Она замолчала и отвела взгляд в сторону. Может рассказать сестре, как она в первый раз вошла в камеру, прибыв по этапу в эту колонию? И как её встретили две халдейки Рузанны – Люся и Нюся. Они обе подскочили к Шуре, намереваясь зацепить её пожёстче, но она не обратила на них никакого внимания. Поздоровавшись сразу со всеми сиделицами, Шура выбрала глазами для себя удобную шконку и, не обращая внимания на визги Люси, оказавшейся её владелицей, бесцеремонно скинула вещи верещавшей халдейки прямо на пол. По одному жесту Рузанны, старшей в этой камере, Люся и Нюся набросились на Шуру, но справиться с ней не смогли. На шум прибежал конвой, и Шура первый раз оказалась в изоляторе, где провела несколько дней.

Вот только это наказание нисколько не испугало молодую женщину. Она уже решила, что ничего и никому здесь не уступит, а потому, когда вернулась в камеру, снова направилась к выбранной шконке.

– Наглая да? – усмехнулась Рузанна, сделав знак своим халдейкам не трогать новенькую. – Люблю таких. Ну давай, представляйся по полной форме. Кто такая, за какие грехи к нам пожаловала? Что за статья?

Шура на автомате произнесла давно заученную речь с указанием статей, за которые получила свой срок.

– Ишь ты, – Рузанна поправила чёрные как смоль волосы. – Ну и кого же ты замочила, подруга? Неужто муженька?

– Никого я не мочила, – ответила ей Шура, заправляя постель. – Германом его звали, любовником он мне был когда-то. Потом разошлись. Кто его убил, не знаю, а следствие разбираться не стало, сделало меня крайней. Воровство ещё приписали, которое я тоже не совершала…

– Святая, значит? – расхохоталась Рузанна. – Ну-ну! Давай рассказывай свои сказки дальше… Занятно послушать…

– Расскажу, когда захочу, – резко оборвала её Шура. – Пусть тебя твои шестёрки развлекают. А я не нанималась…

– Борзеешь, новенькая, – с показным равнодушием произнесла Рузанна.

– Моё дело, – не думала уступать ей Шура. – Хочешь поговорить по душам, давай. Только сначала о себе расскажи. Должна же я знать, с кем разговариваю.

– Да пожалуйста, – кивнула Рузанна. – Я в отличие от тебя за свои поступки отвечаю. Тоже по убийству закрыли меня, только по двойному. И я не картонная душегубка как ты, а самая настоящая. Муженька своего я грохнула, с балкона седьмого этажа столкнула. Думала, летать научится, ангел мой, ан нет. Впечатался в асфальт как глазурь в пряник…

Рузанна рассмеялась такой шутке и несколько женщин, находившихся в камере, тоже заискивающе заулыбались. Но Шура даже не повела бровью и только спросила:

– А второй кто?

– Не второй, а вторая. Коза одна… всё путалась с моим Артурчиком, девчонку даже от него родила. Ну вот, я её на пешеходном переходе своим Мерсом и переехала.

– С дочкой, что ли? – округлила глаза Шура.

– Нет, – поморщилась Рузанна. – Маленькой гадючки с ней не было. Но я ещё разыщу её… Вот только отсижу своё и обязательно найду… не будет Артурчиково потомство жить на этой земле… Или я буду не я.

Шура ничего не ответила ей на это и только подумала о Матвеевой Елене, которой тоже хотела отомстить и была уверена, что обязательно сделает это.

Несколько последующих месяцев Шура жила вполне спокойно. Её никто не трогал и она расслабилась, решив, что ничего страшного больше не произойдёт. Однако однажды ночью кто-то набросил ей на голову одеяло и жестоко избил, заставив потерять сознание. Очнулась она в больничке, разбитая, раздавленная и искалеченная не столько телом, сколько душой…

Выздоравливала Шура долго и за то время, что провела на больничной койке, поняла, что получила хороший урок. Больше она не позволяла себе расслабляться. А после возвращения из лазарета, нашла удобный момент и едва не утопила в параше Люську, любимицу и правую руку Рузанны.

Спустя какое-то время от кулаков Шуры пострадала и Нюся. Шура мстила каждой своей обидчице с таким остервенением и злобой, что больше никто не решался трогать её. И даже Рузанна заговорила с ней как с равной…

Только Шуру это совсем не обрадовало. Она не собиралась обзаводиться здесь подругами и хотела только одного, чтобы её оставили в покое.

