Ильга легла рядом, ощущая непривычную грубость простыней. В её жилище постельное бельё менялось ежедневно, проходя циклы очистки, уничтожающие бактерии и запахи. Здесь простыни хранили присутствие человека, его тепло, сны. Эта близость, обмен частицами, считавшийся в её мире нарушением гигиены, здесь казался естественным, почти необходимым.

Когда их тела соединились, Ильга почувствовала нечто большее, чем физическое удовольствие. Тяжесть тела, дыхание на шее, руки, неуверенно держащие талию – всё создавало ощущение присутствия, которого не было с Артёмом. Тот мог повторять движения идеально, говорить нужные слова вовремя, но в нём не хватало живой непосредственности, чувства, что каждый момент уникален и непредсказуем.

Девушка двигалась с привычной расчётливой точностью, подбирая углы и ритм для максимального удовольствия обоих. Впервые эта точность не казалась холодной – она становилась особым даром, служением близости, которую они сейчас разделяли.

Роман отвечал с неожиданной для хрупкого тела силой, с жадностью нашедшего оазис после долгого пути. Его руки блуждали без плана, движимые только инстинктом и желанием. В этой спонтанности, почти отчаянной потребности касаться и быть ощущаемым, была особая честность, которой гостья никогда не знала в своём мире безупречных поверхностей и выверенных жестов.

Кожа Ильги, привыкшая к стерильным простыням и кондиционированному воздуху, теперь ощущала каждый шов на наволочке, каждую складку, каждый сквозняк из неплотно закрытого окна. Эти мелкие несовершенства, случайные прикосновения реального мира создавали текстуру опыта, невозможную в стерильном существовании.

Дыхание учащалось, движения становились интенсивнее. Посетительница чувствовала, как обычный контроль над телом ускользает, как древнее и примитивное пробуждается в глубине существа. Не расчётливое удовольствие, а почти животная потребность в близости, разделённом тепле, в кратком мгновении единения двух людей.

Роман задрожал, сжал плечи партнёрши, и пальцы впились в кожу – не расчётливо, чтобы вызвать приятное ощущение, а инстинктивно, почти бессознательно. Лицо исказилось в гримасе, которая могла показаться болезненной, если бы не блаженство в глазах. Он выдохнул тихо, почти беззвучно, но с такой интимной узнаваемостью, словно знал гостью всю жизнь.

Ильга почувствовала, как нечто внутри ломается, рушится, освобождая место для ощущения без названия. Не просто физический релиз или выброс эндорфинов – нечто более глубокое, тревожное и прекрасное одновременно. Словно с каждым движением, вздохом, ударом сердца женщина становилась менее собой и более чем-то новым, способным существовать только здесь, только в этот момент, только с ним.

Они замерли вместе, тела напряглись до предела, а затем волна удовольствия накрыла обоих – не синхронно, как в идеально поставленной сцене, а с неровностью реальной жизни. Гостья ощутила, как сознание на миг растворяется, теряя границы между телами, между мирами, между прошлым и настоящим.

Потом любовники лежали рядом, соприкасаясь разгорячёнными телами, слушая дыхание друг друга. Роман молчал – возможно, боялся спугнуть момент или просто не находил слов. Его пальцы легко касались руки спутницы, словно проверяя присутствие. Ильга смотрела в потолок, где лунный свет рисовал узоры. В Северной Башне такого не бывало – все источники света были точно выверены, все тени просчитаны.

За окном начинало светать. Первые, едва заметные лучи проникали сквозь щели в шторах, меняя геометрию теней. Путешественница знала – время истекает. Этот мостик между мирами, невозможная встреча должны закончиться до того, как дневной свет обнажит несоответствия присутствия.

Девушка повернулась к Роману. Ровное дыхание и расслабленные черты лица выдавали глубокий сон. Усталость и пережитые эмоции сморили его. Спит, не подозревая, что момент прощания уже настал.

Ильга осторожно высвободилась из-под руки, скользнувшей на талию. Встала бесшумно, как тень. Подошла к невидимой здесь одежде, где в кармане лежал серебряный кулон – точная копия того, что висел на гвозде над компьютером. Вынула его, ощущая холодный вес металла в ладони.

