Она чуть было не улыбнулась. При нормальных обстоятельствах она бы с удовольствием поболтала с Джулсом на обыденные темы. О политике, искусстве, путешествиях или взглядах на методы воспитания, если у него есть дети. Он походил на отца, которому удавалось быть одновременно нежным и твердым. Как часто встречались мужчины, которые следовали за ходом мысли и даже правильно заканчивали фразу, потому что делали верные выводы из сказанного?

– Именно. Это четвертый лифт.

– Почему Speakeasy? – спросил он.

– Во времена сухого закона алкоголь в барах наливали только в подсобных помещениях. И потайные двери в эти комнаты открывались, если клиент тихо называл бармену кодовое слово, поэтому speak easy – говорить шепотом.

– И какой же код открывает этот лифт?

Хорошо. Он не торопился с интересовавшим его вопросом: И куда же идет этот лифт?

Джулс знал, что она закроется, если он слишком быстро перейдет к сути дела. Что она почувствует себя дешевкой, которой воспользовались, – как девушка, слишком быстро позволившая кавалеру на первом свидании поцеловать себя и дать волю рукам.

– Между тем внедрившееся в определенных кругах понятие Speakeasy до сих пор означает любое тайное заведение.

– О каких кругах мы говорим?

Она услышала рядом с собой шорох: наверное, лиса или кабан рылись в снегу в поисках пищи.

– О тех, где боль в почете.

– Вы уже пользовались этим лифтом?

Джулс продолжал аккуратно, почти на ощупь задавать свои вопросы, пока Клара, с острой болью в селезенке и лодыжке, неуклюже шагала вниз – всего несколько метров оставалось до Тойфельсзеешоссе, на котором, к счастью, не было ни одного автомобиля. Только абсолютно асоциальный ублюдок не остановился бы в такую погоду, увидев ее. А что ей ему сказать? «Я в порядке, у меня все хорошо. Просто люблю гулять в метель вся в крови и с подвернутой лодыжкой».

– Да, – ответила она на последний вопрос Джулса.

Да, пользовалась.

– В двадцать три часа двадцать три минуты, как Мартин мне и сказал, дверь открылась. Бесшумно.

– Кто такой Мартин?

– Подождите. Вы скоро с ним познакомитесь, – сказала Клара и принялась рассказывать Джулсу историю, не с которой все началось. Которая, возможно, даже не возвестила о начале ее конца. Но определенно обозначила поворотный момент, с которого уже не было пути назад. Тогда, когда она пересекла порог Зла и вошла в тот лифт, катапультировавший ее в мир еще более страшный, чем она рисовала себе в самых жутких кошмарах.

7

Клара

Несколькими месяцами ранее

– Надень что-нибудь в деловом стиле, – сказал Кларе Мартин. – Темно-синий костюм с юбкой-карандашом и белую блузку под блейзер. Лодочки «Прада», никакого открытого носка, никаких высоких каблуков. Ты должна выглядеть так, будто только что с совещания.

Она знала: он стеснялся, что его жена «всего лишь» медико-технический ассистент в психиатрическом кабинете, а не бизнес-консультант или адвокат.

– Значит, неброские украшения, часы Chopard, которые я купил тебе в Стамбуле, нитка жемчуга, подходящие к ней сережки.

Она послушалась Мартина, как всегда. За семь лет их отношений, три из которых как-никак были легализованы свидетельством о браке, она научилась не задавать слишком много вопросов. А просьба одеться «в деловом стиле» – по сравнению с другими его желаниями – была безобидной; в принципе, даже приятной. В прошлый раз она должна была надеть ботфорты и юбку из латекса, чтобы встретиться с ним в порно-казино на площади Аденауэр-плац. В сравнении с этим роскошный отель Le Zen был раем на земле.

Так думала Клара. Хорошо зная, что ворота в ад мог открыть и ливрейный паж с обаятельной улыбкой, который указал путь по выложенному китайским мрамором полу через весь холл к лифтам. Где она вошла в одну из кабинок. В четвертый, очевидно секретный лифт Speakeasy, освещение в котором было таким приглушенным, что требовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к сумеречному свету.

