– Егор Александрович! Это правда, что вы бросили в Москве… младенца? – вдруг нервно выпалила Лилия Сергеевна, поджала губы и уставилась на меня во все четыре глаза.

– Что? – от неожиданного обвинения я аж поперхнулся, хватанув воздуха не в то горло. – Кто вам сказал такую чушь?

– Ну как же… – снова растерялась библиотекарь. – Все говорят… общественность волнуется… родители… ваша репутация… – залепетала Бубенцова.

– Товарищ Бубенцова, уважаемая Лидия Сергеевна, – аккуратно отцепляя женские пальцы от своего рукава, проникновенно начал я.

Пальцы не желали отцепляться, я плюнул и оставил их в покое. Сама отцепиться, ну или дерну погрубее, когда закончим это бредовый разговор.

– Уважаемая Лидия Сергеевна, – повторил я. – Кто вас уполномочил вести со мной беседы подобного рода? Товарищ Свиридов, или быть может парторг товарищ Дедешко? А может и вовсе пришло распоряжение из отдела образования от самой товарища Григорян? – высказался я и замолчал, ожидая ответа.

Как я и предполагал, от моей прямоты на грани наглости и грубости, Лидия Сергеевна растерялась, захлопала ресницами и выпустила мой рукав из захвата.

– Но… как же… общественность волнуется… товарищи обязаны знать, какой образ жизни ведет человек, учитель! – воскликнула с пафосом библиотекарь. – Родители доверяют вам своих детей! Они вправе понимать, какой человек учит их детей. Учитель – это ведь как второй родитель! – наставительно задрав вверх указательный палец, выдала Лидия Сергеевна.

– Лидия Сергеевна, – мягко начал я. – Передайте своей общественности, что моя личная жизнь ее не касается. Совсем, – я помолчал, давай библиотекарю возможность переварить мою реплику. Когда я решу жениться, или обрету невесту, или у меня родится сын, а может еще что-то изменится в моей жизни, официально, согласно актам гражданского состояния советского человека, торжественно клянусь и обещаю, общественность узнает об этом первой, – заверил я.

С этими словами я вежливо, но решительно отцепил пальцы библиотекарши теперь уже от моей куртки. Затем обогнул растерявшуюся Бубенцову и нырнул в свою калитку.

– Но, Егор Александрович! Общественность… репутация… – залепетала мне в спину Лилия Сергеевна.

– До свидания, Лилия Сергеевна, – не оборачиваясь, громко попрощался я. – Увидимся в понедельник!

Я скрылся за углом собственного дома, зашел на крыльцо и шумно выдохнул.

– Общественность, как же, – хмыкнул я. – Местные сплетницы не выдержали и отправили тяжелую артиллерию на разведку. Хотя, пожалуй, на тяжелую Бубенцова не тянет. Тяжелая в магазине за прилавком стоит, – протянул я, доставая из кармана ключи от дома. – Это что же теперь, и за хлебушком не сходить? Живым из пыточной не выпустят, пока не признаюсь во всех грехах? – проворчал себе под нос, качая головой. – Не понял, – удивился, когда сообразил, что ключ не желает проворачиваться в замочной скважине по той простой причине, что дверь в дом оказалась незапертой.

Глава 6

Я тихо толкнул дверь, замерев на пороге, прислушался. Ни в сенцах, ни на кухне никого не было, из комнаты вроде тоже никаких звуков не доносилось.

– Есть кто живой? – негромко позвал я. Может, Оксана все-таки каким-то образом доставила Лизавету ко мне, и Баринова ото всех переживаний заснула? Но откуда у Гриневой ключ?

– Хозяева, – позвал я чуть громче, переступил порог собственного дома, не разуваясь, прошел в комнату. – Ау…

– Ты чегой-то орешь? Какие-такие хозяева? А ты тогда кто, Ляксандрыч? Вроде выпил маненько, а у тя гляди-ка, разум замутился, – раздался за моей спиной голос Митрича.

– Ляксандрыч, чегой-то с тобой приключилось? Водички может? А? – заботливо забормотал дядь Вася, выходя из-за занавески, где у меня располагался санузел.

Я медленно развернулся, не теряя бдительности.

– Василий Дмитриевич, вы как тут? – поинтересовался обычным голосом.

