Стив Кавана: Судный день

Steve Cavanagh

THE DEVIL’S ADVOCATE

Copyright © Steve Cavanagh 2021

© Артём Лисочкин, перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Джону, Мэтту и Алану. За дружбу.

Пролог

Исправительное учреждение имени Уильяма Холмана, округ Эскамбия, Алабама

Рэндал Корн ждал этого момента долгих четыре года.

Он стоял в камере для исполнения смертных приговоров, скрестив руки на груди, и смотрел на стоящий посреди нее электрический стул. Этому угловатому сооружению было уже почти сто лет. Построенное из красного дерева, оно было выкрашено такой же ярко-желтой краской, какой наносят осевые линии на шоссе. Краску позаимствовали в дорожном управлении штата, расположенном неподалеку от пенитенциарного учреждения, поименованного в честь его бывшего начальника. Прозывали этот стул «Желтой мамашей».

Сто сорок девять человек, которые некогда сели на него, никогда уже больше не встали.

Электронные часы на стене показывали 23:45.

Время уже почти подошло. Выйдя из камеры с кирпичными стенами, Корн оказался в коридоре из шлакоблоков. Голых, шершавых, некрашеных. Дверь слева вела в комнату, из которой осуществлялось управление креслом, – пультовую. Не заходя туда, он направился прямиком в помещение в конце коридора, где лицом друг к другу располагались две скамьи. На одной сидел священник, на другой – команда исполнителей приговора. Задачей этих четверых сотрудников исправительного учреждения было доставить заключенного из камеры смертников к стулу и пристегнуть его ремнями – и все это менее чем за две минуты.

Корн махнул им рукой, и старший группы исполнителей кивнул в ответ. Священника Корн проигнорировал. За этими скамьями узенький коридор сворачивал налево. В самом конце его находилась маленькая зарешеченная камера, а внутри нее, сидя на койке и уставившись в телевизор, дожидался своей участи Дариус Робинсон. Он только что съел свой последний ужин – рубленый бифштекс в кляре с кукурузным хлебом, – запив его банкой «Пепси». Священник уже проводил его в последний путь. Голова и левая икра осужденного были начисто выбриты. Отделял Дариуса от «Желтой мамаши» теперь лишь один-единственный человек.

Звали его Коди Уоррен.

Коди находился в коридоре рядом с камерой, прижимая к уху трубку древнего телефона, прикрепленного к стене. Корн прекрасно знал, чем сейчас занят Коди. Тот оставался на связи с офисом губернатора, ожидая, пока вице-губернатор Крис Пэтчетт просмотрит бумаги, которые Коди отправил ему на предмет отсрочки исполнения приговора. Как адвокат защиты, уже не раз имевший дело со смертными приговорами в Алабаме, Коди был единственным человеком, способным убедить губернатора сохранить жизнь своему клиенту.

Корн стоял совершенно неподвижно – долговязый худощавый мужчина, отличающийся весьма скромной мускулатурой и полным отсутствием жира в теле. Хотя не то чтобы он не старался поддерживать себя в форме. Ел он совсем мало, и это было хорошо заметно. Его острыми выступающими скулами можно было бы нареза́ть мясо. И никаких возрастных морщин, даже намека на них. Некоторые говорили, что лицо у него словно у какой-то жутковатой фарфоровой куклы. Со своими темными волосами, расчесанными на косой пробор, и очками в металлической оправе, аккуратно и ровно сидящими на носу, выглядел он как куда более пожилой человек, который украл для себя у кого-то более молодое тело. Маленькие черные глаза Корна сидели прямо под нависающими над ними густыми бровями, как будто скрывающими его пристальный взгляд. Рот был просто темной прорезью на лице. При росте в шесть футов семь дюймов он вполне мог бы добиться успеха в спорте, если б избрал спортивную стезю, но вместо этого Корн всегда предпочитал сидеть дома, не показываясь на белый свет, – читать, учиться и размышлять. Словно старый паук, плетущий паутину, которую только он сам способен увидеть.

