«Противостояние» было таким же. Оно просто закончилось. Я убрал его, и он остался там, и я был убежден, что это никогда не будет сделано. И тут мне пришла в голову одна мысль. Я подумал про себя: «Ну, если бы произошел взрыв, вы могли бы взорвать большую часть персонажей», и это снова открыло для меня историю.

Многое в этом бизнесе связано с верой и уверенностью. Это так просто. И я верю, и у меня есть уверенность, что в какой-то момент я поеду вперед, и все сложится.

У меня почти такая же ситуация была с «Темной половиной». Я ее написал, но ничего хорошего в ней не видел. Она была плоской и не блистала. И вот однажды я ехал на машине, воробьи взлетели перед машиной, и у меня в голове как будто погас этот яркий свет. Я знал, как это будет работать, и что это было то, что нужно книге. Пока что, какими бы ни были воробьи для моего нового романа «Бессонница» ^[3], они просто еще не прилетели. И когда они это сделают, я узнаю.

– При таком успехе редакторов, несомненно, пугает работа с вашими книгами…

– Я не думаю, что Чак Веррилл ^[4] сильно напуган (смеется). Он просто продолжает нести свой крест.

– Вас беспокоит, что вы не получаете никакой обратной связи и рекомендаций, которые вы получали в начале своей карьеры?

– Нет, я пытался позаботиться об этом. Иногда мне кажется, что я немного более неряшлив, чем был. Знаешь, у тебя есть некоторые из тех старых мужских привычек (старческим голосом): «Не говори мне, как сделать эту шляпу, мальчик. Я делаю эти шляпы с тех пор, как ты был в утробе матери. Я знаю, что я делаю», – а у этой гребаной шляпы нет полей, или она вывернута наизнанку. Так что вы должны слушать.

И все же есть склонность через какое-то время говорить себе: «Мне 44, моему редактору 35. У него молоко на губах не обсохло. Что он, на хрен, может знать?» Ну, на самом деле он знает довольно много. Я стараюсь слушать, стараюсь учитывать это и говорю: знаете, если вы самая большая обезьяна в джунглях, вам лучше быть очень осторожным.

– С точки зрения писательского мастерства, с профессиональной точки зрения, какой худший совет вам когда-либо давали?

– Худший совет? «Не слушайте критиков». Я думаю, что вам действительно следует прислушиваться к критикам, потому что иногда они говорят вам, что что-то сломано, что вы можете исправить. Я думаю, что совет «Не слушайте критиков» – это своего рода защитная фраза, которая говорит, что если вы засунете голову в песок, вы не услышите плохих новостей, и вам не придется менять то, что вы делаете. Но если прислушаться, иногда можно избавиться от вредной привычки. И эй, критики… никто из нас их не любит, но если они все говорят, что что-то – кусок дерьма, то они правы.

Ужасы, алкоголь и рок-н-ролл

Беседовал Тим Адамс

Газета «Гардиан», Великобритания, 14 сентября 2000 г.

– Вы только что из больницы, как вы себя чувствуете?

– В основном все отлично. Я все еще испытываю то, что они называют хронической болью в ноге и бедре, но все налаживается… Когда я ехал сюда, чувствовалась скованность – как будто всему моему телу 52 года, а бедру лет 85. Я сейчас не говорю: «Я еду в Нью-Йорк», я говорю: «Я тащу свою ногу в Нью-Йорк». Но я уже две или три недели не пользуюсь костылями…

– Вам еще предстоят операции?

– Доктор только что сделал еще несколько рентгеновских снимков. Они всегда умеют заставить тебя почувствовать себя ничтожеством. Они говорят: «Весь этот металл не беспокоил бы вас так сильно, если бы в вас было больше веса, если бы ваши ляжки были пожирнее…» Так что во всем виноват я сам…

– Мне очень понравились ваши мемуары [ «Как писать книги»]. Трудно ли вам было их писать?