– Да нормально. Чего со мной станется? – удивился Митрич. – Ты сам как? Кого зовешь? Никак хозяйку новую? – прищурился Беспалов. – Так нету ее, я проверил.

– Так это вы дверь отперли? – догадался я.

– Ну, есть такое дело, – смутился дядь Вася, виновато опустив глаза. – Ты того… не серчай, Ляксандрыч… но тут, понимаешь, такое дело… – Митрич вздохнул, покрутил головой, словно ему давил ворот рубахи, стащил с головы картуз, сжал его в руках. – Ну вопчем… ситуация однако… веревка мне понадобилась… вот позарез… хушь режь, а надо… Так бы я и ни-ни, дождался… – заверил дядь Вася, преданно глядя мне в глаза. – Домой, сам понимаешь, не с руки… Маня… Строгая она у меня… жена моя, Мария Федоровна, она это… того самого… – Митрич запутался в показаниях.

– Домой загонит, – подсказал я.

– Ну да, эт самое, верно говоришь… – закивал мужичок.

– И накажет, – пряча улыбку, подлил я масла в огонь.

– Ну да, ну да… – продолжая кивать, забормотал Митрич, потом до него дошло, что я сказал.

Дядь Вася вскинул голову, хотел было возмутиться, но заметил, что я улыбаюсь, растерянно захлопал глазами, покачал головой и неожиданно смутился окончательно, вместо того, чтобы рассмеяться.

– Ну… Ляксандрыч, ну ты… хе-хе… что тут скажешь уел… есть маненько… – проворчал Митрич, смущенно улыбаясь.

– Вот тут не понял, – и настал мой черед удивляться. – Есть что?

– Женишься – поймешь! – отрезал дядь Вася, решительно натянул картуз на макушку, уставился на меня вопросительным взглядом. – Так это… веревку-то выдашь? Помнится, на печку кидали… – напомнил дядь Вася. – Хорошая веревка, добротная… главное, крепкая… сортир-то завалили с одного тырка…

– Так, стоп, – я на секунду замолчал, переваривая информацию. – Дверь в мой дом вы открыли, верно дядь Вась?

– Ну… так-то да… – робко улыбнулся дядь Вася. – Ты того, не серчай, говорю, Ляксандрыч… Ситуация, понимаешь. того самого… Ничего такого… Домой не с руки, говорю жеж, Маня там… А мне веревка ну во как нужна… ну просто позарез, – Митрич провел по горлу ребром ладони. – Тут, Ляксандрыч, вопрос жизни и смерти. Понимаешь? – дядь Вася уставился на меня с тревогой во взгляде.

– Веревку выдам, – пообещал я.

Беспалов обрадовался, но я продолжил допрос.

– Только сначала ответьте: откуда у вас ключи от моего дома? И у кого еще имеются? Вторую партию мне никто не давал. Они все время у вас были?

Митрич смущенно переступил с ноги на ногу, снова стянул шапку, потеребил ее в руках, опять напялил на макушку, поднял виноватые глаза и проворчал:

– Дык я это… может потом, а? Веревку бы мне…

– Василий Дмитриевич, – непреклонно произнес я. – Откуда у вас ключи от моего дома?

– Ну ладно, ладно… заладил… – буркнул дядь Вася, вздохнул и выдал. – Больше-то ни у кого и нет… я-то случайно вспомнил… кабы не приспичило… веревку надо… – жалобно закончил Митрич, зыркнув на меня, но понял, пока не расскажет всего, веревку не получит, и заторопился договорить. – Вспомнил я… что покойная Таисия запасную пару Мане моей давала… Ну и… отыскал в сарайке-то… Маня, она у меня баба хозяйственная, ничего не выкидывает… ключики-то в коробочку жестянку прибрала и в сарайку, на полочку… там я и их и нашарил… Так дашь веревку-то? – едва закончив рассказ, выпалил Митрич.

– Ключи, – я протянул ладонь.

– Так на столе, – с легкой обидой в голосе буркнул Митрич.

Я развернулся, прошел в кухню, взял вторую связку ключей. Их почему-то оказалось аж три штуки на кольце. Один точно от дома, второй похоже от дверей сарая, а вот третий непонятно что отмыкал. Маленький, как от ящичка какого-то или от шкафа. Ладно, потом разберусь. Шагнул к печке, порылся, достал верёвку, вернулся на порог.

