Учитель. Назад в СССР 5 (страница 9)
– Много ты понимаешь, – нахохлился дядь Вася, продолжая шагать в направлении колодца. – Это тебе не хухры-мухры… Это… – Митрич завертел головой, зажмурившись то ли от собственных фантазий, то ли от предвкушения выигрыша, я так и не опередил. – Тут, Ляксандрыч, понимаешь, какое дело… молоко-то жуть какое вкусное, птичье-то… Вопрос, конечно, отдельный, птицу доят или другое чего… – задумчиво пробормотал сосед. – Но ведь не достать, зараза… – плечи дядь Васи огорченно поникли. – Их же, понимаешь, только наладили на производство… В Москве, говорят, и то не достать.
– Ничего особенного, конфеты как конфеты, – брякнул я, не подумав, и тут же торопливо добавил. – Вы где успели попробовать? – осторожно поинтересовался, стараясь не выдать своего непонимания.
Ну, конфеты и конфеты. Этих конфет как того гуталина Или я чего-то не понимаю? Мне вот в детстве «Птичье молоко» тоже казалось чем-то особенным. Все мы с пацанами нянечку нашу в детдоме пытали: каких птиц доят, чтобы молоко-то на конфеты получить. Вовка Минюков уверял, что вывели новую породу. Скрестили, значит, козлодоя с коровой, вот и получили короводойку, она-то и даёт птичье молоко. Вовке мы верили, он был умный, много книжек читал. Каждый раз мы с пацанами слушали очередную версию, раскрыв рты от удивления. Еще и нянька придумывала невероятности. И каждый раз мы с пацанами потом спорили, врет или не врет. И кто правду говорит: Вовка или Митофановна?
– Много ты понимаешь, – обиженно буркнул Митрич. – Конфеты как конфеты! – ехидно передразнил меня сосед. – Это ж достижение! – дядь Вася задрал кверху указательный палец.
– Чего? – обалдел я.
– Достижение, говорю, народного хозяйства! – подтвердил Беспалов, пробираясь через кусты.
Я полез вслед за ним.
– Долго еще?
– Почти пришли, – заверил дядь Вася. – Тут, понимаешь, гордость страны перед мировой общественностью. А он «конфе-е-еты».
Услышав слово «общественность» я аж плечами передернул.
– Угу… и что с ними не так?
– С кем? – не сообразил дядь Вася.
– С конфетами, – уточнил я.
– Все так, ты чего, Ляксандрыч? Газеты не читаешь? Это ты зря! – с укоризной выдал Митрич. – Это ж новые конфеты-то! Вкуснющие… Наши-то молодцы, министр вона с заграницы привез идею-то, говорит, догнать и, значитца, чтобы лучше всех.
– И как? – полюбопытствовал я.
– А так! – Митрич гордо задрал подбородок. – Наши взяли и наше придумали, советское, да получше, стало быть, чем ихнее, капиталистическое.
Митрич снова зажмурился, на это раз стало совершенно ясно, от восторга и предвкушения. – Маня как-то приносила конфетку одну, угостили ее… а она мне принесла… – доверительно сообщил дядь Вася. – Знает Манюня моя, сластена я… что твой медведь. Токма медведь он по меду больше… а я вот по конфетам… Ну и пряники сильно уважаю… Пришли…
Дядь Вася внезапно остановился.
– Да чтоб… – начал я, но вовремя замолчал, не выругался.
– Где колодец-то?
Оглядевшись по сторонам, поинтересовался я. Мы вышли к околице, на другой конец села. К дороге, что уходила в сторону того самого колхоза, которому мы все дружно помогали не так давно.
– Так вот жеж, – с готовностью махнул дядь Вася куда-то себе под ноги и отодвинулся.
– Григорич, что ты там, как оно? Живой? – с неприкрытой тревогой в голосе крикнул Митрич куда-то себе под ноги.
– Не дождёшься, старый хрыч, – откуда-то из-под земли раздался знакомый голос.
– Степан Григорьевич, с вами все в порядке? – задал я наиглупейший киношный вопрос. Оно конечно, человек в яме, какой уж тут порядок.
– Переломов, ушибов нет? – уточнил я. Этот вопрос более актуальный.
– Ты кого притащил, старый пень? А? – рявкнул снизу Борода.
Ну, раз рычит, значит, точно все в порядке, ничего не поломал.
– Так это… помощь… – выпалил Митрич. – Я ж тебя, старого борова, один не вытащу… Отъелся ты на казенных харчах, Григорич… как есть отъелся… Раньше-от жилистый был, что твоя жердь… а нынче вона… жирком оброс…
– Митрич, не гунди, – раздалось глухое ворчание из дыры в земле.
