Наталья Шунина: Тайна Клуба Чикли

ТАЙНА КЛУБА ЧИКЛИ

Наталия Шунина

Предисловие

Итак, дорогой читатель, чтобы говорить об игре, любой игре, является ли она игрой детишек в плевание черешневыми косточками или игрой двух чемпионов в шахматы, нужно хотя бы условно пояснить её правила.

Однако мы с прискорбием отмечаем, что игра, о которой речь пойдёт в настоящей книге (и тут преминуло бы использовать заглавную букву, ибо Игра эта как бы возвышается над всякой игрой, и, уж простите за парадокс, игрой ни в коем случае не является) правил не имеет.

Точнее, правило она имеет, но настолько странное и чудаческое, настолько мистическое, духовно-бездуховное, морально-аморальное, что многими за правило и посчитаться не сможет.

А правило это просто: «Игры нет». И так как высказывание подобного характера требует для объяснения целого тома, а лучше двух, и изрядно философских, то мы позволим себе оставить его и перейти к нашему повествованию об Игре и её транспозиции в жизнь современного нам общества.

Коротко обозначим те источники, из которых ученому, не располагающему временем на игры и простаивающему свою жизнь в автомобильном смоге и унылых заторах перед эскалатором, выудить сведения об этой Игре.

Источники таковы:

глиняные таблички, написанные в логосиллабической системе, слева направо, колонками;

обелиск, стоящий в храме, повествующий о раскаянии жреца;

гримуар, наполненный проклятиями сатанинской игры;

отдельные медальоны с тем или иным стихом;

французский средневековый трактат;

французский роман, в предисловии которого сказано, что он создан в опоре на рассказы местной жительницы, слышавшей о народе тикутаки, и на пергаменты Уаки из овечьей кожи, которые чудом попали в руки к автору-путешественнику от одного невежественного контрабандиста. Во вступлении к роману также отмечено, что покинуть на несколько долгих лет родную Окситанию и отправиться в странствие, полное риска и опасностей, писателя подвигнул завет почтенного Дю Белле, который призывал оставить «все старые французские стихи Тулузских Цветочных игр и Руанского Холма, все эти рондо, баллады, виреле, королевские песни, песенки, …которые портят вкус нашего языка и служат ни чем иным, как свидетельством нашего невежества». Автор романа отрёкся от этой эпистолярной бессмыслицы и почерпнул новые мысли и идеи, пропутешествовав несколько лет кряду и накопив ворох материалов, которых бы с лихвой хватило на несколько писательских жизней.

Часть 1

Глава 1

В ветхом доме на окраине Москвы, занесённом в генеральный план по сносу устаревших зданий, стоял тяжёлый дух. Наверное, что-то попало в вентиляционную трубу. Может, дохлая кошка. Именно там снимала комнату Алиса после того, как лишилась места в студенческом общежитии. Должно быть, этот запах был и в других помещениях квартиры, занятых невзрачными, часто меняющимися людьми. Но на вонь никто, кроме Алисы, внимания не обращал.

Девушка сидела за столом у распахнутого окна, из которого веяло холодом, и делала вид, что не замечает его. Она даже радовалась, когда порывы ветра обдавали её, схватывали, как жестокие руки, шею и ползли вниз, как будто каждый раз покушаясь на само дыхание её жизни. Может, это дыхание кому-то нужно? Может, есть в нём хоть какой-нибудь смысл?..

И в окно это, кажется, в любой момент мог залететь ангел смерти Азраил. Но пока не залетал – только стучал о стекло… Или по клавишам ноутбука? В любом случае, в комнате постоянно слышался стук «цук-цук-цук», и этот звук через нежное детское «ц» – «цветочек», «цыпочка» – Алису щадил, она немного успокаивалась. Но чтобы смириться и утихомириться, нужно было, чтобы звук был яростнее и звонче. Чтобы дрожать под него всем телом. «Цук-цук-цук». До лёгкого забытья…

Нет, дрожит она от холода, не от звука! Надо срочно захлопнуть окно! Но не сильно, без размаха – нельзя, чтобы вылетело стекло из трухлявой рамы.

