Жоубао Бучи Жоу: Хаски и его учитель Белый кот. Книга 2

«Ни в жизни, ни в смерти

ты не сможешь быть

себе господином…

Серия «Хиты Китая. Хаски и его учитель Белый кот»

肉包不吃肉

二哈和他的白猫师尊

Rou Bao Bu Chi Rou

The Husky and His White Cat Shizun

В издание вошли главы 56-105 романа.

Перевод осуществлен с материковой версии издания.

Перевод с китайского Юлии Каретниковой.

Иллюстрация на обложке и форзацах Serdechno.

Иллюстрации в макете Heirasu и BaiYuN.

Published originally under the title of “The Husky and His White Cat Shizun” “二哈和他的白猫师尊”

Author Rou Bao Bu Chi Rou (肉包不吃肉)

Russian Edition rights under license granted by Beijing Jinjiang Original Network Technology Co., Ltd.

All rights reserved.

Russian Edition copyright © 2025 AST Publishers Ltd.

Arranged through JS Agency Со., Ltd.

Cover illustration by st

Cover illustration © 2022 Seven Seas Entertainment, Inc.

© Каретникова Ю.С., перевод на русский язык, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Часть одиннадцатая
Море праздничных огней

Глава 56
Этот достопочтенный лепит пельмени

Когда Мо Жань услышал этот вопрос, на его лице появилось озадаченное выражение.

Скучаю ли я по нему?

Да, в прошлой жизни Чу Ваньнин нанес ему глубокую, нестерпимую обиду, однако в этой пока не сделал ему ничего плохого. Напротив, когда они попадали в сложное положение, Чу Ваньнин неизменно приходил на помощь, а потом страдал от множества ран, покрывавших его с головы до ног.

Прошло немало времени, прежде чем Мо Жань наконец медленно проговорил:

– М-м-м… Он несколько раз был ранен, и всегда из-за меня…

От его слов у Чу Ваньнина потеплело на сердце. Он хотел было что-то сказать, но тут Мо Жань договорил:

– Его заботливое отношение меня сильно тяготит. Я лишь надеюсь, что смогу как-то помочь ему поскорее поправиться. Не хочу быть слишком ему обязанным.

Что-то теплое, согревающее словно бы умерло в груди у Чу Ваньнина, окоченело и стало глыбой льда. Он застыл на мгновение, а потом осознал, насколько смешон.

Лишь он один был виноват в том, что позволил разгореться крошечной искре надежды и, окрыленный, бездумно бросился в бушующее пламя, которое в итоге превратило его в кучку пепла. Чу Ваньнин улыбнулся. Улыбка вышла на редкость уродливой, полной горького разочарования, какая бывает у человека, который ожидал ощутить душистый аромат цветка, но ткнулся носом в горстку пепла.

– Не стоит слишком много над этим размышлять. Ты – его ученик. О каких еще обязательствах может идти речь? Он поступает так по собственной воле.

Мо Жань повернул голову и взглянул на него.

– Ну ты даешь! Такой юный, а стараешься говорить как взрослый, при этом еще и делаешь каменное лицо.

Он улыбнулся, опустил руку на голову мальчика и стал гладить его по волосам.

Поначалу Чу Ваньнин еще улыбался, но вскоре его глаза медленно начали наполняться слезами. Он устремил взгляд на молодое, сияющее лицо перед собой и тихо попросил:

– Мо Жань, хватит. Убери руку.

Мо Жань всегда туго соображал, когда дело касалось чувств, поэтому совершенно не замечал странного настроения мальчика. Кроме того, он уже так привык постоянно подтрунивать над Ся Сыни, что как ни в чем не бывало схватил Чу Ваньнина за нежные щечки и слегка потянул их вверх вместе с уголками губ, состроив на его лице потешную гримаску.

– Ну почему ты опять злишься, братец?

Чу Ваньнин глядел Мо Жаню в глаза и видел в его зрачках отражение маленького мальчика, чьи щеки были в шутку растянуты в такой кривой улыбке, будто это и не ребенок вовсе, а какой-то монстр, одновременно и жалкий, и смешной.

– Отпусти.

Все еще ничего не замечающий Мо Жань продолжал его дразнить:

– Ладно, ладно, только не сердись. Больше не буду говорить, что ты похож на взрослого, доволен? Ну же, давай мириться. Назови меня старшим братом…

– Да отпусти ты…

– Ну, будь послушным мальчиком, назови меня старшим братом, а я потом куплю тебе османтусовых пирожных.

