Таша Муляр: Дом на Птичьем острове. Книга вторая: Наперегонки с ветром

В коллаже на обложке использованы иллюстрации: IAK Vector Illustrations, Plam Petrov, Viktoriia_M, t.karnash / Shutterstock / FOTODOM Используется по лицензии от Shutterstock / FOTODOM

Во внутреннем оформлении использованы иллюстрации Виктории Давлетбаевой

Редакция благодарит Ирину Рекунову за фото автора на обложку

© Таша Муляр, текст, 2025

© Давлетбаева В. В., иллюстрации, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

Таша Муляр – писатель, автор бестселлеров «Мать велела герань поливать», «Игры с небом», блогер – создатель сериала «Жизнь без дублей» на YouTube.

* * *

Отчего люди не летают так, как птицы?

А. Н. Островский

Глава 1
Другая

Опять весна, и опять она не смогла вырваться в станицу. Уже третий год не может приехать именно весной. Так жаль!

Снова пропустила разлив тюльпанового моря, буйство нарциссов, бело-розовые перины цветущих абрикосов. Не помогла маме белить деревья. Ну что же! Может, летом удастся вырваться, хоть накупается вдоволь.

А тут – все те же ручьи, с трудом пробирающиеся через каменные преграды тротуаров, ищут выход к реке, которая ох как далеко! Птицы горланят, ошалев от тепла и предчувствия лета, деревья стоят красуются, накинув тонкую мантию светло-зеленой дымки.

Хотя в Москве нужно еще умудриться разглядеть приметы весны. Никому до нее и дела нет. Все бегут, спешат, поглядывая на часы или в телефоны, радуясь тому, что конец света, как прогнозировали в 2000 году, не наступил, а вот весна пришла по расписанию. Кто из них ждал ее – эту самую весну?

Тем временем город стремительно преображается, и если зазеваться, то можно выйти как-нибудь из дома в пальто, а там уже лето. Да! Так все внезапно меняется. Прохожие путаются, кто-то одет еще по-зимнему: вязаная шапка, темная куртка и сапоги по колено, а кто-то, напротив, торопится, так стремится к лету, что уж и босоножки надел, и шорты с футболкой. Так забавно за этим наблюдать!

Василиса шла по Тверской в прекрасном настроении. Новенькие туфельки как раз под весну купила и так ждала, когда можно будет в них гордо вышагивать походкой от бедра, цокая каблучками, неся себя, словно паву, напоказ всему городу. А что! Пусть любуются! Есть чем!

Все подобрано в тон – недаром она модница с детства. Только раньше воплощать свои идеи и фантазии было особо не из чего да и не на что, а сейчас, когда деньги появились – не зря же она столько работает, да и ассортимент есть в магазинах, не во всех, конечно, но она-то уже все изучила за шесть лет в столице, – можно творить и фантазировать, украшать себя и быть не такой, как все, что ее и привлекает. Темно-синий плащ с тонкой белоснежной бейкой – отделкой по краю отложного воротника и на хлястиках манжет – был куплен еще осенью прошлого года, а потом к нему чудесным образом подобрался костюм. Юбка-карандаш, приталенный жакет, выгодно подчеркивающий тонкую талию и аппетитные холмы груди – и в кого у нее неожиданно такая грудь выросла? Тот редкий случай, когда она была совершенно довольна своей фигурой.

* * *

За прошедшие почти десять лет ее самостоятельной жизни чего только с ней не происходило. Сбежав из станицы, Василиса год жила в Краснодаре, снимая у бабки угол в покосившейся избе на окраине города.