«Чем занимается наш клуб? – строчила Алиса, замёрзшие пальцы которой не слушались и делали опечатки. – Точнее, нет, он не наш, он шоровский – от первой до последней маски! Кто не знает и в клубе не бывал, масками он забит от пола до потолка, а главная – принадлежит Андрею Макарьевичу Шору, человеку-ледышке, гению дешифровки и, по-моему, импотенту. Он никогда и никем не был замечен с женщинами, которые, между прочим, готовы бежать по его кивку. Боже, как Шор красив! Я даже не хочу думать, сколько ему лет. Он, наверное, очень старый. Жуткий хрыч. Возможно, ему полтос.

Но я всё-таки хотела написать о камерном, а на деле эзотерическом клубе «Чикли», прикрывающемся наукой и принадлежностью его основателя к профессорствующему составу. Начну с физических примет. Клуб размещается в доме, расположенном в тупике, в Сретенском тупике, там, где дом Миансаровой. В трёхкомнатной квартире на втором этаже. Досталась она Шору волею судьбы от какой-то преставившейся родственницы. На стенах жилища висят маски людей, лица которых искажены гневом или буйным весельем; головы зверей, над которыми поработали опытные таксидермисты. Пространство наполняют фигуры малоизвестных мифологических существ, созданных из кожи и костей животных, травы и тряпок. Обилие зловещих персонажей на фоне тёмно-бордовых римских штор и синих, как полицейская фуражка, стен выглядит ужасно.

Никогда не забуду первого впечатления от клуба. Я открыла дверь, а из коридора, освещённого рядком тусклых бра, на меня смотрели лица, лики, морды, таинственно преображённые сумраком, узостью и длиной коридора. Я вздрогнула. Среди масок стоял мужчина: бледный, с длинной линией рта, лицом похожий на маску, а телом – на атлета. И его острый властный взгляд, такой повелевающий и строгий, прочитывал меня насквозь.

У меня появилось ощущение, что я стою голая. И оголилось не только моё тело, но и мой дух. Точно разоблачился и вспыхнул от пронзительности его взора так, как никогда прежде. И засиял самым лучшим во мне, но одновременно и самым тёмным. И мне стало страшно, потому что на тот момент я уже много слышала о клубе, маски и взгляд их хозяина, кажется, подтверждали самое жуткое. Но я уже не могла убежать вниз по лестнице, так манко, возбуждающе оказалось чувство опасности, риска, которое мгновенно эксплицировалось на стоящего напротив меня мужчину…

Если бы я только могла, я приблизилась бы к этому человеку… Да, действительно, демоническое живёт в этом клубе. Я уже не могу точно воспроизвести знакомство, передо мной всплывает выдуманное мной начало, остроэротическое и будоражащее. С усилием я заставляю себя припоминать, что мы были одеты: он – в элегантный костюм, а я – в никудышное вязаное платье, надеваемое мною из раза в раз с мыслью, что непривлекательной мне будет легче сохранить свою девственность. Однако мозг мне подсказывает, что мы были наги и объяты страстью.

После короткого приветствия Шор проводил меня в комнату. В соседней уже было много людей. До меня доносились странные, подчас глубоко-философские, подчас нелепые, сказанные разными голосами, разрозненные, как лоскутья, реплики. Они складывались в образ загадочного клуба, тайного мира, в который ты входишь, переступив порог квартиры в Сретенском тупике, и с которым ты не можешь проститься даже под угрозой смерти… Мира, как впоследствии оказалось, рокового для меня.

