания на дождь и грязь.

– Иди ты? – присвистнул я. – Ну дают. Похоже, есть еще порох в пороховницах у наших мужичков. И часто они так… чудят?

– Там этого пороха… – обречённо махнул рукой Гришаня. – Время от времени, – уклончиво заметил Борода младший. – Понимаешь теперь, почему? Вот и думай теперь, чего они нынче удумают.

– Может, обойдется? – попытался обнадёжить я физрука.

– Эт вряд ли… Раз домой сразу не пришел, значит, к кому-то зарулил в гости с Митричем, считай, очередной рекорд обеспечен, – с досадой ответил физрук. – Ладно, бывай, ключи передам.

– Если помощь нужна, ты заходи, не стесняйся. Я домой, – предложил я.

– А эту свою куда дел? – удивился Гришаня.

– Кого? – настала моя очередь удивляться.

– Невесту, – пояснил физрук.

– Тьфу ты… И ты туда же, – выругался я, совершенно позабыв о том, что Лизавета находится в фельдшерском пункте под присмотром Оксаны. И судя по времени, Баринова давно пора было забрать из лазарета. – Ты-то откуда знаешь? – поинтересовался у Бороды.

– Ну, ты даешь Егор, – хохотнул Григорий. – Все село уже в курсе, что к тебе невеста приехала. Бабы судачат, что ты в Москве ребёночка оставил, потому невеста и примчалась за тобой, уговаривать, зайчат, дать сыну отчество и фамилию, и вообще… – физрук неопределённо хмыкнул.

– Что «вообще»? – переспросил я, тихо офигевая от новостей.

– Ну… еще говорят, она на тебя жалобу накатала в комсомольскую ячейку, так, мол, и так, поматросил и бросил, оставил с дитем, проведите собрание, наставьте на путь истинный, чтоб, значит ячейка общества создалась, и сын без отца не рос, – поделился Гришаня последними сельскими новостями, удерживая на лице серьезное выражение.

– Что за мыльная опера, – буркнул я себе под нос, переваривая местные сплетни.

– Чего? – изумился Гришаня. – Какая опера? Разве опера бывает мыльной? Я-то правда и не мыльную ни разу не видал… только читал… ну, не читал… – смутился Григорий. – Училка наша по музыке рассказывала… А почему мыльная-то? Они там что… мылятся все время? – задумчиво закончил физрук, хмуря брови.

– Не бери в голову… – отмахнулся я. – Мыльная – это когда много серий, и все об одном и том же… – попытался объяснить товарищу.

– Это где же такое показывают? – еще больше удивился Борода. Я думал, опера – это когда много поют… Нам училка ставила… скучно… до зубовного скрежета… воют воют… – поделился Гришаня.

Я усмехнулся: да уж, не выйдет из Григорий ценителя великих арий и прочих музыкальных произведений.

– Не бери в голову, – повторил еще раз. – Это в Москве у нас… экспериментальное телевидение… успеха не снискало у народа, прикрыли лавочку.

– А, так оно и понятно… – понятливо закивал Гриша. – Кому ж охота столько серий смотреть про одно и то же. А сколько серий-то? Если к примеру, три или там пять, то еще можно посмотреть.

– Бери выше, от ста и больше, – машинально ответил я. – Слушай, а с чего наши женщины решили, что у Лизы от меня ребенок? – задал интересующий меня вопрос.

– Сто? Ну, это ты прав, кому такое надо… помрешь. Пока досмотришь… – покачал головой физрук. – Так, а чего им брать-то? Из головы, конечно. Одна баба сказала, другая подхватила, своего добавила. К вечеру тебя уже женят не переживай, – хохотнул Борода. – Ну, бывай, пойду я, – внезапно выпалил Гришаня протягивая мне ладонь.

– Ну… бывай, – удивился я, пожимая руку. Разговор закончился как-то неожиданно резко. – Все в порядке? – уточнил на всякий случай.

– Нормально, – подтвердил Борода младший. – До завтрева, – и скрылся в калитке.

– Ну до завтра, так до завтра. Гриш, помощь если нужна, ты заходи, я через полчаса дома буду, – крикну все-таки через невысокий забор.

– Добро, – откликнулся физрук, хлопнула дверь в ом и все стихло.

– Странно, но у каждого свои тараканы, – пробормотал я задумчиво, развернулся и потопал в фельдшерский пункт.

