Владимир Андерсон: Брошенный мир: Шок (книга третья)

Брошенный мир. Шок.

Пейтон

Ощущения были очень странные. Особенно, учитывая тот факт, что подобное изменение само по себе совершенно не удивляло. Вообще с того момента, как Пейтон согласился на предложение Хеддока и пожал ему руку, то напряжение, которое было у него в отношении Делейни, куда-то испарилось.

Ему больше не хотелось бегать за ней, истязать, душить. Теперь даже сами мысли казались ему совершенно не его уровня. Словно, он только что гонялся за каким-то туманом, забывая про то, насколько большим он может быть. Что вообще на него нашло? Она ведь любила его как настоящего мужчину, способного делать такие вещи, которые не в состоянии был делать больше никто. Она не одна из тысяч тех, кто есть на станции. Она была такой единственной, кто любил в нем то внутреннее, что есть в нем, а не ту власть, которая являлась лишь следствием этого. А она ж еще была самой красивой, сексуальной и соблазнительной. И хоть это всего лишь один конкретный человек. Это такой человек, без которого жизнь кажется серой. А он хотел ее убить…

Пейтон сидел в своей квартире и смотрел на тот ландшафт, что виделся как громадная панорама за его окнами. Там ведь тоже много разных важных и не очень вещей, но ведь ни одна вещь не может быть настолько важной, чтобы всё остальное из-за этого потеряло свою ценность.

Как легко понимать подобное, когда ты видишь неодушевлённые предметы, и как тяжело иногда бывает с живыми людьми. И ведь он сам буквально несколько часов назад покупался на это…

– Это удел молодых… – вслух сказал Пейтон и плеснул себе в стакан немного виски. Врачи вообще предупреждали его, что пить после приступа сама по себе плохая идея, но ведь он знал, что то был вовсе не сердечный приступ, а так, какое-то недоразумение в его нервной системе.

Он выпил стакан залпом и, проглотив жидкость, ощутил прилив тепла внутри себя:

– А удел опытных – править этими молодыми.

Хеддок при последней их встрече раскрыл свои карты. Выборы. Он хотел провести выборы и стать президентом. А место вице-президента пообещал Пейтону, взамен его поддержки на этих выборах.

Пейтон хорошо знал из учебников, что такое вице-президент. Второй человек в государстве. Тот самый второй, который станет первым, если вдруг с президентом что-то случится. И именно это интересовало его больше всего – занять пост того, кто заменит первого.

Как ни странно, но у него совершенно не было сомнений в том, что Хеддока придётся сменить. Это вообще виделось как само собой разумеющееся. Причём совершенно не важно, как именно. Линкольн, Кеннеди, Франклин Рузвельт. Они все когда-то были президентами, а потом внезапно перестали ими быть, и их место заняли вице-президенты. И ведь никто ж потом не привлекал этих вице-президентов к делам по поводу того, как это так получилось. А знали ли они о том, что так случится? А не поспособствовали этому сами? Ни одного не привлекли к этому, какие бы обстоятельства там ни были. Не привлекли по одной единственной причине – они стали президентами по факту.

