Она хмыкает, не до конца поняв, но и не расспрашивает. А я не хочу вдаваться в подробности. И я ей благодарна за это ее равнодушие сейчас. Сегодня я не хочу объяснять. Ни оправдываться, ни делиться.

И, быть может, уже завтра… я наконец-то перестану чувствовать, будто всё хорошее в моей жизни было с ним.

– Так ты надолго вернулась? – интересуется Кира осторожно, ковыряя вилкой салат.

Я едва улыбаюсь.

– Пока мама не встанет на ноги. А дальше… не знаю.

Стараюсь говорить спокойно

И тут я чувствую: спина горит. Не нужно даже оборачиваться – мужской взгляд. Слишком пристально. Слишком навязчиво. Я знаю, как он умеет смотреть. Раньше я таяла от этих глаз. Теперь – хочу, чтобы он захлебнулся ими.

Конечно это …

– Эрик! Точно Эрик! Агата, – тихо говорит Кира, – а он изменился, возмужал, приоделся, щетину отпустил! Я даже не сразу его узнала.

Она внимательнее рассматривает его.

– Но что в нем не изменилось, он также пожирает тебя глазами, как и раньше! – шипит Кира, – сидит с Барби за столом, а глаза на тебе. Господи, зачем он с этой куклой сюда приперся? Когда он вернулся в город, ты знаешь? Да он в тебе сейчас дыру прожжет. – не унимается подруга.

Я не оборачиваюсь. Пусть делает что хочет, только вдали от меня. Я сама ощущаю его острый взгляд, будто ищет во мне хоть что-то – трещину, дрожь, след поражения.

Не дождётся.

– Сидит с бокалом, делает вид, что слушает свою идеальную девушку, но глаза цепляются за тебя, – довольно ухмыляется она.

Я киваю подруге и чуть откидываюсь на спинку кресла, беру бокал с водой в руки.

Кира всегда была недовольна моим выбором мужчины. Еще на первом курсе, когда я выходила за него замуж, она говорила, что он мне не пара. Отец его – алкоголик. Мать – известная скандалистка, развелась с ним и одна воспитывала троих детей. У Эрика подрастали две сестры, Кира их называла «нахлебницами» и не понимала зачем мне это проблемное семейство.

А я его любила, страстно, всей душой. Как я могла отказаться от мужчины всей моей жизни? Я верила, что вместе мы все преодолеем, что наша любовь все проблемы переборет. И бедность его семьи в том числе.

Усмехаюсь, вспоминая какой я была наивной тогда.

Чувствую: за соседним столиком мужчина снова смотрит на меня.

Он – новый, незнакомый. Лет под сорок, дорогой пиджак, руки загорелые, глаза спокойные. Он заинтересовался мной.

И мне, чёрт возьми, приятно.

Я ловлю его взгляд. На секунду, ну может дольше, улыбаюсь и отворачиваюсь, как будто это ничего не значит. Но внутри что-то приятно тянется. Живое.

И тут – снова Эрик. Его стул поскрипывает, он поворачивается. Я краем глаза замечаю, как напрягаются его челюсти. Как его пальцы резко ставят бокал на стол.

Как он что-то резко шепчет своей спутнице, не отрывая от меня взгляда.

– Ты его до сих пор волнуешь, – продолжает Кира, наклоняясь ко мне. – Видела бы ты его лицо, когда ты улыбнулась мужчине за соседним столиком.

Я усмехаюсь.

– Пусть подавится. В этот раз все по-другому.

Но на самом деле… я чувствую, как он злится. Он бесится. Думаю, потому что я не сломана. Или потому, что кто-то другой видит во мне женщину, достойную внимания. Или потому, что я не отвернулась в слезах, и не ушла раньше.

И не он причина этого света в моих глазах.

Я снова смотрю на Эрика. И на этот раз – прямо. С холодной, почти ленивой улыбкой.

Он напрягается. Смотрит в ответ так же прямо. Только резко делает глоток из бокала, выдавая свою нервозность.

Я поднимаю свой и, не сводя с него взгляда, чуть наклоняю его в приветствии.

Медленно. Уверенно.

И отпиваю.

Мужчина за соседним столом улыбается. Он явно всё понял. И теперь не сводит с меня глаз.

А я… я впервые за долгое время чувствую себя свободной.

Пусть это будет всего лишь вечер. Пусть завтра опять нахлынет боль.