– Ладно, сеструха, – Шура вдруг улыбнулась Любе. – Не будем же мы с тобой гавкаться, как собаки. Всё равно ни у тебя, ни у меня больше никого нет. Сонька умотала за тридевять земель, Андрей так и не нашёлся. Гришка, уже и не помню, как выглядит. Ну да Бог с ними. Или чёрт… Мне плевать. Расскажи, как сама живёшь? Поварихой, значит, работаешь? Это хорошо. С голоду не помрёшь, значит. А мужиком обзавелась?

Люба покраснела и кивнула.

Глава 2

Летний зной постепенно уступил место прохладе, и удивительный, золотисто-фиолетовый вечер раскрасил город волшебными красками. Илья с замиранием сердца смотрел как воздух, наполненный разноцветными искорками, дрожит в его ладонях и как будто качается, заставляя мальчика улыбнуться.

Губы Ильи дрогнули, и он тут же услышал знакомый перестук. Тук-ту-дук, тук-ту-дук, тук-ту-дук…

Поезд! Ну конечно! Это был он! Красивый, разноцветный, такой нарядный и совсем настоящий. Илья ахнул и прижал обе ладони к груди: неужели поезд приехал за ним, и сейчас заберёт его в неведомые, далёкие края, где всё совсем по-другому, не так как здесь…

Тук-ту-дук, тук-ту-дук, тук-ту-дук…

Ошеломлённый Илья испугано замер: поезд уже поравнялся с ним, но почему-то не собирался останавливаться. Вот перед мальчиком замелькали вагоны: один, второй, третий, десятый. Илья быстро сбился со счёта и только один вагон замедлился настолько, что он успел разглядеть лицо прильнувшего к окну пассажира.

– П-п-па-па!!! П-п-па-а-а-а…

Никита тоже узнал сына и, несколько раз ударил ладонями по стеклу, что-то крича ему, а потом рванулся куда-то, и Илья увидел его мелькающий в окнах силуэт. Никита бежал к сыну, и Илья тоже бросился к нему:

– П-п-па-па-а-а-а…

– Илья! Илья!

Никита спрыгнул со ступенек вагона и протянул к сыну руки, но мальчик не успел добежать до него…

– Илья… Илья… Да просыпайся же… Мама завтрак уже готовит… Вставай, а то опоздаешь в школу!

Илья открыл глаза и увидел склонившееся над ним лицо Павла.

– Слава Богу, проснулся, – улыбнулся тот, стаскивая с мальчика одеяло. – Я думал, что не добужусь тебя. Здоров же ты спать! А ну-ка, марш в ванную! Сестра уже за столом дожидается тебя.

Павел всё это говорил спокойным, добродушным тоном, но Илья отбросил его руку и, высоко вскинув голову, с вызовом посмотрел в лицо приёмного отца:

– Уйд-д-ди… Я с-с-сам!

Павел поджал губы и молча вышел из комнаты Ильи, осторожно прикрыв за собой дверь. Юля перевернула оладьи, шкворчащие на чёрной чугунной сковороде, и кивнула появившемуся в дверях кухни мужу:

– Садись, Паша. Я Ксюшу уже накормила, она пошла одеваться, теперь давайте вы с Илюшей. Ты его поднял?

Павел неопределённо махнул рукой:

– Не знаю. Наверное.

В глазах Юли метнулось беспокойство, и мгновенно потускневший голос зазвучал устало и грустно:

– Паш, ну что… Опять?

– Опять?! – воскликнул Павел, не желая больше сдерживать своё раздражение. – Опять, Юля? Или ты хотела сказать: как всегда? Да! Я как клоун выплясываю перед ним: «Илья то, Илья это!» А он плевал на все мои попытки завоевать его доверие. Понимаешь ты это? Ему наплевать на всё!!!

– Тише, Паша, прошу тебя… – умоляющим тоном заговорила Юля. – Не нужно, чтоб Илюша слышал это. Давай поговорим с тобой потом. Пожалуйста!

– А может быть, хватит нам пресмыкаться перед этим неблагодарным эгоистом? – сдвинул брови Павел. – Если честно, я уже жалею, что мы забрали его из детского дома. Там самое место таким, как он!

– Паша, не говори так! – взмолилась Юля. – Ты же знаешь, какой была жизнь у Илюши. Он столько всего перенёс. Или ты забыл, что говорили о нём доктора? Он маленький несчастный мальчик, травмированный своей тяжёлой судьбой, и мы должны…

– Мы… ему… ничего… не… должны, – медленно и чётко, проговаривая каждое слово, прервал жену Павел. – И он не маленький мальчик! Ему уже почти десять лет, и он всё понимает. Всё! Я прошу тебя, Юля… Давай вернём его назад. А Ксюшу оставим. Вот она хорошая девочка и заслуживает лучшего. Но Илья не даст ей нормально жить. И нам тоже. Ты ведь сама слышала, как он на днях сказал ей, чтоб она не называла нас папой и мамой, потому что мы им не родные.