Пейтон усмехнулся. Алкоголь начал играть у него в крови, и он выпил ещё порцию… У него будут полномочия решать все так, как может решать только настоящий лидер, ведь у него будут не те жалкие ошмётки власти, которые были раньше посредством полномочий старейшины. У него будет вся власть… Дурень Хеддок думает, что может крутить-вертеть систему, как ему вздумается, и оставаться при этом руля. Не знает главного правила – если ты уже у руля, то всё, что у тебя есть это система. Не трогай её вообще, иначе она поглотит тебя… Не такой уж он и умный оказался, каким подавал себя другим. Не таким уж умным… Но что его беспокоило, так это происшествие с Биллом Стерлингом – тот ни с того, ни с сего сам заколол себя в левый глаз. Особенно странным это выглядело после инцидента с недавним приговорённым к смерти, которого Стерлинг жестоко истязал перед тем, как казнить. Не надо было быть особым спецом для того, чтобы понимать, что садизм и самоистязания совершенно противоположны друг другу и никак не могут с лёгкостью сочетаться в одном человеке с разницей в один день. Тут что-то было явно не так. Пейтон никогда не был другом Стерлингу, и пару раз даже сильно удивлялся его решениям. Как в тот случай, когда Пейтон на закрытом заседании предложил досматривать всех перед тем, как пускать в центральный лекторий – мол, давайте продемонстрируем заботу. Государство должно заботиться о своих гражданах, а прежде всего об их безопасности. Никто не сможет причинить вреда другому, все будут чувствовать себя защищёнными, а мы получим ещё один удобный рычаг для воздействия на несогласных. Пейтону тогда казалось, что Стерлинг будет первым, кто одобрит эту идею и станет горячо поддерживать её вплоть до самого принятия, но случилось совершенно наоборот. Стерлинг сказал тогда, что служит Аполло-24 для народа, а не для себя. Что обыски, будь то людей или недвижимости – это элемент психологического воздействия, иногда даже карательной категории. А он вот следит за порядком и защищает, в том числе друг от друга. Он стал приводить массу примером из истории – все они подходил как нельзя лучше: о том, что преодолеть подобное заграждение есть достаточное количество способов, о том, что желание, например, всех возрвать ещё проще будет реализовать путём подрыва очереди на входе, о том, что ключевой подход в поиске нарушителей – это психология и точечный выбор. У Стерлинга оказалось в наличии столько поразительной фактуры, что даже Пейтон понял, что сопротивляться бесполезно. Это был один из немногих случаев того, когда ему пришлось буквально сливаться с темы, чтобы избежать дальнейшей эскалации. Смесь непонимания и удивления, тогда заполонили всё сознание Пейтона. Почему Стерлинг был против? Понятно, что он разбирается в этом лучше, понятно, что у него есть свои соображения, но почему он был против получить ещё одну возможность что-либо контролировать? Это слабость при ощущении изменений? Старческий консерватизм и нежелание вводить что-то новое? Честолюбие в том, что предложение было не его? Откуда это исходило? У Пейтона не было до сих пор на это ответа. Но что он хорошо понимал, так это то, что Стерлинг очень последователен. Его действия выверены. Он отлично понимал, что будет, если нечто делать или не делать. И это понимание строилось на фундаментальных знаниях, опыте, уме. И то, что такой человек не мог просто так убить самого себя, было не просто очевидно. это было невозможно. Тут что-то совсем не так. Это явно было какой-то вынужденной мерой, и очень интересно, какова в этом роль Хеддока. Не получится ли так, что вице-президент раньше выйдет из игры, чем президент? Может же Хеддок так думать? Может. Про Линкольна и Кеннеди он ведь тоже знает. Пейтон взял бутылку виски, покрутил её в руках, разглядывая этикетку, а затем убрал в ящик стола. Не время сейчас расслабляться и уж тем более праздновать. В ближайшие несколько дней станет понятно, что будет полноправным правителем Аполло-24. Пейтон поднялся, взглянул в даль, набирая внутри свой жаркий пыл и мощно взмахнул пальцем:

– Что Вы хотите получить? Заблуждение и страх со всех сторон? Боль и страдания? Пустоту и отчаяние?

Он опустил палец и слегка отвернулся, и затем резко вернулся в предыдущее положение:

– Или защиту? Возможность спать спокойно, пока другие решают за вас самые главные вопросы. Надёжность и стабильность. Уверенность в завтрашнем дне.

Пейтон ощущал со стороны свой властный повелительный взгляд, который он держал всё это время. Нет, лучше него никто не умеет управлять думами людей. Лучше него никто слова не подберёт. Не завернёт их в нужном порядке. И именно этот порядок надо поставить так, чтобы без него вся эта защита, надёжность и стабильность в умах людей даже не подразумевалась. Тогда и только тогда никакой Чарли Хеддок, кем бы он ни был, не подумает даже о том, чтобы попытаться управлять этими людьми без него.

Зазвонил телефон.