Чу Ваньнин закрыл глаза. Его ресницы едва заметно задрожали, а голос прозвучал несколько хрипло:

– Мо Жань, я не шучу. Я правда больше не хочу с тобой играть. Отпусти меня. Отпусти, слышишь?

Его длинные тонкие брови сошлись на переносице. Из-под сомкнутых век слезы все-таки не побежали по щекам, но в горле встал ком.

– Мо Жань, мне больно…

Слишком больно. Если в сердце надежно поселился какой-то человек, ты можешь бережно спрятать его внутри, в глубине, на самом дне души. Довольно и того, что ты безмолвно оберегаешь его образ и хранишь в своей памяти.

Однако вся доброта этого человека изливается на других, в то время как тебе остаются лишь колкие шипы. Ты хранишь этого человека в своем сердце, и стоит тому лишь шевельнуться, как шипы тут же раздирают это самое сердце изнутри. Мука повторяется день за днем, старые шрамы не заживают, а новые появляются снова и снова.

Чу Ваньнин и сам не знал, сколько еще сможет выносить такие страдания, и совершенно не представлял, в какой именно момент сломается.

Мо Жань наконец понял, что что-то не так, и сперва озадаченно разжал руку, а затем дотронулся до слегка покрасневшего лица мальчика и застыл в растерянности, не зная, как лучше поступить. А Чу Ваньнина внезапно посетила мысль о том, как же все-таки здорово быть ребенком: можно просто взять и без каких-либо опасений закричать о том, что тебе больно, и показать свою слабость, а тот самый человек еще и бросит на тебя внимательный взгляд, полный заботы и беспокойства.

Взрослый Чу Ваньнин не мог даже мечтать ни о чем подобном.

Все, казалось, и глазом моргнуть не успели, а уже наступил канун Нового года. Для пика Сышэн это было самое беззаботное время в году, полное веселых предпраздничных хлопот. Ученики вешали на двери парные надписи с пожеланиями и чистили снег, повара зала Мэнпо трудились не покладая рук с утра до позднего вечера, готовя угощения для новогоднего пиршества, и каждый старейшина также старался усилить ощущение праздника с помощью своего искусства. К примеру, старейшина Таньлан превратил воду в одном из прудов в прекрасное вино, старейшина Сюаньцзи выпустил бегать по пику Сышэн три с лишним тысячи выращенных им самолично огненных крыс, чтобы они согревали помещения и заодно охраняли их, а старейшина Луцунь наложил заклятие на слепленных учениками снеговиков, заставив их перекатываться по всей горе и писклявыми голосочками поздравлять с Новым годом каждого встречного.

От старейшины Юйхэна никто ничего не ждал. На самом деле он все еще находился в затворе и уже давно не появлялся на людях.

Однако стоявший у окна Сюэ Мэн запрокинул голову и увидел кружащиеся в воздухе лепестки волшебной красной яблони, невесть когда успевшей зацвести.

– Завтра мы покинем пик Сышэн, – задумчиво протянул он. – Видимо, нам все же не суждено увидеться с учителем до отъезда… Интересно, чем он сейчас занят?

– Духовными практиками, конечно, – невнятно пробубнил Мо Жань, только что откусивший от яблока большой кусок. – Кстати говоря, сегодня вечером мы будем смотреть праздничные выступления старейшин. И правда жаль, что учитель не придет на праздник. Не сиди он в затворе, тоже был бы обязан что-нибудь показать. Вот только интересно что.

Едва успев договорить, Мо Жань тут же с хохотом ответил сам себе:

– Наверное, выступление под названием «Неистовый гнев»!

Сюэ Мэн пристально уставился на него:

– А может, лучше «Зверское избиение Мо Вэйюя»?

Новый год был на носу, поэтому Мо Жань решил не обижаться на едкую шутку Сюэ Мэна. Внезапно о чем-то вспомнив, он спросил:

– Кстати, а ты сегодня видел нашего маленького братца?

– Ся Сыни? – угадал Сюэ Мэн. – Не видел. Малец все-таки ученик старейшины Сюаньцзи. Пусть он и смирился с тем, что его ученик целыми днями околачивается рядом с нами, но он точно взбесится, если Ся Сыни и Новый год будет с нами праздновать.