На перекрестке я всё-таки остановился и задумался: Оксана говорила, что сможет придержать Баринову у себя до пяти часов. Сейчас уже шестой час. И вот вопрос: девушки все еще ждут меня в больничке, костеря почем зря? Или все-таки Гринева каким-то образом умудрилась транспортировать Лизавету ко мне домой?

Дом тоже не бился, ключей-то у Гриневой не было. Хотя, зная немного Оксану, она точно не оставит Лизу сидеть во дворе на скамейке, дожидаясь меня.

– И куда мне идти? – хмуро буркнул вслух. – Ладно, была, не была, пойду в больничку. Отвезти Лизавету не на чем, значит, должны дождаться, – решил я и повернул в сторону ФАПа.

Но там меня ждало разочарование: Оксана все-таки умудрилась каким-то образом транспортировать хромоножку. Осталось только понять, куда Гринёва вывезла Лизавету. На чем – это уже второй вопрос.

– Ладно, проверим дом, – я развернулся и зашагал домой.

По дороге здоровался с односельчанами, замечая, как при виде меня и молодухи, и женщины в возрасте улыбаются: кто ехидно, кто сочувствующе. Стоило мне пройти мимо двора, как соседки начинали друг другу что-то говорить. Похоже, мнение села разделилось на два лагеря: одна половина женского населения меня осуждала, вторая яростно защищала, судя по эмоциям некоторых собеседниц.

– А куда это вы идете, Егор Александрович? – пропел кто-то мягким грудным голосом.

– Добрый день, Лидия Сергеевна, – вежливо ответил школьному библиотекарю.

«Спрашивается, каким ветром товарища Бубенцову занесло в наши края, если проживает она на другом конце села? Ну, предположим, в гости к подруге заглянула. Интересно, к Степаниде или к Беспаловой? Хотя, почему именно к ним? Других дам, что ли на квартале мало?» – все эти мысли табуном пронеслись в моей голове.

Вежливо улыбнулся и хотел было пойти дальше, но не тут-то было. Лидия Сергеевна, что называется, заступила дорогу своей… хм… перегородила проход пышным бюстом и ласково улыбнулась.

«Ну, началось», – с досадой подумал я, вслух же произнес:

– Вы что-то хотели?

– А вот скажите мне, Егор Александрович, – сдерживая нетерпение, начала Лидия Сергеевна. – Кто это к вам в гости пожаловал?

– Не хотел бы показаться грубым, уважаемая Лилия Сергеевна, – очень вежливо улыбнулся я, глядя на библиотекаршу. – Но каким боком вас это касается?

Бубенцова недовольно поджала губы, но тут же растянула их в ласковой улыбке.

– Общественность переживает, Егор Александрович, – прояснила позицию библиотекарь.

– И по какому поводу? – равнодушно уточнил я.

– По поводу вашего морально облика, – замогильным голосом выдала Лидия Сергеевна.

– Это с какой радости? – опешил я.

– Ну сами посудите, Егор Александрович, – Бубенцова доверительно ухватила меня под руку. – Вы позволите, я немного с вами пройдусь?

– Да куда ж вас денешь-то, – буркнул я, но библиотекарь сделала вид, что не заметила моего недовольства.

– Так вот, Егор Александрович. Допускаю, что у вас в Москве более вольные нравы, но на селе, сами понимаете, – Лилия Сергеевна многозначительно заглянул мне в глаза.

– Не понимаю, – отрезал я, ускоряя шаг.

– Ах, Егор Александрович – воскликнула библиотекарь. – Ну как же! К вам приехала девушка, незамужняя девушка! – уточнил взволнованно Бубенцова. – И она живет у вас! – обвиняющим тоном завила библиотекарша.

– И что? – не поняла я.

– Как что? – всплеснула руками Бубенцова, выпуская меня из захвата. – Как что? А ваша репутация как педагога? Вы об этом подумали? Я уже не говорю о репутации вашей невесты!

– С чего вы взяли, что моя гостья – моя невеста? – уточнил я.

– Ну как же… – растерялась Бубенцова. – Об этом все говорят! – уверенно закончила через секунду.

– Кто – все? Я их знаю? – вежливо уточнил я, пристально глядя в глаза библиотекарши.

За стеклышками очков эти самые глаза нервно моргнули, затем забегали. Через минуту мучительных размышлений взгляд Бубенцовой снова остановился на мне.