Пейтон странными глазами уставился на него. Вроде бы сейчас звонить ему было уже некому. И поздновато и докладывать не о чем. Даже если какой-то ненормальный снова искромсал себя и покончил с жизнью, то это явно не его забота, а следовательно и беспокоить-то никто не должен.

– Пейтон, слушаю. – он постарался сделать свой голос максимально жёстким и уверенным. Мало ли, если это Хеддок, то пусть почувствует силу.

– Здравствуйте, господин старейшина. – говорил кто-то незнакомый. При этом сама манера говорить чем-то напоминала его собственную. И это были вовсе не те гром и молния, которые извергал Пейтон, а нечто очень кроткое с виду, но с таким же фундаментальным основанием. Словно за человеком, говорившим это, стоял кто-то со всех сторон защищённый. Такие вещи Пейтон считывал с ходу, и это ни с чем нельзя было перепутать.

– Доброй ночи, незнакомец. – старейшина говорил твёрдо, но тон при этом сохранял вполне нейтральный. – Вы скажете, кто Вы и откуда взяли мой номер? Разумеется, Вы понимаете, что мне не составит никакого труда узнать, откуда Вы позвонили, а затем и найти Вас.

– Разумеется-разумеется. Поверьте, такие как я уважают светскую власть… Поэтому я звоню с телефона охраны Вашего блока. И, отвечая на предыдущий вопрос – номер телефона я также взял у них. Он записан в тревожной книге.

Пейтона начинали поражать слова, которые он слышал. Но что ещё больше поражало, так это тон, с которым неизвестный говорил всё это. Ни малейшего намёка на угрозу или показуху. Ответы следовали на вопросы. И ещё… Он сказал "светская власть"… Никакой церкви и религии на Аполло-24 не существовало. Все верили в науку и только в неё. Цифры, причины и следствия. Всё выверенно и закономерно. Ничего лишнего. В это верили граждане. Но если некто выделил светскую власть, то очевидно предполагает и духовную.

– Вас могут удивлять мои слова, но, прежде всего, я хочу сказать Вам, что я Ваш союзник. Я знаю о том, что происходит сейчас на нашей станции, и очень хотел бы помочь Вам, взамен рассчитывая и на Вашу помощь. Вы позволите изложить моё предложение лично, господин старейшина?

– Раз Вы смогли так просто пройти в помещение охраны и найти мой номер, то, полагаю, Вам не составит труда также просто найти мою квартиру и прийти в неё. – Пейтон слегка напряг свой голос, пытаясь показать серьёзность.

– Разумеется, господин старейшина. Разумеется.

– В таком случае, жду Вас у себя сейчас… И первое, что я желаю услышать на пороге, так это Ваше имя. – Пейтон положил трубку.

Вот оно, оказывается, какие ещё люди у нас существуют. А так сразу и не скажешь, что подобные вещи остаются без контроля. Служба Билла Стерлинга, поучения и истории Чарли Хеддока, великолепные рассуждения Пейтона Кросса – с виду кажется, что народ обложен со всех сторон доступом к правильной информации и её трактовке. Кажется, что народу совершенно ничего не надо кроме этого… Религия? Откуда ей здесь взяться, когда для неё просто не оставлено места? Нет, тот кто идёт к нему сейчас или какой-то проходимец, которому посчастливилось оказаться в комнате охране случайно, или человек совершенно иной породы, не встречаемой ранее. Ведь, если то, на что он намекает – правда, то получается, что у него есть способность не убеждать других, а переубеждать. Это совершенно иной уровень. И это не мимолётные вещи вроде политических интриг, в которых Пейтон чувствовал себя как рыба в воде. Это нечто куда более глубинное, нечто, заставляющее людей мыслить по-другому. Заставляющая их становиться такими, какими они и не думали быть… И если всё это так, то у этого человека должна быть совершенно немыслимая харизма и дар убеждения. Пейтон посмотрел на бутылку с виски, стоявшую у него на столе, затем на пустой стакан, и подумал, что сейчас не время снова прикладываться. Интересные сегодня приходят открытия: то перестать хотеть жёстко трахнуть Делейни, то закончить хлестать спиртное. Так и до монашества можно дойти…