Дариус Робинсон, двадцати пяти лет от роду, был признан виновным в убийстве и приговорен к смертной казни еще четыре года назад. Все апелляционные возможности были вскоре исчерпаны. Жертвой этого преступления стал торговец подержанными автомобилями, убитый выстрелом в грудь во время ограбления. Торговца застрелил человек по фамилии Портер, забрав у него пять тысяч наличными. А Робинсон всего лишь привез Портера на демонстрационную площадку при дилерском центре и увез его оттуда после ограбления. Он утверждал, будто и знать не знал, что Портер вооружен, и всего лишь подвез его на эту площадку, чтобы тот мог забрать оттуда купленную машину. Сам Портер был застрелен полицией буквально через сутки после ограбления. Робинсон уверял присяжных, что у него не было при себе никакого оружия, что он даже не заходил на эту стоянку, что все это время находился в своей машине и понятия не имел, что Портер намеревался кого-то ограбить, пока не услышал выстрел. Он даже сказал, что Портер угрожал застрелить его самого, если он не увезет его с места преступления после ограбления.

В округе Санвилл это не имело значения. Рэндал Корн, окружной прокурор, сумел убедить присяжных, что Робинсон тоже участвовал в ограблении и знал, что Портер вооружен. Согласно законам о соучастии, этого было достаточно, чтобы отправить Робинсона в камеру смертников и обращаться с ним так, как будто это он сам произвел смертельный выстрел. Все казни в Алабаме проводятся в исправительном учреждении имени Холмана, в округе Эскамбия, соседнем с Санвиллом.

Корн знал, что, поскольку тем, кто на самом деле спустил курок, был Портер, всегда оставался очень хороший шанс на смягчение приговора.

Коди был старше Корна, и на лице у него отражался каждый год из его шестидесяти трех. Лоб прорезали глубокие морщины. Под глазами залегли «гусиные лапки», хотя глаза эти по-прежнему светились надеждой. Его костюмный пиджак и галстук валялись прямо на крашеном бетонном полу. Смахнув пот со лба и проведя рукой по своим седым волосам, Коди Уоррен вновь прижал трубку к уху. Он был хорошим адвокатом и практически не сомневался, что спасет жизнь Дариусу, пусть даже и не сумеет подарить ему свободу.

– Ну что там губернаторские – молчат пока? – спросил у него Корн.

Повернувшись к нему, Коди покачал головой, а затем бросил взгляд на часы. Без десяти минут полночь. Всего десять минут до того, как Дариус Робинсон сделает свои последние в жизни шаги к стулу. Телефон на стене был подсоединен напрямую к офису губернатора, но большинство адвокатов просто ждали возле него у моря погоды. Как и Коди, вслушиваясь в мертвую тишину в ожидании акта милосердия.

– Он обязательно смягчит мне приговор! Я это знаю! Я невиновен! – послышался пресекающийся голос. Обернувшись, Корн увидел Дариуса, который ухватился за железные прутья камеры смертников и чуть ли не приплясывал перед решеткой, нетерпеливо прикусив губу. По лицу у него ручьями струился пот, хотя в коридоре было прохладно. Ожидание телефонного звонка, от которого зависит, жить тебе дальше или умереть, способно разорвать человека на части, и Дариус выказывал все признаки сильного психического напряжения.

Вытащив из кармана пиджака сотовый телефон, Корн чиркнул пальцем по экрану, потыкал в него и поднес аппарат к уху.

– Вице-губернатор Пэтчетт? – произнес он. – Я здесь с Коди Уорреном и виновником торжества, мистером Робинсоном. Насколько я понимаю, мистер Уоррен по-прежнему ждет ответа от вашей епархии?

Слушания по делу об импичменте губернатора Алабамы были в самом разгаре, хотя и отложены в связи с тем, что губернатор взял отпуск по болезни и в настоящий момент поправлял здоровье в какой-то больнице в Арканзасе. Поскольку он находился за пределами штата, всеми делами ведал вице-губернатор.

Корн опять ткнул в экран, включив громкую связь, чтобы Коди и Дариус могли слышать разговор.

– Я все еще обдумываю решение на этот счет. Хотя хотелось бы сначала узнать ваше мнение, – ответил Пэтчетт.