Старая, – подумала Клара, когда в зеркале лифта проступили контуры ее лица. – Морщинистая и бесформенная.

Мартин говорил ей это каждый день. После рождения Амели он неустанно указывал ей на последствия беременности и проклинал слабость ее характера, потому что она не могла от этих последствий избавиться.

Дверь открылась на 20-м этаже.

С дрожащими коленями Клара шагнула в пахнущий пачули отельный коридор, который на отельный коридор абсолютно не походил. У нее возникло впечатление, что на лифте она попала прямо в многоэтажный пентхаус класса люкс. Полуизогнутая, абсурдно широкая лестница из деревесины ценных пород поворачивала перед огромной, выше человеческого роста, картиной маслом, на которой был изображен седой беззубый китаец, и вела на галерею. На первой лестничной площадке справа и слева возвышались цилиндрические полутораметровые вазы с гигантскими подсолнечниками, каких Клара никогда не видела.

Между ними, словно только что спустившись с подмостков, стояла улыбающаяся фея – по крайней мере, это одетое во все черное создание с идеальным весом произвело на Клару именно такое впечатление.

– Добрый вечер и добро пожаловать в V.P., меня зовут Лузанна, – улыбнулась фея. Она произнесла буквы по-английски, что отдаленно напоминало V.I.P. – Как хорошо, что вы пришли. Вы уже были у нас?

Клара помотала головой, смущенная красотой администратора. Молодая, с большими темными диснеевскими глазами, которые вызывали у мужчин инстинкт защитника и давали понять каждой женщине, что та бессильна, если Лузанне захочется соблазнить ее мужа.

Внутри у Клары кольнуло, потому что это напомнило ей собственную жизнь; когда студенткой после учебы она подрабатывала на ресепшен адвокатской конторы на Кудамме. Как с улыбкой встречала каждого клиента, предлагала кофе и просила занять место в комнате ожидания, если адвокат или нотариус были на встрече. Там она познакомилась с Мартином. Тогда она еще чувствовала себя такой же самоуверенной и свободной, как Лузанна, чья фигура излучала гордость и сдержанность, которые давали понять каждому гостю, что это ее временная работа и вообще-то у нее более высокое призвание.

Падать с облаков очень больно, – подумала Клара и в следующий момент удивилась просьбе Лузанны:

– Если вы впервые почтили нас своим визитом, я попрошу вас заполнить нашу членскую анкету.

Лузанна повернулась, и Клару впечатлил глубокий вырез ее платья на спине.

– Пожалуйста, следуйте за мной.

Она привела Клару к мраморной, доходившей до груди колонне рядом с одной из ваз с подсолнечниками. На ней лежал кожаный футляр – Лузанна уверенно раскрыла его, достала мягкий конверт и протянула Кларе вместе с фарфоровой перьевой ручкой Montblanc.

– Вы уже выбрали уровень?

Уровень?

Она пожала плечами.

– Не переживайте, вы можете поменять цвет в любой момент.

Цвет?

Дрожа, Клара попыталась открыть конверт, но в этот момент кто-то вырвал его у нее из рук.

– Не нужно, дорогая. Я уже уладил за тебя все формальности.

Она испуганно обернулась. Словно выпрыгнув из потайной комнаты, Мартин оказался вдруг рядом с ней. Конверт (С заявлением на членство? Зачем? Это какой-то клуб?) был теперь у него в руке, а сам он лукаво улыбался. Свежевыбритый, после душа, седые волнистые волосы напомажены воском, он источал такой же приятный запах, как во время их первой случайной встречи в адвокатской конторе.

– Можно тебя на минутку? – сказала Клара, изобразив жалкое подобие улыбки, и указала на дверь, из которой Мартин, вероятно, только что появился. Рядом с лифтом располагались туалеты, там в проходе им никто не должен помешать.

Мартин покачал головой.

– Поговорим после, тогда у нас будет больше пищи для разговора. – Он взял ее за руку, сдавив сильнее, чем было необходимо.

Кивнул Лузанне и повел Клару наверх.

– Что здесь происходит? – прошептала Клара.

Мартин кивнул, словно она задала умный вопрос, но ничего не ответил, а положил ей ладонь на лопатку и, нежно подталкивая, повел дальше.