Мо Жань хихикнул и ответил:

– И то верно.

Близился вечер, и свет заходящего солнца заливал павильон Хунлянь.

Чу Ваньнин внимательно разглядывал пилюлю у себя на ладони. Напротив него сидел Сюэ Чжэнъюн. Чу Ваньнин так и не предложил ему чаю, поэтому он сам налил себе чашечку, да еще и бесцеремонно съел хозяйское рассыпчатое печенье, лежащее рядом на блюдце.

Чу Ваньнин бросил на гостя красноречивый взгляд, но тот ничего не заметил.

– Юйхэн, хватит уже ее мусолить, – сказал Сюэ Чжэнъюн с набитым ртом. – Таньлан, конечно, на язык ядовит, но свое дело знает, и сердце у него доброе. Разве он стал бы тебе вредить?

– О чем вы вообще думаете, уважаемый глава? – холодно отозвался Чу Ваньнин. – Меня лишь удивило то, что старейшина Таньлан потратил немало сил на создание чудесного снадобья, способного на один день вернуть мне прежний облик, но почему-то изготовил совсем мало пилюль. Отчего бы не сделать сразу побольше? Я бы мог просто принимать их по мере необходимости, и все.

– Ох, да разве все может быть так просто? – воскликнул Сюэ Чжэнъюн. – Для создания такого снадобья требуются весьма редкие целебные травы, и на изготовление трех пилюль у него ушли почти все запасы. Это лишь временное решение проблемы.

– Вот как… – задумчиво ответил Чу Ваньнин. – Я понял. Премного благодарен старейшине Таньлану.

– Ха-ха! – хохотнул Сюэ Чжэнъюн, махнув рукой. – Вы двое и правда похожи: языки у обоих злые, а сердца добрые.

Чу Ваньнин покосился на него, но ничего не сказал. Он налил себе чаю и проглотил чудесную пилюлю, которая могла на один день вернуть ему прежний облик взрослого.

Сюэ Чжэнъюн хотел было сцапать с блюдца еще одно печенье, но Чу Ваньнин поймал его за руку.

– Что такое? – недовольно поинтересовался глава.

– Оно мое, – заявил Чу Ваньнин.

Озадаченный Сюэ Чжэнъюн в ответ лишь промолчал.

● ○ ●

Когда на пик Сышэн опустились сумерки, все ученики потянулись к залу Мэнпо. Каждый старейшина сел за стол со своими учениками, и они вместе принялись лепить пельмени^[1] Туда-сюда сновали снеговики и огненные крысы, которые подносили к столам горшочки с солью и молотым перцем, блюдца с нарезанным луком и прочие нужные мелочи.

В зале царило шумное веселье, ученики смеялись и радостно щебетали друг с другом. Лишь подопечные старейшины Юйхэна сидели за своим столом без наставника.

Сюэ Мэн огляделся по сторонам и со вздохом произнес:

– Я скучаю по учителю.

– Но ведь мы на днях получили от него послание, в котором он желает нам хорошо отпраздновать Новый год, а потом отправиться в Персиковый источник и приступить к усердным тренировкам, – мягко заметил Ши Мэй. – А когда он выйдет из затвора, сразу же приедет повидаться с нами, ведь так?

– Так-то оно так, но когда еще это будет…

В тот миг, когда Сюэ Мэн тяжело вздохнул и бросил в сторону дверей удрученный взгляд, его глаза внезапно расширились от изумления и сделались круглыми, как у кота. Выпрямившись, он пристально уставился на двери зала Мэнпо.

Краска стремительно сошла с его лица и тут же вновь прилила к щекам. Глаза раскрасневшегося Сюэ Мэна заблестели, и он пролепетал, запинаясь от волнения:

– Это… Это… Это же…

Мо Жань решил, что его взбудоражило появление одной из диковинных зверушек старейшины Сюаньцзи. Подумав о том, какой же простак этот Сюэ Мэн, раз способен прийти в такое волнение из-за сущего пустяка, Мо Жань невольно рассмеялся.

– Что «это, это»? Только погляди на себя, будто небожителя увидел. – Улыбаясь, он обернулся и без особого интереса взглянул на двери. – И что тебя так порази… – Конец фразы застрял у него в горле.