– Намного сложнее, чем я думал. Годами люди спрашивали меня, как ты делаешь то или это. И поэтому я подумал, что напишу книгу, и мне больше не придется отвечать на одни и те же вопросы снова и снова. Я написал около 150 страниц, а затем то, что я хотел сказать, как-то ускользнуло от меня, и я остановился, а затем я был почти готов вернуться к этому, когда со мной произошел несчастный случай.

– Это отличается от написания художественной литературы?

– Где-то на середине работы над книгой, я понял, что хотел бы написать такой роман. Я имею в виду, это как секс в некотором роде: вы скорее сделаете это, чем напишете об этом. Но я надеюсь, что книга будет ценной. Я надеюсь, что это будет ренегатский букварь. Я не думаю, что учителям удастся заставить 13-летних его читать, но надеюсь, что 13-летние придут к нему сами.

– Что заставило вас включить в книгу автобиографические элементы?

– Я хотел обратиться к центральному вопросу: почему вы пишете эти ужасные вещи? На этот вопрос нет прямого ответа, можно только задать встречный вопрос: «Почему вам нравится брокколи?» Вы не можете этого объяснить, это заложено в вашей системе, это генетика. Но я думаю, что есть набор событий, которые превращают потенциального писателя в писателя действующего, и есть моменты вашей жизни, которые приводят вас к пониманию того, что вы хотите делать.

– Это была своего рода терапия?

– Я не пытался прояснить ситуацию этой книгой. Я не большой поклонник психоанализа: я думаю, что если у вас есть проблемы с психикой, вам нужны хорошие таблетки. Но я действительно думаю, что если у вас есть мысли, которые вас беспокоят, неразрешенные загадки, то чем больше вы говорите о них, пишете о них, тем менее серьезными они становятся. По крайней мере, так я вижу свою работу в ретроспективе. [смеется] Я не собирался писать о своей жизни, но, конечно же, не могу и отделить жизнь от работы. Я назвал первую часть книги «Жизнеописание», потому что хотел сказать: вот мои истоки, «вот где я был, вот как я сюда попал».

– Над чем еще вы работали?

– Я заканчиваю роман под названием «Ловец снов» и работаю над книгой с Питером Страубом под названием «Талисман II».

– Как вы организуете сотрудничество?

– Это как играть в теннис: мы очертили корт – синопсис, а теперь кидаем друг другу мячик по электронной почте.

– Чей голос доминирует?

– На данный момент мне кажется, что голос этой книги больше похож на голос Питера Страуба, поэтому я пытаюсь немного с этим справиться…

– Кажется, вы изо всех сил пытаетесь пробовать что-то новое. До несчастного случая вы говорили о том, что вообще бросите писать, что еще есть возможность?

– Ну, мы, наркоманы, всегда говорим, что бросим, а потом такие опа – и нет. Я постоянно говорю, что надеюсь, что знаю, когда остановиться – когда это начинает становиться однообразным. И я знаю, что я гораздо ближе к концу, чем к началу. У меня есть эти книги из серии «Темная башня», которые я хотел бы закончить, но потом что-то случается, и ты переключаешь интерес на другое.

– На что именно?

– Есть один парень, рок-н-ролльщик, Джон Мелленкамп, он связался со мной в ноябре прошлого года и сказал: «У меня есть идея для мюзикла». Он пришел ко мне в гости, настроил под меня мою гитару – она никогда еще не звучала лучше – и рассказал мне эту историю, историю о привидениях, звучало здорово. Так что потом мы как бы что-то придумали. Так что теперь он прислал мне CD с демо, которое он сделал. Так что я зарядился этим. Я никогда не писал для музыки… И если вам нужны привидения, то, думаю, я тот парень, к которому «обратятся»… У меня нет с этим проблем, но мне интересно пробовать что-то новое. Долгое время я думал о сцене. «Мизери», например, – это почти пьеса в книге.

– Вы все еще находите время для исполнения собственной музыки?