Моё сознание снова навязчиво подсказывает мне эротическую сцену, якобы произошедшую в комнате, в которую меня провел Шор: будто он сел в серое с высокой спинкой кресло, посадил меня на колени, с какой-то, только ему присущей холодно-жёсткой чувственностью погладил по волосам… На самом деле ничего этого не было! Как же сложно мне сейчас препарировать свою память, соединившуюся с творческой фантазией!

Шор действительно расположился в кресле, жестом предложил мне сесть на диван и попросил рассказать о себе. Что я о себе поведала тогда и что могла бы сказать сейчас? О, какие же глупости я исторгала в тот вечер! …И какой сумбур вылился бы из меня сейчас! Да, сегодня я бы говорила о чикли и о том, как они сделали мою жизнь невыносимой!

Далее Шор расспросил меня о том, что я жду от клуба, какой вижу деятельность в нём, чем могу быть полезна. На последний вопрос, почувствовав волну возбуждения, я ответила, что могла бы стать его, Шора, помощницей. Повисла недобрая и для меня унизительная пауза.

«В силу специфики своей деятельности, – нарушил он тишину, – я не нуждаюсь в помощниках. Однако мог бы вас изредка привлекать. В основном вижу вашу деятельность связанной с самоанализом. Вашей задачей могло бы стать отслеживание состояний и изменений, возникающих в ходе игры, которые, несомненно, составляют наш интерес», – что-то подобное изрёк он.

Собственно, эта задача переросла в то, что теперь вордовский файл – единственная для меня лазейка к структурированной мысли и пониманию самой себя. Порой даже кружится голова от невозможности что-то осознать без него. Поэтому я и пишу три тысячи первый опус на тему нашего клуба, Шора и игры. Всю эту писанину я отправляю в утиль. Мой обличительный памфлет, если я не решусь на иное, ждёт та же участь. Та же участь! Участь перемалывания, рефлексирования… О, как бы я хотела, как бы хотела покончить с этим! Сгинуть! Правда, сейчас я не уверена, решусь на это или нет. В этом вопросе я как раз и не могу разобраться, не могу в достаточной мере на нём сосредоточиться. Это очень страшный вопрос. Пока я его отложу.

Утраченная сосредоточенность, конечно, связана со спецификой игры в чикли. Она и самый твёрдый ум способна забельмовать, обхитрить и закружить. Лёгкое скатывание с катушек я как свидетель не только своих состояний, но и чужих наблюдаю у всех. Просто у каждого свой исход.

Мы, точнее Его Могущество Шор, ещё не постигли аутентичный метод ведения игры. Мы, скорее, примеряемся к ней, и она должна приоткрыть нам игру мироздания. Собственно, игра мироздания – это выражение, прикрывающее истину и искажающее её. По сути, речь идёт о деконструкции реальности, разложении любого индивида, любого предмета, явления на элементы этой поистине леденящей душу игры. В ней, кажется, есть только Единица, играющая в своё Множество, но не способная познать себя в конечных состояниях и представляющая собой вечный бег.

Небесные чикли – очень радикальное, а, по мнению Шора, безупречное, средство достичь полного расщепления эго и познать игровую природу собственного восприятия. Небесные чикли – это диалектика времён архаики, это принятие диаметрального в единстве, тут же этим принятием и уничтоженном. Небесные чикли – это чистый вынос мозга, имеющий стопроцентное алиби – возвышение духа, ибо последний и есть Всё. Дух – это Бог, который тождественен Принципу. Страшному и окончательному принципу игры.

И было ли таким благовестием, как считает Шор, обнаружение корейскими учеными, прибывшими для изучения другого народа, развалин и руин тикутаки? Что толкнуло корейцев в кишащие заразами чащи?.. Однако эти увенчанные славой открыватели не смогли ни на йоту продвинуться в расшифровке многообразной письменности тику, пока туда, несмотря на препоны, чинимые корейскими специалистами, не приехали русские и с ними Шор. За несколько последующих лет он дешифровал около десятка таблиц, медальонов и ещё сотню пергаментов разных периодов царства.