Вернувшись к кровати, женщина наклонилась и положила кулон на подушку рядом с головой спящего. Не случайный жест, а продуманное действие – символ, мост, доказательство. Нечто, что останется после, что свяжет даже через разделяющие миры барьеры.

Несколько секунд она смотрела на умиротворённое лицо Романа. Даже во сне его губы хранили лёгкую улыбку. Ильга позволила телепортации начаться, стоя обнажённой в первых лучах рассвета.

Тело засветилось серебристым светом, частицы начали распадаться, растворяясь в воздухе. Последнее, что увидела перед исчезновением комнаты в Дармовецке – спокойное лицо спящего Романа, словно даже в бессознательном состоянии он понимал, что гостья придёт после, а сейчас должна уйти.

А потом Ильга снова оказалась в квартире в Северной Башне. Стерильная чистота, идеальная температура, отфильтрованный воздух. Всё такое же, как прежде, на своих местах. Только тело помнило другое – шероховатость дешёвых простыней, тепло живой кожи, вес настоящего человеческого тела, не подчиняющегося алгоритмам.

Женщина подошла к окну, за которым расстилалось искусственное море, подсвеченное неоновыми полосами. Система тут же отреагировала на настроение, меняя оттенок стен с холодного серого на более тёплый. Впервые за всё время эта забота показалась не комфортом, а тюрьмой – идеальной, просчитанной, бесконечно далёкой от непредсказуемого хаоса, пережитого в маленькой комнате в Дармовецке.

Путешественница знала, что вернётся. Не сегодня, может быть, не завтра – но мост между мирами теперь существовал, и дорога не забудется.

Воздух Северной Башни обволакивал Ильгу стерильной прохладой, смывая последние ощущения дармовецкой ночи – шероховатой подлинности, всё ещё тлеющей на коже. Молекулы вокруг словно выстраивались по команде, занимая положенные места в идеальной решётке мира, где всё рассчитано, выверено, лишено случайности. Квартира узнала хозяйку, отозвалась едва слышным гудением скрытых систем – приветствие механизмов, заключённых в гладкие плоскости стен, невидимых, но вездесущих.

– Полное включение, – произнесла гостья из другого мира, и пространство ожило.

Свет разлился по комнате мягкими волнами, проявляя контуры мебели – не столько предметов, сколько функций в форме. Кресло, вырастающее из пола по мере приближения. Стол, меняющий высоту в зависимости от положения тела. Стены, отражающие малейшие колебания настроения, сейчас пульсировали неопределённым сине-розовым, словно не могли решить, какую эмоцию считывать.

Под потолком возникла голографическая панель с данными: текущая температура тела – повышена на ноль целых четыре десятых градуса, сердцебиение – семьдесят удара в минуту, возвращается к норме, уровень кортизола – выше обычного. Система предлагала скорректировать показатели, настроить климат-контроль, запустить программу релаксации. Ильга отмахнулась от предложений движением руки.

– Отключить медицинский мониторинг до особого распоряжения, – голос прозвучал тверже обычного.

В сочетании идеальных поверхностей, неоновых отсветов и неусыпного наблюдения систем женщина чувствовала себя не столько хозяйкой, сколько экспонатом. Особенно сейчас, когда тело хранило чужие прикосновения, а кожа помнила текстуру застиранных простыней.

Путешественница зашла в душевую комнату. Простая, белая, с минимумом деталей. Включила воду и встала под струи, позволяя им стекать по телу. Закрыла глаза. Мыло без запаха скользило по коже, смывая следы ночи в Дармовецке – невидимые частицы с простыней Романа, пыль комнаты, клетки его кожи.

Но вода не смывала воспоминания. Ильга всё ещё чувствовала тяжесть головы спящего на плече, неровное дыхание, живое тепло. Прислонилась лбом к прохладной плитке. Вода стекала по лицу, собиралась в ручейки. Захотелось настоящего дождя – того, что шумит по карнизам и создаёт лужи. Не выверенных струй, а неудобной, мокрой стихии.

