Ольга Брюс: Осколки счастья

Глава 1

Артём Негода открыл глаза и всмотрелся в темноту, пытаясь рассмотреть тусклые фосфорные стрелки часов: половина третьего утра. Он протянул руку, чтобы разбудить жену, но Анжелы в постели не было. А ребёнок продолжал надрываться от крика, требуя к себе внимания матери…

– Иду–иду, Олег… – Артём поднялся, подошёл к сыну и взял его на руки: – Ну что ты так кричишь? А–а–а… Не хочешь спать мокрым… Сейчас, сейчас…

Быстрыми ловкими движениями Артём переодел сына в чистые ползунки, сменил пелёнку в кроватке. Потом, уложив ребёнка на сухой матрас, поспешил на кухню и там приготовил детскую смесь. Всё это время Олег надрывался от крика, но Анжела так и не появилась, чтобы успокоить маленького сына.

Артём всё сделал сам. Как это бывало уже не раз. Без четверти три накормленный, успокоенный малыш уже снова крепко спал, уютно устроившись в сильных руках отца. Но Артём знал, что это его состояние продлится совсем недолго. Не пройдёт и полутора часов, как Олег проснётся снова, и тогда уже быстро уложить его не получится.

Так было почти с самого рождения Олега. Он не плакал, как все дети, он кричал пронзительно и громко, выгибаясь всем телом, если его как-то трогали или пытались взять на руки. Артёму иногда казалось, что сын испытывает боль от чужих прикосновений, и он старался ограничить от этого малыша, чтобы лишний раз не тревожить его. Но это превратило первые месяцы в непрерывный, непрекращающийся кошмар.

Олег подолгу не могу уснуть, а если засыпал, то часто вздрагивал и просыпался от малейшего шума. То ли от вечных слез, то ли просто по причине слабого здоровья, малыш мучился от постоянной заложенности носа, и его затруднённое дыхание превращалось в такие хрипы, что Артём каждый раз боялся, что сын в любую минуту может просто задохнуться у него на глазах.

И только Анжела даже не думала беспокоиться о сыне. И до его рождения, и после она продолжала жить как хотела, не считаясь с мнением мужа и не заботясь о малыше, которого сама же выносила под сердцем.

– Ты же мать! – пытался урезонить жену Артём. – Анжела… Ну очнись ты, в конце концов!

– В первую очередь, я – молодая девушка! – кричала в ответ жена. – И хочу нормальной жизни, понятно?! Зачем ты запер меня в этой деревне?! Я хотела жить в городе, и ты обещал мне это! Почему тогда мы вернулись сюда, а?!

Артём поморщился. Сразу после свадьбы они с Анжелой и в самом деле поселились в городской квартире, которую Артём снял для них в уютном спальном районе, неподалёку от центра. И на это у него было несколько причин.

Во-первых, он так и не простил родителей, фактически заставивших его жениться на Анжеле Гусевой. Во-вторых, с тестем и тёщей у него тоже не сложилось добрых, человеческих отношений. После свадьбы дочери они вообще не хотели ничего слышать о ней. И когда Артём пытался попросить их, чтобы они поговорили с ней и образумили её, только отмахивались от него:

– Ты муж, глава семьи. Вот и решай свои проблемы, пожалуйста, сам. А у нас и своих забот хватает.

Ещё бы… Гусев теперь стал депутатом и думал о том, чтобы перебраться на постоянное житьё в город. Ему было абсолютно не до дочери, тем более, что она теперь стала замужней женщиной, а значит, никак не зависела от родителей.

Когда родился внук, Гусевы пришли поздравить с этим событием молодых родителей, подарили коляску, несколько сосок и пару крохотных костюмчиков. Больше Олега они навещали. Лишь изредка, случайно встречаясь с Артёмом где-нибудь на улице, коротко интересовались, как дела у Анжелы и Олега, не требуя никаких подробностей.

К тому времени Артём уже твёрдо решил вернуться домой. Ведь третья причина, по которой он так рвался в город, не принесла ему того, чего он хотел больше всего на свете. Он так и не смог разыскать Любу, единственную и такую несчастную любовь всей своей жизни…

– Что я буду делать в деревне?! – кричала на него Анжела, когда он заговорил с ней о возвращении в Касьяновку. – Я не собираюсь разводить дурацких свиней и кур, или крутить коровам хвосты. Я рождена для другой жизни!