– Ну, «The Remainders» собираются этой осенью выступить с Роджером МакГуинном из «The Byrds». Очень странно. Так что нет, я играю недостаточно.

– Мечтали ли вы в детстве стать рок-звездой?

– Я никогда не был достаточно хорош. Я играл на клавишных в группе, и много играл на гитаре в кофейнях, вы знаете, в тот период, когда Донован был в своем джинсовом стиле. А потом я долгое время не играл. Потом мы собрали группу для съезда «Американских книготорговцев» в 1993 году, и через некоторое время мы стали достаточно хороши, чтобы пьяные не бросали в нас мусором. Наверное.

– Каков ваш репертуар?

– Мы играем американскую гаражную музыку шестидесятых; «Луи, Луи». Что-то вроде «Ласт Кисс», многое из Бо Диддли…

– Читая вашу книгу, создается впечатление, что вы никогда не сомневались, что станете рассказчиком. Чувствуется очень многое из детства писателя.

– Я недавно говорил об этом со своей невесткой. Однажды мы подарили моему сыну саксофон, потому что он хотел играть в «E Street Band», но он особо на нем не играл. Нужно быть голодным до этого. Моя мать говорила, что когда она была беременна мной, она выходила на дорогу, брала деготь и жевала его, потому что в нем было что-то, что ей – и мне – было нужно. Это как тяга. Нам нравится думать о том, какие мы умные. Но я думаю, что талант писателя заложен в нас, он весь там, по крайней мере, его основные элементы. Вы не можете изменить его, как не можете выбрать, быть правшой или левшой.

– Ваш отец писал рассказы. Как вы думаете, передалась ли вам часть таланта по наследству?

– Я никогда не видел ни одной истории моего отца. Моя мать говорила, что у него были кипы и кипы рукописей. До этого он служил в торговом флоте. Он посылал свои тексты в журналы вроде «Аргоси» и «Тру». Таких журналов сейчас не выпускают – с обложками, на которых парни отбиваются ножами от медведей-гризли. Но я узнал об этом позже… Оба моих сына пишут художественную литературу. Моя жена опубликовала пять романов, а я написал 35 или 36. Это ген, как цвет глаз…

– Считаете ли вы, что в этом смысле генетика изменила наши представления о судьбе, предположив, что наша жизнь предопределена?

– Я не знаю. В какой-то степени. Но все равно возможны разные вариации. Наша дочь, например, учится в школе богословия.

– Что пишут ваши сыновья?

– Мой младший сын учится на программе художественной литературы в аспирантуре Колумбийского университета. Он пишет что-то среднее между Бретом Истоном Эллисом, Лаверной и Ширли. Смешные, сумасшедшие вещи. Как тот парень, Т. Корагессан Бойл… Мой старший сын пишет много разных вещей. Безумные вещи, но отличные…

– Вы поощряли или отговаривали их писать?

– Я бы не хотел загораживать им солнце, так сказать, но писательство – это отличная работа, не требующая поднимать тяжести, хотя оплата труда большинства писателей не такая уж большая, но все равно, эй, это здорово, это нормально…

– Вы казались невероятно целеустремленным с самого начала… Были ли периоды сомнений, когда вы думали, что у вас может не получиться?

– У меня был период, когда я думал, что, возможно, недостаточно хорош для публикации. Я начал продавать короткие рассказы в мужские журналы, когда учился в колледже. Я женился через шесть или семь месяцев после окончания учебы, и в течение двух лет я продавал, может быть, по шесть рассказов в год, и у меня были деньги, которые я зарабатывал преподаванием, и это был приличный доход. А потом я как бы вышел из Зоны. И в течение года или около того я ничего не мог продать, много пил, не принимал наркотики, поскольку не мог себе их позволить, писал в основном дерьмо, но затем появилась «Кэрри», и я снова был в порядке. Но в течение того года я думал, что стану учителем в старшей школе, и больше меня ничего не ждет.