Через пять минут хозяйка выключила воду, вытерлась полотенцем. Вышла из душевой чистой и сухой, как сама Северная Башня, но внутри всё ещё ощущала присутствие инородного – не физического, а эмоционального следа, нестираемого никаким мылом.

Квартира тихо гудела, перерабатывая информацию. За стенами скрывались серверы, мощные процессоры, системы жизнеобеспечения – целый технологический улей, поддерживающий существование идеального пространства. Иногда хозяйке казалось, что настоящая жизнь происходит именно там, за панелями, среди проводов и охладительных систем, а видимая часть жилища – лишь интерфейс, красивая иллюзия для человеческого восприятия.

– Активировать рабочий режим, – скомандовала Ильга, и пространство изменилось снова.

Стены раздвинулись, открывая нишу с техническим оборудованием. В центре возникла консоль Realika – сложное сооружение из матового металла и стекла с изогнутыми дисплеями фиолетового оттенка. Не просто интерфейс, а портал в другое измерение, точка соприкосновения миров. Женщина опустила руки на сенсорные панели, и консоль отозвалась – экраны засветились, поверхность завибрировала под пальцами, считывая биометрические параметры.

– Мониторинг объекта «Роман Соколов», – произнесла Ильга, и пространство заполнилось голографическими окнами.

На центральном экране появилась комната в Дармовецке, где она была несколько часов назад. Реальное время, прямая трансляция. Роман всё ещё спал, свернувшись в позу эмбриона. Одна рука под подушкой, другая вытянута в пространство, словно удерживала нечто. Или кого-то. Серебряный кулон поблёскивал рядом с головой – послание из другого мира, материальная связь.

Наблюдательница провела пальцем по воздуху, активируя панель настроек. Ползунки времени, параметры наблюдения, фильтры данных – всё подчинялось едва заметным движениям, интимному языку жестов между человеком и системой. Перемотала время вперёд, наблюдая ускоренную версию утра Романа.

Вот он просыпается, мгновение лежит неподвижно, пытаясь удержать сон. Затем резко садится, оглядывается, рука инстинктивно тянется к пустому месту рядом. Находит кулон. Лицо меняется – неверие, удивление, затем странная, тихая радость. Подносит металлический диск к свету, рассматривает, поворачивая, затем прижимает к груди – в жесте больше религиозного благоговения, чем практического смысла.

В груди Ильги что-то сжалось. Не физический спазм – система зафиксировала бы отклонение, – а чувство более тонкое, неподвластное диагностике. Вспомнила, как касалась щеки спящего, как ощущала биение пульса под пальцами. Теперь наблюдение через экран казалось почти кощунственным вторжением, хотя всё свободное время в Северной Башне состояло из подобных наблюдений.

Изображение сменилось: Роман выходит из комнаты, плечи сутулятся, словно защищаясь от невидимой угрозы. В коридоре – столкновение с девушкой, видимо, сводной сестрой. Короткий, натянутый диалог без звука; Ильга активировала аудиоканал.

– Опять всю ночь за компьютером сидел? – в голосе девушки сквозило пренебрежительное любопытство. – Глаза красные.

– Работал над проектом, – ответил Роман тихо, почти извиняющимся тоном.

– Всё со своими игрушками возишься, – усмехнулась сестра, проходя мимо.

Наблюдательница видела сразу несколько потоков информации: выражение лиц, микродвижения тел, биометрические показатели – пульс Романа участился, кровь приливала к скулам. Стыд, раздражение, бессилие – целый спектр эмоций, считываемых системой с высочайшей точностью.

Кухня в доме Соколовых – тесное пространство с облупившимися шкафчиками и старой плитой. За столом уже сидели приёмные родители: мужчина с помятым, неприветливым лицом, погружённый в чтение газеты, и женщина с жёсткой складкой у рта, механически помешивающая что-то в кастрюле. Ильга перевела взгляд на параметры атмосферы: повышенная влажность, оптимальный уровень кислорода, лёгкие примеси бытовой химии и пищевых ароматов. Но даже система не измеряла густоту эмоционального воздуха – тяжёлого, словно перед грозой.