Такая счастливая была тогда после двух ночей на автовокзале под присмотром местного сторожа – ворчливого старика с добрым сердцем. Вначале он ее выгнать хотел, когда понял, что она никуда не едет и ночевать здесь собирается. Присматривался к ней долго, потом подошел, а она выглядела такой несчастной… Смелость, с которой приехала сюда, да и решительность тоже – от неустроенности и непонимания, куда идти, – прошли, улетучились, осталась одна упертость. Он ей тогда: «Милая, что ж ты тут ночью делать-то собираешься? Закрываю я, до утра перерыв, ты бы шла, а то мне от начальства нагоняй будет. Да и не дело такой молодой девке на вокзале ночевать. Ты ж приличная, вижу я, у меня глаз наметан», – он присел с ней рядом на деревянную лавку с рояльными ножками, метлу свою лохматую рядом примостил, сигаретку достал.

Она вначале молчала, а потом встала, подхватила свою спортивную сумку и ринулась было к выходу. Вещей-то у нее: кеды, тренировочные брюки, да Пашины письма – ее ценность, мало ли что они с ними удумают сделать! А еще: халатик любимый, пара футболок, да один свитер, – знала ли, что в нем и будет ходить всю осень? Не во что складывать было больше: чемодана у нее не было, а у родителей брать… А тащить как его? Разве с чемоданом сбегают из дома?

Перед автобусом к Элле зашла, все равно сердце было не на месте – как своим-то сообщить? Знала ведь, что переживать будут, кинутся искать, а так Эля им скажет, а Василиса уже далеко будет.

Элла, конечно, удивилась столь раннему визиту: автобус ведь в семь утра уходил. Василиса ей сказала, что уезжает, что родителям говорить об этом не хочет, не хочет вообще с ними разговаривать, точнее, смотреть им в глаза не может, сил нет совсем. Про то, что детей у нее не будет… Нет, не смогла сказать даже Элле, слишком свежо еще было, слишком больно. А еще перед выходом из дома Василиса заглянула к Ритусе. Такая она была сладкая, сонная, что-то смешно бормотала, волосы по подушке разметались, розовая пятка из-под одеяла выпросталась. Василиса только в щелочку хотела на прощание на нее посмотреть, да не удержалась – зашла и наклонилась поцеловать, а та неожиданно вскрикнула во сне и глаза от страха открыла, увидела сестру, склонившуюся над кроватью, ручки потянула, за шею схватила и говорит: «Ой, тухли у меня, маме не скажешь?» Василиса одеяло откинула, а там и правда опять мамины туфли.

– Не тухли, а туфли, – поправила она совсем тихонько сонную сестру, вспоминая, как еще пару лет назад она так же вытаскивала туфли у нее из-под одеяла, а Рита смешно коверкала слова… Сейчас она уже подросла, а со сна ведет себя как маленькая.

Василиса аккуратно вытащила туфли, поставила их у кровати на половик, сестричку одеялом накрыла и по голове погладила. И так сердце защемило от ее тепла и молочно-детского запаха, что не сдержалась: так пронзительно жаль стало и себя, и ее, что безысходность липким туманом заполонила всю комнату.

– Ты спи, спи, малыш, – потерла защипавшие от слез глаза, пряча взгляд от сестры. – Рано еще, спи.

Тихонько вышла из комнаты, подхватила сумку и не оборачиваясь шмыгнула прочь из дома, опасаясь встретиться с матерью, которая встает очень рано. Воспоминания о моменте ее отъезда из станицы то и дело всплывали в памяти.

Тот же сторож с автовокзала и пристроил ее к бабе Нюре на постой за символическую плату. Он как-то сам, по-стариковски понял про нее все, не стал ничего спрашивать – просто на вторую ночь, опять заметив ее с сумкой и пирожком на лавке, подошел и молча протянул записку с адресом, коряво написанным простым карандашом на развернутой пачке папирос.

– На-кось, да не пугайся ты, вот, держи, туда иди, скажи, что от Петра с автостанции, Нюрка-то поймет. Да бери-бери, не бойся, я ж вижу, что тебе некуда идти-то.