– Теперь рассказывайте, зачем вам веревка понадобилась? – строго велел я, глядя в упор на дядь Васю.

Беспалов раскрыл было рот, чтобы возмутиться, потом закрыл, отвел глаза. Снова стянул шапку с головы, замялся.

– Рассказывайте, дядь Вась, рассказывайте, – смягчившись, настойчиво потребовал я.

Отчего-то вспомнился рассказ Григория о том, как двое товарищей, Митрич и Борода, на спор по пластунски переползали поле.

– Что учудили в этот раз? – подтолкнул соседа к откровению.

Митрич удивленно вскинул брови, вздохнул и выдал:

– Так это… Григорич в колодец свалился… Доставать надобно…

– В колодец? – ошарашенно переспросил я. – Глубокий?

– Ну… метров десять будет, – непонятно от чего прибодрившись, выпалил дядь Вася.

– Десять? – я едва не схватился за голову. – Он хоть живой?

– Ну, может, не десять… поменьше… – подумав, признался дядь Вася.

– Завхоз живой? – требовательно спросил у соседа.

– Да живой… чего ему сделается… – меланхолично заметил Митрич.

– Колодец глубокий?

– Ну… хороший такой колодец… внушительный… будет… когда докопают…

– Сколько?

– Чего сколько? Так-то это… бесплатно… колхоз делает… – удивился дядь Вася.

– Глубина сколько метров? – сдержано уточнил я.

– Ну, метров шесть… или пять…

– Так шесть или пять? – допытывался я.

– Ну… пожалуй… поменьше все жеж будет… копать только начали… Метра три-четыре, не больше… – признался все-таки дядь Вася, большой любитель преувеличений.

– И то хлеб, – буркнул я.

– С водой? – уточнил я.

– Не… пустой… не успели… говорю жеж, недоделанный колодец-от… бросили покуда, паразиты… вот Борода и… того… поскользнулся Григорич, ага… – пояснил Митрич, глядя на меня честнейшим взором.

– Или на спор? – небрежно бросил я, вешая веревку на плечо, подумал, прихватил вторую, покороче, на всякий случая. После чего запер двери и приказал. – Показывайте.

– Чего? – растерялся Митрич.

– Идти куда, спрашиваю, – пояснил я. – Идемте, Василий Дмитриевич, спасать товарища завхоза. Как же мы без него.

– Ну да, ну да… верно ты это, Ляксандрыч… правильно… – засуетился дядь Вася, скатываясь к крыльца. – Тут оно недалече… Ляксандрыч… ты это… вот спасибочки… вот удружил… а я-то голову ломал, кого на помощь-от позвать… чтобы значитца… никто никому… а то Маня… Она того этого… – бормотал Митрич, уводя меня куда-т на задний двор, в огороды.

– Василий Дмитриевич, мы хоть правильно идем? – с сомнением в голосе поинтересовался у соседа.

– Так огородами… огородами веду, Егорушка, – засуетился дядь Вася. – Так-то оно надежней… ежели увидит кто. Стыда не оберемся… засмеют… – забормотал тихонько Митрич. – А так огородами пройдем… никто и не увидит… туда за околицу можно и бережком, и за дворами… Тропиночка там протоптанная… никто и не приметит…

– Понял, огородами так огородами, – покладисто согласился я. – В колодце Степан Григорьевич как оказался? На спор или правда поскользнулся? – закинул удочку.

Митрич оглянулся через плечо, захлопал глазами, покачал головой.

– От ведь упрямый ты человек, Ляксандрыч… Никак Гришка проболтался? – фыркнул себе под нос. – Ну… случайно вышло-то… поспорили маненько… с кем не бывает…

– А на что спорили? – поинтересовался я.

– Так это… на конфеты, – окончательно смутился Василий Дмитриевич, покосившись на меня, проверяя, издеваюсь, или нет.

Честно говоря, я настолько опешил от предмета спора, что не знал: смеяться или плакать? Или от души выругаться.

– На… какие? – только и смог выдохнуть я, чтобы не заржать.

– Так это… – расплылся в улыбке Митрич. – На «Птичье молоко»… – мечтательно выдал дядь Вася.

– На «Птичье молоко»? – еще больше опешил я. – Это шутка такая? – осторожно уточнил я.