Но сейчас я не тень. Я – женщина, ради которой кто-то готов забыть обо всех остальных.

И если Эрику это режет глаза – пусть. Теперь его очередь смотреть, как я ухожу.

Глава 4

– Агата, – тихо говорит Кира, – Эрик, он изменился, возмужал, щетину отпустил! Я даже не сразу его узнала. Но что в нем не изменилось, он также пожирает тебя глазами, как и раньше!

Кира говорит что-то еще – я почти не слышу. Слышу только собственный пульс. Он будто стучит прямо в висках. Я медленно ставлю бокал на стол, чуть задевая край, и он звенит, как колокол в тишине.

Эрик всё ещё смотрит. Вижу, как его спутница говорит, оживлённо жестикулирует, смеётся. А он – будто камень. Ни одной искры в ответ. Только злость – глухая, тяжёлая, вязкая, как болотная вода.

Я слишком хорошо его знаю. Знаю, как он замирает, когда что-то не под контролем. Как хрустит суставами на пальцах, когда сдерживается. Он злится. Он ревнует.

И это… черт побери, приятно.

Пусть почувствует. Хоть сотую долю того, что прожила я, когда он меня бросил.

А теперь я здесь. Взрослая и сильная. И с красной помадой, которую он всегда ненавидел.

– Хочешь его добить? – шепчет Кира, склоняясь ко мне ближе.

– Чем? Улыбкой?

– Не знаю, может танцем с мужчиной за соседним столиком.

Я поворачиваюсь к ней с приподнятой бровью, но не успеваю ответить.

Эрик поднимается и вновь подходит прямо к нашему столику.

Тяжёлые шаги. Тот самый взгляд, от которого у меня когда-то пересыхало горло. Только теперь – нет.

– Привет еще раз, Агата, – говорит он, почти ровно, но я чувствую – голос ему подводит.

Я поднимаю глаза. И улыбаюсь. Без теплоты. Смертельно вежливо.

– Привет, Эрик.

Он переводит взгляд на Киру, кивает, и снова на меня.

– И давно ты вернулась? Чем занимаешься

– Достаточно. – Я облокачиваюсь на стол, будто неторопливо. Но внутри – как струна. – Что-то случилось?

Он будто запинается. Первый раз вижу его неуверенным.

– Ты… хорошо выглядишь.

Смех Киры звучит, как выстрел. Я не сдерживаюсь, улыбаюсь шире. В голосе – лёд:

– Спасибо. Свобода благотворно влияет.

Он щурится. Я вижу, как внутри него что-то вспыхивает, как будто слова вонзаются. Но он глотает это.

– Кто твой… – он косится в сторону соседнего стола, – знакомый?

Ах. Вот оно.

– Почему интересуешься?

Он сжимает челюсть.

– Просто… непривычно видеть тебя вот так.

– Как?

– Холодной. Чужой.

– Я давно уже чужая для тебя, Эрик. Привыкай.

Секунда тишины. Его спутница зовёт его из-за стола, звучно так, капризно. Он не реагирует.

– Ты ведь знаешь, Агата, – его голос становится ниже, глубже, – я всегда умел различать, когда ты притворяешься.

– А ты знаешь, что мне уже не нужно перед тобой притворяться?

Он хочет что-то сказать. Сглатывает. А потом вдруг – наклоняется ближе, и я ощущаю его дыхание у щеки. Голос – почти шёпот:

– Возможно, я не забыл тебя…

Я не отстраняюсь, а только поворачиваюсь и спокойно произношу:

– А я забыла. И тебе тоже придётся.

Он выпрямляется, молча. А после уходит. Резко. Спина напряжённая, шаги громкие. За его столиком снова шевеление, девушка капризно хмурится. Эрик – напряжён, злой, его челюсть ходит. Он не слушает Барби. Он что-то говорит ей сквозь зубы, хватает пиджак и уходит из кафе.

Кира присвистывает.

– Вот это было сильно. Ты его разорвала, слышишь?

Я не отвечаю. Просто медленно отворачиваюсь, подхожу к окну. Воздух кажется густым, как туман, и я буквально продираюсь сквозь него, чтобы отдышаться. Снаружи вечер – мутный, серый, как смятая бумага. А внутри… внутри всё трещит.

Маска держится. Снаружи я спокойна, собрана. Но внутри – вулкан, который то вот-вот рванёт, то вдруг замирает подо льдом. Меня кидает из жары в ледяную стужу, как в лихорадке. Это отвратительно. Это пугает.