Так она тогда у бабы Нюры и оказалась. Платила за свой угол сущие копейки, хотя и тех у нее поначалу не было. Да, угол, по-другому это и не назовешь – комната метров восемь квадратных, облезлая кровать с провалившимся пружинным матрасом, уныло стоящая в углу и поскрипывающая от каждого шага по деревянному, давно прогнившему полу, который сильно провалился в углу у окна. Повсюду была промозглая сырость, несмотря на конец лета. Противно пахло плесенью и отсутствием жизни. Выцветшие обои в когда-то синий цветочек висели многослойными лоскутами, услужливо демонстрируя всю многоликую историю этой дыры. На входную дверь были прибиты алюминиевые крючки для одежды с висевшими на них чьими-то забытыми ветхими тряпками.

Окно низехонько, почти у самой земли: просел угол дома с этой стороны, да и сам дом сто лет как врос в землю. Стоял он на перекрестке двух улиц. Под окнами – ямина огромная сразу около светофора; как дождь пройдет, вся вода от проходящих машин – веером на оконное стекло. Василиса поначалу вздрагивала от звука выплеснувшейся, как из ведра с помоями, мутной воды, а потом и к этому привыкла. Лишь бы быть одной. Вот тогда-то от ее еще толком не оформившейся фигуры ничегошеньки не осталось.

* * *

Девушка, которая кокетливо вышагивала по центральной улице столицы в этот весенний день, была обладательницей очень даже аппетитных форм. Стройная, но не худая, не модель, а все на месте. Юбка до середины бедра из тонкой дорогой шерсти темно-синего цвета деликатно обтягивала чуть полноватые бедра, не скрывая длинных стройных ног с изящной, тонкой щиколоткой.

Контрольным выстрелом в голову любопытствующего мужского пола были глубокие темно-синие глаза и черные волосы. Слишком короткая стрижка не портила ее, а, напротив, делала невероятно стильной, необычной и выглядела как плотно прилегающая шапочка из дорогой каракульчи на аккуратной головке с маленькими фарфоровыми ушками.

Она была чертовски красива и знала об этом. Это так важно для женщины – самой ощущать себя красивой. Именно тогда, что называется, глаз горит, а душа поет, появляется манкость, флер и особое очарование.

И даже если с чьей-то точки зрения все не так идеально, то никто этого попросту не замечает, будучи буквально околдованным самим фактом существования ее рядом.

Василиса шла уверенным шагом, с удовольствием разглядывая витрины модных домов, проезжающие машины и полностью игнорируя любопытные взгляды мужчин, тем самым привлекая их еще больше.

Может, от солнца – такой солнечный май, просто праздник какой-то, – а может от заинтересованных взглядов прохожих она на физическом уровне чувствовала, что нравится. А что, как не это, буквально окрыляет женщину? Василиса развеселилась, шла и улыбалась людям, солнцу да и просто весне. В таком радостном состоянии она шла на встречу с подругой детства Наташей.

Как же здорово, что подруга приехала на несколько дней по делам в свой родной город и предложила увидеться. Они, конечно, переписывались и изредка созванивались, а вот видеться им удавалось совсем редко. В свои приезды в станицу Василиса проводила время с незаметно выросшей Ритусей, с Игорьком, уже успевшим жениться и даже родить ей двоих чубастых племянников; навещала бабушку, для которой время будто остановилось – она совсем не менялась с годами, как казалось Василисе, только, может быть, чуть усыхала, оставаясь все такой же шебутной помощницей им всем. Несмотря на свои годы, она помогала матери с отцом, которые по-прежнему содержали огромное хозяйство, правда, решив все-таки освободиться от коровы и свиней.

Мама жаловалась, как трудно ей стал даваться уход за животными и огородом. Родители продолжали работать в совхозе, который перестроился и превратился в частный агрокомплекс, деньги теперь платили, но совсем не такие, как прежде, да и социальных льгот совсем не стало. Где она, та бесплатная медицина, садики и школы? А вот нет теперь. Все изменилось.

Из-за встреч и общения Василисы с многочисленными родственниками не успевали подруги пересечься в станице и вдоволь наговориться. Хотя новостей и сплетен хватало у каждой.