Юля нервным движением сняла со сковороды оладьи и снова повернулась к мужу:

– Он это сделал не со зла, ты же понимаешь…

– Не со зла? – свистящим шёпотом переспросил её Павел. – Нет, Юля. Этот мальчишка всё делает именно со зла. Я понимаю, что он много перенёс в своей жизни и только поэтому ещё терплю его выходки. Но ты тоже должна понять. В том, что с ним произошло, нет нашей вины. Почему же мы должны страдать из-за этого, объясни?

Юля не успела ответить, потому что в дверях кухни появился Илья, как всегда хмурый и молчаливый.

– Илюша, сынок… – мягко и нежно заговорила с ним Юля. – Садись вот сюда. Ты с чем будешь кушать оладушки? Вот мёд, вот сметанка. Сейчас я сделаю тебе чай.

– П-п-просто т-т-так б-буду, – с трудом выговорил Илья. – И ч-чай.

Юля засуетилась у стола и уже через минуту подала всё, что он просил.

– Кушай, пожалуйста…

Илья откусил один кусочек и вздрогнул, когда Павел ударил ладонью по столу:

– Я не понимаю, неужели так трудно сказать: «Спасибо, мама»? Ты же видишь, как она старается для тебя. Почему ты растёшь таким неблагодарным? Тебе почти десять лет. Ты уже взрослый парень и должен отвечать за свои поступки!

– С-с-спасибо, м-ма-ма, я п-п-поел, – вскинул на Юлю взгляд Илья и, положив на тарелку откусанный оладушек, вышел из-за стола.

– Вернись! – строгим тоном потребовал Павел. – Я кому сказал, вернись сейчас же! Сядь и ешь!

Но Илья, не обращая внимания на его слова, уже вышел в свою комнату и тут же вернулся оттуда со школьным рюкзаком.

– Илюша… Ну куда же ты голодный? – поспешила к нему Юля, но мальчик уже закрыл за собой входную дверь, ни с кем не попрощавшись.

– Зачем ты так с ним, Паша? – повернулась к мужу Юля. – Ты же видишь, как ему тяжело.

– Да? – всплеснул руками Павел. – И кто же в этом виноват? Может быть он сам?

Ничего не ответив мужу, Юля вышла на балкон и увидела, что Илья, понуро опустив голову, уже подходит к школе, которая находилась совсем рядом с их домом.

Два года. Прошло уже почти два года, а Илья так и не смог привыкнуть к тому, что у него снова есть семья. И если Юля не торопила мальчика с этим, просто была с ним рядом, то Павел всё чаще стал взрываться и показывать своё недовольство поведением Ильи.

Сегодняшнее утро не стало исключением, и Юля тяжело вздохнула, не зная, как долго она сможет находиться между двух огней. Павел был прекрасным мужем для неё и отцом для Ксюши и маленького Ромки. А вот с Ильёй… Им всем с самого начала было трудно с ним, и Юлина мечта о дружной счастливой семье разбилась, превратившись в осколки счастья, которые так сильно ранили её душу.

– Пожалуйста, – Павел подошёл и обнял её со спины. – Давай вернём Илью обратно в детский дом. Ты же видишь, мы ничего не смогли сделать для него… Мы ему не нужны. И он тоже не нужен нам…

***

– Галя! Галь!!! Га-ля-а-а!!! – почтальонка, одной рукой опираясь на руль велосипеда, другой подёргала калитку Галины Матвеевой, громко вызывая хозяйку дома. – Э-э-й! Где ты там? Выглянь хоть в окно!

Галина вышла на крыльцо и грубо осадила кричавшую женщину:

– Что ты шумишь? Дети у меня спят. Разбудить, что ли, хочешь?

– Откуда ж мне знать, кто у тебя спит, а кто нет, – насупилась почтальонка. – Злющая ты стала, Галька, бросаешься на всех как собака. Только кто же тебе виноват, что у тебя всё так сложилось? Я, что ли?

– Зачем пришла? – Галина и не думала менять гнев на милость. – Жизни меня учить?

– Сдалась ты мне, – отмахнулась от неё почтальонка. – Письмо я тебе принесла от Дениса. На, вот!

Она достала из большой дерматиновой сумки конверт, ткнула им в протянутую ладонь Галины и, не удержавшись, поторопила её:

– Давай, читай. Что там сынок твой пишет, интересно же…