Эрик… после всего. После предательства, после той бездонной тишины, когда он просто исчез, оставив меня в обломках нашей общей жизни. После боли, от которой я думала, не встану. Он не имеет права… Не должен больше ничего во мне трогать. Ни сердца, ни мыслей.

Для меня его больше нет. Я сама это решила. Я выжгла его из себя.

Так почему? Почему эта дрожь в груди? Почему я злюсь и волнуюсь, как девчонка на первом свидании?

Меня трясёт не от холода. От ярости. От обиды. От того, что он всё ещё может влиять на моё дыхание.

И это – самое страшное.

Глава 5

С утра я едва заставляю себя проглотить кусочек хлеба с колбасой. Ком в горле. Волнуюсь, как перед экзаменом, потому что сегодня у меня собеседование. Наконец-то вакансия по моей специальности. Программист-дессинатор – профессия редкая, узкая. Такие нужны только на производстве – в основном на ткацких или текстильных фабриках. И тут вдруг – чудо. В нашем городе, где раньше, кроме как в торговом центре или в аптеке, найти работу было проблемой, открывается цех. Современный, частный, с хорошей зарплатой.

Я стою у входа, сжимаю пальцы в кулаки. Дышу глубоко. Всё получится. Я должна. Ради мамы. Ради нас обеих.

Офис – просторный, с высокими потолками и запахом металла, смешанным с чем-то тёплым, пряжей. Меня встречает мужчина средних лет с внимательными глазами и строгим выражением лица. Представляется технологом. Сразу – по делу. Просит диплом. Изучает внимательно, затем кивает:

– Пройдемте. Но сначала подпишите это.

Он протягивает бумагу – соглашение о неразглашении. Коротко объясняет: конкуренты, промышленные шпионы, дорогостоящие разработки. Всё должно оставаться в тайне. Я расписываюсь, рука чуть дрожит. Это очень серьёзно.

Затем начинается настоящая проверка. Мне показывают рисунки дизайнера – сложные, с детальными узорами и переходами цвета. Задача – создать программу, чтобы машина смогла вывязать такой узор.

Пальцы по клавиатуре бегают уверенно. Голова кипит. Первый тест – неудача. Второй – снова брак. Но с третьего раза – ткань выходит гладкой, рисунок – точный, как на эскизе. Технолог поднимает брови, и впервые его лицо теплеет.

– Обычно уходит до десяти попыток. Вы справились с третьей. Вы нам подходите. Пройдёмте в отдел кадров.

Я почти не верю ушам. Всё происходящее как сон. Мама обрадуется, что я смогла доказать свой профессионализм.

Пока оформляют документы, технолог снова подходит:

– Вот ещё несколько макетов. Оцените. Как думаете, справитесь?

Смотрю внимательно. Сложно. Очень мелкая детализация, новые оттенки в середине узора, сложные переходы. Но я уже чувствую, как в голове выстраивается алгоритм.

– Да. Смогу, – отвечаю спокойно, уверенно.

Он улыбается.

– Отлично. Нам такие, как вы, нужны. Оформляйтесь и выходите поскорее. С завтрашнего дня?

Я киваю. Конечно. Я и сама этого хочу.

Кадровик – женщина лет пятидесяти, добрая, разговорчивая. Пока она готовит договор, рассказывает:

– Контракт – на год. Строгий, да. Но и оплата, и премии соответствующие. Только будьте внимательны: подписывая, вы соглашаетесь не разглашать информацию, не работать по специальности три года в пределах города и за его чертой в радиусе двухсот километров в случае увольнения и не программировать для третьих лиц. Штраф – два миллиона рублей и суд.

Я замираю.

– Это… для всех такие условия?

– Нет, только для тех, кто связан с производством. У нас были случаи. Конкуренты скопировали дизайн, выбросили его на рынок с дешёвыми нитками и, как вы понимаете, по низкой цене – и шеф тогда потерял миллионы. Теперь всё под жёстким контролем. Но не переживайте, шеф у нас отличный. Люди за него горой. Он возит дизайнеров на выставки в Европу, а потом создает коллекции для крупных брендов. Полгорода тут работает. Он – человек дела.

Я слушаю, и внутри всё перемешивается. Страх. Восторг. Сомнение. Но главное – уверенность: я справлюсь. Устроюсь. Заработаю. Подниму маму на ноги. Без кредитов. Без чужой помощи.