– Я серьезно, Мартин. Что ты опять задумал?

– Только не будь занудой, – услышала она его веселый голос у себя за спиной.

Наверху лестницы галерея переходила в коридор с серым ковровым покрытием, который вел к большой черной двери в дальнем конце. На ней была нарисована красная буква пи.

Мартин открыл дверь магнитной картой.

– Пожалуйста… – начала Клара и подумала об их шестилетней дочери Амели в надежде, что та, ничего не подозревая, мирно спит в своей кроватке под присмотром бебиситтера.

Она проследовала за Мартином в гостиничный номер, хотя интуиция предостерегала ее от этого. Опустив глаза, потому что боялась того, что ее ожидало.

– Мне нужно в туалет, – пробормотала Клара.

– Это может подождать, – заявил Мартин, затем в комнате что-то пошевелилось, и Клара не могла больше отводить взгляд.

Она ожидала увидеть номер-сьют, кровать и, возможно, диванчик перед окном с видом на Мемориальную церковь и зоопарк Фридрихсфельде – и все это даже имелось. Только кровать была круглой и стояла в центре комнаты, которая была наверняка в три раза больше, чем ее квартирка в районе Пренцлауэр-Берг, где она жила, пока не переехала к Мартину.

– Что здесь происходит? – спросила она немного невнятно, потому что невольно прикрыла рот рукой.

Она уставилась на полдюжины идентичных лиц. На всех мужчинах была одинаковая маска – эмоджи, смеющийся до слез.

Самой ей хотелось плакать.

– Что вы с ней делаете? – спросила она слабым голосом. Ужас сковал ее. Клара хотела, чтобы молодая девушка на кровати, вокруг которой собрались безликие люди в смокингах, оказалась бы только работой художника-гримера.

Но кровь, капавшая у нее изо рта на голые груди, была настоящей.

8

Несчастная стояла на матрасе на четвереньках, как собака. Опираясь только на одну ладонь: левая рука, как сломанное крыло, повисла вдоль худого тела.

«Пожалуйста», – безмолвно взмолилась она, когда их с Кларой взгляды встретились. У нее не хватало, как минимум, двух передних зубов.

– Поздоровайся с Шаникой, – рассмеялся Мартин. – Конечно, это только ее артистический псевдоним, но разве она не похожа на красавицу индианку?

Скорее, на умирающую на пыточном столбе, – подумала Клара. У темноволосой и темнокожей девушки – не старше восемнадцати – была изящная фигура. При каждом порывистом вздохе ребра, как костлявые пальцы старика, впивались в кожу над грудной клеткой, которая была покрыта синяками и открытыми ранами.

Девушке едва хватало воздуха, настолько туго был затянут собачий ошейник, поводок которого держал крепкий парень в мятом вечернем костюме. В другой руке у него был паяльник, которым, вероятно, ей уже нанесли раны на спине и ягодицах.

Я в аду.

Клара хотела помочь девушке, но Мартин удержал ее, притянул к себе и обнял, словно они влюбленная пара, которая стоит на балконе и наслаждается чудесным видом.

– V. P. всего лишь игра, дорогая, – прошептал ей в ухо Мартин. На нем теперь тоже была маска со смайлом, которая царапала Кларе щеку. Ее затошнило, когда он объяснил ей это сокращение: – Violence Play. – Два английских слова, которые были настолько антагонистичны, что никогда и ни при каких обстоятельствах не должны были употребляться вместе.

Насилие? Игра?

О господи.

Клара надеялась, что ситуация с «идеями» и «ролевыми играми» Мартина улучшится, когда он стал отцом. Но все вышло наоборот, потому что теперь у него появилось новое средство давления.

«Если не будешь участвовать, тогда все узнают, чем занималась наша мама. Увидят в Интернете фото и видео и будут говорить, какая же больная эта мамочка, потому что именно об этом шушукаются на школьном дворе и на родительских собраниях. Потом я отберу у тебя ребенка, а без Амели у тебя ничего не останется, кроме вида на марцанский задний двор, на который ты будешь смотреть из окна панельного дома».