– Дак я правду-то… чего возмущаться… Ляксандрыч, ну что… делать чего будем? – тут же обернулся ко мне дядь Вася. – Веревку скидывай Григоричу… тащить будем…
– Посмотрим, – спокойно выдал я, подходя ближе к колодцу. – Степан Григорьевич, сейчас опору для веревки найдем, привяжем, и скинем вам второй конец. Начнем по тихой травить… – выдал я инструкцию, попутно оглядываясь по сторонам в поисках крепкого деревца. – Вы сможете выбраться? Или сделать сидушку?
В последний момент я вспомни, что у Бороды старшего проблема с ногой. Сумеет ли он забраться наверх, с помощью ног? Или придется поднимать своими силами.
– Сами справимся… людей потревожил… – недовольно отозвался Борода.
– Товарищ Борода, ответьте, – настойчиво потребовал я.
– Выберусь… чего уж… – буркнул громко завхоз. – Не из такой задницы выбирался.
– Хорошо, – кивнул я в ответ. – Тогда ждите, как справимся, скомандуем.
– Угу… – недовольно угукнули снизу.
Похоже, старый фронтовик не по-детски смутился. От того ли, что я стал свидетелем их мужской шалости, не сказать – дурости. Или потому, что молодость осталась за спиной, теперь без помощи из ямины не выбраться, силы не те.
– Вона, Ляксандрыч, вона деревце-то… – Митрич замахал руками, привлекая мое внимание.
– Вижу, спасибо, – я на глазок прикинул, хватит ли веревки. Или вязать вторую. По идее, должно хватить.
На пару с дядь Васей мы обмотали ствол дерева, завязали крепким узлом, потихоньку разматывая, дошли до ямы, вырытой под колодец.
– Степан Григорьевич, сейчас я брошу конец к вам. Ловите, – крикнул я.
– Готово! – раздался ответный возглас.
– Теперь обвяжите вокруг груди, – проложил командовать.
– Готово.
– А теперь мы потихоньку начнем вас поднимать, ваша задача работать ногами. Если что, кричите. Станет трудно, не молчите! Будем думать другой способ. Договорились?
После короткого молчания Борода все-таки неохотно согласился.
– Ну, начали! – скомандовал я и мы вдвоем с Митричем ухватились за веревку.
Глава 7
Быстро вытянуть Степана Григорьевича не получилось. Все-таки отсутствие ноги сильно сказывалось на ловкости. К тому же, чувствуя себя беспомощным, завхоз злился и сам себе портил успешный подъем. Несколько раз Борода едва не сорвался. Если бы я не настоял на том, чтобы завхоз обвязался веревкой вокруг грудины, Степан Григорьевич выкарабкался бы на свет божий с дополнительной травмой. А так удалось избежать переломов и ушибов. Ну, почти, главное, обошлось без растяжений и даже без повреждения спины.
Пару раз наш отважный вынужденный альпинист повисал, что называется, над пропастью. Приходилось потихоньку опускать Степана Григорьевича вниз и начинать все заново.
Сложное это занятие – тащить из колодца старого упрямого бойца. Вытаскивать из болота бегемота и то проще, как по мне. Бегемот хотя бы не сопротивляется и не злится, инстинктивно понимает, что ему хотят помочь. Завхоз, конечно, тоже понимал, что мы с Митричем проводим спасательные работы по вызволенною его тушки из ямы, но вот пострадавшее самолюбие Бороды отказывалось признавать, что без помощи извне на поверхность не выбраться.
В конце концов, над краем будущего колодца показалась макушка Степана Григорьевича.
– Ох, ты, Ляксандрыч, глянь-ка, выполз, родимый! – радостно охнул Митрич и едва не выпустил из рук веревку, желая утереть лоб.
– Держать! – рявкнул я, посильнее упираясь ногами в землю.
Пару раз дядь Вася выходил из-под контроля и товарищ Борода по нашей вине съезжал вниз.
– Ах ты, ешкин матрёшкин! – испугался Митрич, крепче натягивая веревку. – Ну ты и боров, Григорич, – пошутил в адрес товарища Беспалов, демонстративно покряхтывая. – Почитай, тонну тянем!
– Митрич! Убью! – сердито просипел Степан Григорьевич, цепляясь одной рукой за остатки травы вокруг ямы, хватаясь за землю, упираясь локтями, чтобы подтянуться.
– Василь Дмитрич, перебирайтесь поближе, помогите… – велел я, потихоньку подтягивая завхоза, заодно и приближаясь к нему.