– Конечно. Позвольте мне обсудить ситуацию с мистером Уорреном. Я пока что переведу вас в режим ожидания.

Уоррен бросил трубку на рычаг древнего настенного телефона. Он уже почти час не мог дозвониться до офиса губернатора, и Корн не без удовольствия дал ему понять, что может связаться с губернатором в любую минуту. Эта небольшая демонстрация силы вызвала у Корна приятное покалывание в животе.

– Послушайте, Корн… Он сыграл куда как меньшую роль в том ограблении, как ни крути. Он не заслуживает смерти, и вы это прекрасно знаете. Он еще совсем молодой человек. У него вся жизнь впереди, и я просто-таки убежден, что в один прекрасный день появятся новые свидетельства, которые очистят его имя. Пожалуйста, просто дайте ему шанс, – произнес Уоррен прерывающимся и уже готовым сорваться на крик голосом: он не покладая рук пытался спасти Дариуса Робинсона от «Желтой мамаши» вот уже пять дней подряд.

Выражение лица Корна оставалось бесстрастным. Этого пустого, кукольного лица. Он ничего не сказал в ответ, явно наслаждаясь видом того, как Уоррен, затаив дыхание, заглядывает ему в глаза, дожидаясь ответа, в поисках хоть какой-то надежды.

Никто не произнес ни слова. Никто не осмеливался даже вдохнуть воздуха. Корн мог стоять совершенно неподвижно, когда хотел, – еще одна черта, из-за которой он временами казался чем-то неодушевленным. Всех окутала зловещая тишина, полная вероятных перспектив и затаенного страха. И Корн наслаждался этой зловещей тишиной, как будто купался в мертвой воде.

А затем эта тишина была нарушена. Дариус резко втянул воздух сквозь зубы. Это напоминало тот мимолетный вакуум в космосе, когда ядро звезды разрушается, затягивая все в свою разбитую на куски сердцевину – прямо перед тем, как взорваться ослепительной вспышкой.

– Портер наставил на меня пистолет после ограбления! Если б я не увез его оттуда, он бы меня убил! Я не знал, что он собирался кого-то застрелить и ограбить. Клянусь, что не знал! – выкрикнул Дариус, и в каждом его слове сквозили страх и отчаяние.

– Я вам верю, – негромко произнес Корн.

– Вы… что? – изумленно спросил Уоррен.

– Я верю ему. Исполняющий обязанности губернатора поступит так, как я ему скажу. Я прямо сейчас опять к нему подключусь. Дайте мне секундочку, и скоро все закончится, – произнес Корн.

По щекам Дариуса Робинсона потекли слезы.

Плечи Коди Уоррена резко обмякли, как будто со спины у него только что сняли какой-то тяжеленный груз. Он поднял глаза к потолку, прошептал: «Слава небесам!» и закрыл глаза. Он только что спас жизнь этому молодому человеку. И в этот момент ничто не могло быть для него столь же сладостным, как это чувство облегчения.

Коди подошел к камере смертников, просунул руки сквозь решетку и обхватил своего клиента за щеки.

– Все будет хорошо, – шепнул он.

Корн большим пальцем нажал на экран своего мобильника.

– Губернатор, вы еще здесь?

– Здесь. Давайте не будем затягивать, Рэндал. Чего вы от меня хотите? Вообще-то я склонен смягчить приговор, основываясь на аргументах мистера Уоррена, но все-таки не пойду против своего окружного прокурора, если только у вас самого нет каких-либо веских аргументов. Что вы сами-то по этому поводу думаете?

Корн на шаг отступил, любуясь открывшейся перед ним сценой. Уоррен и Робинсон обнимали друг друга через прутья камеры. Теперь уже оба плакали.

– Я поговорил с мистером Уорреном. Он весьма убедителен. У него есть веские аргументы в пользу смягчения приговора Робинсону. Насколько я понимаю, вы тоже этого хотите. Нелегко отнять жизнь даже во имя правосудия, – произнес Корн в телефон.

Уоррен и Робинсон теперь улыбались сквозь слезы, смеялись. Необъятный, невообразимый страх, который сковывал их в течение нескольких недель, остался позади, и чувство облегчения тоже было всеобъемлющим.