– Для какой? – спрашивал жену Артём. – Как ты хочешь жить? Шляться по ночам, неизвестно где и с кем? Слоняться по барам, напиваясь до чёртиков?! Тебе напомнить, сколько раз я тебя разыскивал там и привозил домой никакую? Тебя не смущал даже твой живот!

– Я беременна, это временно! – нагло смеялась ему в лицо Анжела, и Артём с трудом сдерживался, чтобы не поднять на неё руку.

В Касьяновку они вернулись, когда Олегу исполнился месяц.

– Вот и хорошо, вот и правильно, – суетилась Галина, встречая сына и его семью. – Поживёте пока у нас, а потом, когда Олежка подрастёт, решите, где жить. Папа сказал, что уже договорился о твоём устройстве на работу, Артём. Он один не справляется со всем участком, поэтому поделит его пополам с тобой. Зарплаты там, конечно, не очень много. Больше заработать получается на шабашках… Так что, не расстраивайся, всё будет хорошо. Мы выделим вам комнатку, да вон хотя бы, твою же… А если хочешь, в Викулину перебирайся. Она побольше и посветлее… Вика всё равно редко домой приезжает…

Но Артём, в ответ на предложение матери, только покачал головой:

– Не надо нам ничего выделять. Мы не будем жить с вами, мама. Я уже договорился с тётей Олей Литвиновой, она пустила нас в дом своей бабушки. Платить будем только коммуналку, ну и за домом присматривать, чтоб не развалился без хозяина.

Галина только всплеснула руками:

– Сынок! Да что же я вам, дорогу перешла, что ли? Почему не хотите с нами жить? И после свадьбы отказался, и сейчас тоже…

– Ты сама всё прекрасно понимаешь, мама, – ответил ей тогда Артём.

– Ну и идите тогда к себе, – поджала губы Галина. – Я вам в родственницы набиваться не собираюсь! Много чести! Перед вами пляшешь-пляшешь, а вы носы задираете…

Она отвернулась от Артёма, а потом и вовсе занялась своими делами, как будто забыв о сыне, внуке и невестке.

Не об этом, ох, не об этом мечтала Галина, устраивая судьбу своего сына. И теперь, обидевшись на него за то, что он так и не оценил её старания, месяцами не видела ни его, ни внука, хоть и жила с ними в одной деревушке.

Прижимая к себе маленькое худенькое тельце сына, Артём опустился в кресло и устало закрыл глаза. Ему вдруг захотелось расплакаться как в детстве, выплеснуть всё, что в нём накопилось за эти годы. А может быть напиться до потери сознания и пусть всё горит синим пламенем? Когда-то ему это помогало. Но теперь…

В его руках малыш, маленький, ни в чём не повинный человечек, совсем не нужный своей собственной матери. Где опять черти носят Анжелу? Ушла среди ночи, вернётся опять невменяемая… Господи, зачем он с ней связался? Знал ведь какая она. Видел все её припадки, когда у неё начиналась ломка. Только думал, что она снова сможет стать нормальной, если он женится на ней. Не стала. Вместо этого превратив его жизнь в кошмар.

Сон стал одурманивать голову Артёма, тяжёлые мысли распадались на части, все образы потускнели перед глазами, он задышал ровно и спокойно. Но Олег уже пошевелился в руках отца и тишину глубокой ночи снова разорвал надрывный детский плач:

– А-а-а!!!

***

Люба подвинула к Шуре пакет с её любимыми пирожками. Все они были разломлены пополам, и капустная начинка выглядывала из половинок неопрятными лохмотьями. Любаша виновато улыбнулась:

– Это перед свиданием всё тут проверили. Я ещё пирог тебе с мясом привезла, но его у меня забрали, сказали, что хватит с тебя и этого.

Она принялась выкладывать из клетчатой сумки на стол перед Шурой нарезанную толстыми кольцами варёную колбасу, промасленный свёрток с жареной курицей, пакет с яблоками и грушами.

– А чай с рандоликами забыла, что ли? – недовольно скривила губы Шура.

– С рандоликами? – с недоумением переспросила её Люба и тут же спохватилась: – А! Конфеты! Да-да, привезла. Вот.

Перед Шурой вырос пакет с парой килограммов кофейных подушечек в сахаре и немного слипшейся карамели с фруктовой начинкой.

– С карамелек заставили снять всю обёртку, – рассказывала сестре Люба. – Оказывается, нельзя, чтобы конфеты были в бумажках. Вот мне и пришлось… Ты только не думай, я купила все свежее, а пирожки сама испекла. Тебе ведь всегда нравились мои пирожки…

Шура протянула руку и потрогала полиэтиленовый пакет с сухой заваркой чая, зашелестевший под её пальцами.

– Что, больше не могла привезти?

– Шура… – расстроенная Люба даже покраснела от таких слов сестры. – Больше у меня не получилось… Я и так потратила всю свою зарплату на покупки и дорогу. Билеты на поезд такие дорогие, а потом пришлось ещё и на автобусе сюда ехать.

– Ой, вот только не надо рассказывать мне, как тебе тяжело живётся там, на воле, – скривилась Шура. – Зачем ты приехала? Чтобы я тебя пожалела? Так это ты должна жалеть меня!

– Очень плохо тебе тут, да? – проговорила Люба, с трудом сдерживая подступившие к глазам слёзы.

– А ты сядь, посиди вместо меня, тогда и узнаешь, – усмехнулась Шура, откусывая от половинки пирожка. – Строишь из себя добренькую. А сама первый раз ко мне явилась, и то на краткосрочную свиданку. Не облезла бы, если бы на трое суток приехала, а то и на пять. Я бы хоть отдохнула…

– Шура! – щеки Любы запылали от несправедливого обвинения. – Мне уже три раза отказывали в этом! Два раза сказали, что ты находишься в каком-то штрафном изоляторе, один раз вообще ничего не объяснили. Просто отказали и всё. Даже передачку не приняли. Я измучилась, пока добилась хотя бы этой встречи с тобой.

– Ой, ладно, разгунделась, – равнодушно повела плечами Шура. – Никто тебя не заставляет мучиться со мной. Сонька же звала тебя к себе. Что же ты не поехала с ней? Жила бы сейчас припеваючи, бананами питалась…

– Пока ты здесь, я тебя не брошу, – покачала головой Люба.

– Ну и дура, – доев пирожок, Шура впилась зубами в сочное красное яблоко и отвернулась от сестры, разглядывая стены комнаты свиданий, выкрашенные тусклой голубой краской.

Люба поднялась со стула и проговорила дрожащими губами:

– Ладно, Шура, пойду я… Если что-нибудь будет нужно, ты мне напиши… Я живу всё там же, в общежитии на Ломоносова. У тебя же есть мой адрес…

– Ясно, – кивнула Шура. – Вот, значит, ты какая! А ведь я тебе жизнь спасла! Помнишь, когда мать Артёма вздумала отравить тебя. Кто за тебя заступился? Я! Кто пытался помирить тебя с Артёмом? Тоже я! А ты от меня теперь носом воротишь! Подумаешь, обиделась! А что я такого сказала? Что вам всем наплевать на меня? Так вы побудьте в моей шкуре! Ни за что ведь сижу…

Она обхватила голову руками, уронила её на стол и заплакала тихо, но горько и надрывно:

– Ой, горе горькое, беда моя бедная… Нет у меня больше силушки терпеть всё это… Не вынесу я… Руки на себя наложу…

– Шура, Шурочка, дорогая моя, хорошая! – бросилась к ней Люба и обняла за плечи, – верю я тебе, верю! И никогда тебя не оставлю. Только не говори так, пожалуйста. Ты сильная, ты всё выдержишь. И обязательно выйдешь отсюда. У тебя всё будет хорошо. Вот увидишь…

Люба прижимала к себе голову старшей сестры и покачивала её, как будто та была маленькой девочкой. Постепенно Шура затихла, а потом, всхлипнув, сказала:

– Боюсь я, что сломаюсь здесь… или натворю чего-нибудь… Нервы совсем ни к чёрту стали… Нет, Люба, правда… – вздохнула Шура. – Я ведь уже несколько раз срывалась, за это в ШИЗО попадала. В последний раз пятнадцать суток там просидела. И до этого десять.

– А за что тебя туда? – затаив дыхание, спросила Люба.

Шура снова пожала плечами:

– Говорят, что плохо себя веду…